внутри партии, многие из которых занимали высокое положение в государстве. К тому времени «левые» оппозиционеры в этом отношении принципиально не отличались от «правых», ибо за их революционными лозунгами скрывалась все та же борьба за власть над народом в своих корыстных целях…
Бесспорно, такое суждение слишком категорично. Взгляды у оппозиционеров могли быть разные. Однако в наше время нам приходится учитывать то, что произошло со страной, когда верховное партийное руководство стало активно осуществлять антисталинскую политику. И тогда выяснилось, насколько прав был Сталин, – если не во всем и не всегда, то в самом главном.
Бесконтрольное единовластие партийного аппарата над народом, которое установилось со времени Хрущева, явилось едва ли не главной предпосылкой крушения СССР. Такую опасность первым осознал Сталин. Но действовать ему приходилось осторожно, чтобы не выдать своих намерений и не лишиться поддержки большинства партработников, а также не уронить престиж коммунистической партии в глазах народа. Поэтому пришлось особо упирать на партийных отщепенцев и пособников империализма. Хотя шел более или менее объективный процесс буржуазного перерождения все возрастающего слоя привилегированных деятелей, «номенклатуры».
В исследовании О.В. Хлевнюка «Политбюро. Механизм политической власти в 30-е годы» сделан вывод, что тогда нарастала «тенденция перемещения центра власти из Политбюро в Совнарком, которая была окончательно закреплена после назначения Сталина в мае 1941 г. председателем СНК… Как регулярно действующий орган Политбюро фактически было ликвидировано, превратившись, в лучшем случае, в совещательную инстанцию при Сталине».
Но как же тогда быть с ленинским тезисом о постепенном отмирании государства при переходе от социализма к коммунизму? Ведь крупные партработники помнили об этом, и некоторые из них на этом основании упрекали Сталина в отходе от генеральной линии, предначертанной Лениным. Ясно, что она была сформулирована еще до Октябрьского переворота 1917 года (в работе «Государство и революция») сугубо теоретически. Став руководителем государства, Ленин и сам вынужден был отступить от этой своей идеи. Казалось бы, с укреплением СССР пора было приступить к ее реализации. А Сталин не только медлил, но даже осуществлял нечто совсем другое.
И тогда вождь нашел ответ на подобные прямые или подразумевающиеся упреки. В докладе 10 марта 1939 года он неожиданно заявил: «Ленин собирался написать вторую часть «Государства и революции»… Не может быть сомнения, что Ленин имел в виду во второй части своей книги разработать и развить дальше теорию государства… Смерть помешала ему выполнить эту задачу. Но чего не успел сделать Ленин, должны сделать его ученики».
Как резонно заметил В.В. Кожинов, в 1917 году до смерти Ленина оставалось более шести лет, и за этот срок он и не подумал развивать дальше теорию государства. Напротив, «даже в самых последних своих статьях, известных под названием «Завещание», – писал Кожинов, – Ленин рассматривал в качестве носителей безраздельной верховной власти ЦК и ЦКК (Центральная контрольная комиссия), партии, которые он призывал усовершенствовать, а не собственно государственные структуры…
В сталинском докладе неоднократно заходила речь о «недооценке роли и значения механизма нашего социалистического государства», о «непозволительно беспечном отношении к вопросам теории государства» и т. п. Признавалось, что в 1917 году «необходимо было… разбить вовсе государственную машину», однако тут же оговаривалось: «…но из этого вовсе не следует, что у нового пролетарского государства не могут сохраниться некоторые функции старого (то есть дореволюционного! – Авт.) государства».
Сказано это было достаточно осторожно… но перед нами все же явная «ревизия» прежних представлений, отразившая реальное изменение роли государства во второй половине 30-х годов. С этим изменением неразрывно связана «чистка» руководства на всех уровнях и во всех сферах, включая… армию».
Наконец, отметим еще одну цель, которую преследовал Сталин: укрепление единоначалия в стране (и в армии тоже). Это стало особенно важно перед войной и входило, по существу, в подготовку к ней. 4 мая 1941 года Сталин был назначен (по-видимому, по собственному предложению) Председателем Совета Народных Комиссаров СССР с заместителем В.М. Молотовым. А.А. Жданов назначался заместителем Сталина по Секретариату ЦК.
Через три дня было утверждено Бюро Совнаркома. Возглавил его Сталин, заместителем стал Н.А. Вознесенский. 30 мая постановлением Политбюро был упразднен Комитет Обороны при Совнаркоме СССР (под председательством – отметим – К.Е. Ворошилова!) и организована постоянная комиссия по Военным и Военно-морским делам при Бюро Совнаркома СССР в составе тт. Сталина (председатель), Вознесенского (заместитель председателя), Ворошилова, Жданова и Маленкова.
Как подчеркнул О.В. Хлевнюк, подобное совмещение должностей в Политбюро и Совнаркоме избавляло от излишней бюрократической волокиты и «повышало значение правительства и его аппарата в руководстве страной и выработке решений».
Накануне великой войны Сталин вынужден был избавляться от чрезмерно политизированных военачальников, тем более что многие из них входили в оппозицию. Не случайно после «незнаменитой», по определению А. Твардовского, финской войны была ликвидирована структура военных комиссаров, осуществлявших в то время функцию «партийного надзора» в армии.
Сталин понимал, что для новой войны требуются обновленная армия и ее командный состав. В.В. Кожинов верно отмечал: «Глубокое и точное предвидение новой войны и основы необходимой в ней стратегии разработали вовсе не Тухачевский со товарищи, а служившие в Красной Армии выдающиеся военачальники Первой мировой войны – А.А. Свечин (до октября 1917-го генерал-майор, начальник штаба Северного фронта), А.Е. Снесарев (генерал-лейтенант, командующий корпусом), В.Н. Егорьев (генерал-майор, командующий корпусом) и другие. Тухачевский же в 1920-х – начале 1930-х был их непримиримым противником, обличал их как «антисоветских» и «антиреволюционных» стратегов, и все они еще в 1930 году были арестованы».
Активизировав репрессивные органы госбезопасности, Сталин осуществил, можно сказать (в значительной мере условно, преувеличенно), антипартийный, подлинно государственный переворот. Это означало окончательный отказ от прежних революционных установок на диктатуру пролетариата, тем более в мировом масштабе. Нельзя было игнорировать принципиальные социальные изменения в обществе, повышение не только роли, но и количества разного рода служащих, интеллектуалов, деятелей культуры. Государственная, в основе своей консервативная идеология теперь должна была преобладать над партийно-революционной.
Была теоретическая возможность опираться на партию, позволяющая установить абсолютное единовластие при господстве одной идеологии. Но коммунистическая ленинская партия (как подчеркивалось – большевиков) имела в своей программе иные положения. Если открыто, официально их менять, то тогда пришлось бы попасть под огонь критики, обвиняющей в отступлении от марксизма-ленинизма, ревизии этого революционного учения. Так что теоретические возможности в данном случае вступали в явное противоречие с практическими последствиями. А создавать специальные труды, обосновывающие новые установки, не было времени. Удивительно уже то, что Сталин рискнул посягнуть на приоритет большевистской партии как ведущего отряда пролетариата во всех общественных проблемах.
Сталин сознавал, что политизация экономики и культуры должна быть существенно ограничена. А партия – именно политическая организация. Она имеет
