Паже обратил внимание на безыскусную красоту ответа. Слова Терри не оставили равнодушной и Луизу Марин, которая, подавшись вперед, жадно смотрела на нее. Паже знал, что слова эти Терри репетировала вместе с Кэролайн; единственное, в чем он не был уверен, — относится ли ее последняя фраза к нему самому.
— Вы говорили с Рикардо Ариасом вечером, накануне отъезда в Италию? — поинтересовался Виктор, глядя куда-то в сторону.
— Да.
— О чем?
— Я умоляла его позволить мне воспитывать Елену лично. Я боялась за нее, мистер Салинас.
Эти слова со скрытым упреком напомнили жюри, что перед ними мать. Мариан Селлер участливо взглянула на нее. Паже понял, что, акцентируя внимание на тайной стороне жизни Рики, Терезе вместе с Кэролайн удалось добиться сострадания к себе.
Обвинитель был невозмутим.
— И что он сказал на это?
— Что у него назначена встреча и он не может увидеться со мной.
— Он не сказал с кем?
— Нет. — Терри мельком взглянула на свои руки. — Но он дал понять, что это свидание.
— Не выдавал ли его голос, что он подавлен или обескуражен?
— Нет. — Терри подняла голову и посмотрела в глаза Салинасу. — Но насколько я поняла, здесь не является секретом, что Рики никому не говорил всей правды. Ни собственной матери, ни своему психоаналитику, ни учительнице Елены, ни мне и даже, по-моему, самому себе. Также ни для кого не секрет и то, что психически он был крайне несдержан… — Терри беспомощно развела руками. — По правде говоря, на этот вопрос трудно ответить однозначно.
Паже показалось, что Виктор хотел заявить протест, чтобы отклонить последний ответ Терри, но, видимо, счел момент неподходящим, поскольку женщина успела вызвать к себе симпатию зала.
— Она хорошо держится, — шепотом заметил Паже. Однако Кэролайн, которая сидела, задумчиво прищурившись, ничего не ответила.
— Считаете ли вы, — спросил Салинас, — что у мистера Ариаса шалили нервы, когда вы еще жили совместно?
— Только в конце, — спокойно произнесла Терри. — Тогда я уже понимала, что должна сделать все, чтобы забрать у него Елену.
Это был еще один хороший ответ. Терри снова давала понять присяжным, что она прежде всего мать, а не любовница Паже, которая спит и видит, как ей сбежать от мужа.
— Не припомните ли, — сухо проронил обвинитель, — доводилось ли вам за годы совместной жизни с мистером Ариасом видеть, чтобы он собственноручно писал какое-нибудь письмо?
Паже заметил, что Терри колеблется; она словно боролась с искушением ответить на этот вопрос утвердительно.
— Нет.
— Хотя бы короткую записку?
— Я не помню такого.
— Вам известно содержание записки, найденной возле его тела?
— Да.
— На вашей памяти Рики когда-нибудь отзывался о себе как о человеке «эгоистичном и жалком»?
Тереза медленно покачала головой.
— Нет.
— И не говорил этого в тот вечер, когда вы последний раз беседовали с ним по телефону?
— Нет, не говорил, — ответила женщина, расцепив ладони.
Салинас, казалось, нашел нужный ритм.
— Ведь вы собирались поужинать с мистером Паже, верно?
— Да.
— Но он отменил ужин?
— Крис позвонил мне и сказал, что ему нездоровится. Голос у него действительно был больной. Я не хотела, чтобы он чувствовал себя виноватым. — Терри помолчала. — Конечно, я могла бы настоять, мистер Салинас. Крису пришлось бы поужинать со мной, и тогда никого бы из нас сейчас здесь не было.
— Возражаю, — тут же отреагировал Виктор. — Я понимаю чувства миссис Перальты, но мне начинает казаться, что она начинает трактовать ответы в выгодном для мистера Паже свете.
— Не трактовать, — возразила Кэролайн, — а объяснять. Смысл сказанного миссис Перальтой в том, что она сама разрешила ситуацию с ужином.
Лернер согласно кивнул.
— Я снимаю возражение обвинения. — Он обратился к Терри: — Вместе с тем просил бы вас ограничиться конкретными ответами на вопросы мистера Салинаса.
— Разумеется, Ваша честь. — Всем своим видом Тереза выдавала недоумение и покорность, словно ей и в голову не могло прийти спорить с обвинителем. — Просто мне казалось, что иногда ответить однозначно — «да» или «нет» — значит не ответить вовсе.
Это было сказано с таким невинным выражением, что Лернер, который все прекрасно понял, невольно улыбнулся.
Затем он вновь обратился к Салинасу:
— Вы можете продолжать, обвинитель.
— Как выглядел мистер Паже наутро? — не мешкая, спросил Салинас.
— Уставшим. Но чувствовал он себя неплохо.
— Говоря о промежутке между вашей встречей утром и телефонным разговором накануне вечером, ведь вы не можете с достоверностью утверждать, где был мистер Паже в это время?
Впервые Терри выглядела растерянной.
— Я верю тому, что сказал мне Крис.
— Но ручаться вы не можете?
— Нет, — едва слышано произнесла Терри. — Но Крис не лжет. И он не убийца. Ведь речь здесь именно об этом, не так ли?
Услышав эту простую констатацию символа веры, Салинас, казалось, опешил. Но прежде чем он успел заявить протест, Терри спокойно добавила:
— Мистер Салинас, я приношу свои извинения. Просто мне было необходимо сказать то, что я чувствую сердцем.
Виктору было нечем крыть. Впервые за этот день Джозеф Дуарте оторвался от своих записей.
— Когда вы приехали в Италию, — внезапно сменил тему Салинас, — пытались ли вы связаться с Рики?
— Да. — Терри снова сцепила ладони. — Но по телефону никто не отвечал.
— Сколько это продолжалось?
— Два или три дня. — Терри посмотрела в сторону жюри. — Я думала, он избегает меня. Это было на него похоже.
— Вы звонили в школу?
— Нет. Я позвонила матери — оказалось, что Рики не забрал у нее Елену.
— Вы также посоветовали матери не звонить в полицию?
— Да. — Терри никак не выдавала своего волнения. — Елене было хорошо с моей матерью; к тому же эта судебная тяжба об опекунстве… Мне не хотелось, чтобы в глазах суда он представал более ответственным человеком, чем был на самом деле.
Салинас впервые взглянул на нее с откровенным недоверием.
— На вашей памяти случалось ли такое, чтобы мистер Ариас не смог вовремя забрать Елену?
— Нет.
Джозеф Дуарте сделал для себя пометку.
— Ведь это произошло за две недели до судебного разбирательства по ходатайству мистера Ариаса, верно?
— Совершенно верно.
— Потому что он обвинил Карло Паже в попытке растления вашей дочери?
Салинас выстреливал вопросы один за другим. Паже понял, что Терри решила сбить темп.
— Да, — спокойным тоном ответила она. — Рики говорил это о Карло.
— Учитывая все эти обстоятельства, миссис Перальта, какие конкретные основания были у вас полагать, что Рикардо Ариас ни с того ни с сего махнет рукой на свое опекунство?
Терри не сводила с него глаз.
— В прошлом такого с ним не случалось. Право, не знаю, что и подумать.
Виктор смерил ее подозрительным взглядом.
— Не в том ли дело, что это мистер Паже уговорил вас не разыскивать его?
«Именно так и было», — ответил про себя Крис.
— По правде говоря, я не очень хорошо помню, — сказала Тереза. — Но это было мое решение.
— Ваше решение, — рефреном повторил обвинитель. — Поскольку вы боялись, что вашего мужа убил именно он — ваш любовник.
Тишина.
— Нет. — Голос Терри казался скованным. — Я никогда не думала этого.
— Нет? — переспросил Салинас. — А как мистер Паже относился к мистеру Ариасу?
— В самом начале? Я этого не знаю. Позже Крис презирал его. Но не так сильно, как презирала его я.
Салинас внезапно переменил тему.
— Как долго вы знакомы с мистером Паже?
Терри впервые посмотрела в сторону Криса. Для него это мгновение было омрачено сознанием, что она сказала неправду.
— Полтора года, — тихо промолвила женщина.
— Когда у вас возникла интимная связь с мистером Паже?
— Почти год назад, — ответила Тереза и подчеркнула: — После того как я оставила Рики.
Салинас скептически ухмыльнулся.
— Сколько же именно времени прошло «после того», миссис Перальта? «Год назад» — это довольно туманно.
Свидетельница не теряла хладнокровия.
— Через три недели, если вас это устроит. Начиная с того дня, когда меня лишили временного опекунства.
— Что же получается. Вам потребовалось всего три недели, чтобы оставить мужа, лишиться опекунства и завязать интрижку со своим боссом?
Терри смерила его презрительным взглядом.
— У вас действительно талант, мистер Салинас, выставлять людскую боль на посмешище. Единственное, что вы усвоили правильно, так это хронология событий.
— Так как же все-таки это произошло — я имею в виду вашу связь с мистером Паже? Вы просто переспали однажды — и все?
