Живи с тем, что наделала.
Он говорил тихо, словно бормоча молитву или насылая проклятье, а Тристан уже понимал, что все кончено: круги пошли по воде, и последствия себя ждать не заставят.
– Гидеон. – К своей чести, Либби сумела сохранить надменную твердость голоса. И хорошо, пришла в голову Тристану нелепая мысль. Нико не хотел бы умереть за нечто меньшее, чем абсолютная уверенность. Тристан как наяву слышал его голос: «Роудс, уж если захотела убить меня, то будь в этом на все сто уверена; передумывать – по-детски, с тем же успехом можешь заново отрастить челку».
– А знаешь, что забавно? – тихо произнес Гидеон.
Либби не ответила. Тристан не шевельнулся.
– Мне не нужны были ответы, которые он искал: кто я, что я. – Гидеон ошеломленно сел. – Мне довольно было быть его проблемой. Может, мне и недолго оставалось, но мне хватало быть его подпевалой, другом. Тенью, левым, мать его так, ботинком. – Он сглотнул. – Этого всегда было достаточно.
Либби облизнула губы, опустила взгляд на свои руки.
– Гидеон. Если бы я могла все сделать заново…
– Да, – неожиданно пылко произнес он, обернувшись к Либби. – Да, ответь на этот вопрос: ты бы стала делать все заново?
Она помолчала в нерешительности.
– Ты, – заговорила она потом, – должен понять, это было…
– Хорошо, теперь живи с этим, – обрубил Гидеон, покачав головой. – А искупления ищи в другом месте.
Он снова свернулся под боком у Нико и закрыл глаза, а Тристан, человек не религиозный и отнюдь не сентиментальный, понял, что есть обряды, которые непременно надлежит исполнить, и это – один из них. Он встал на ноги и взял Либби под локоть, медленно повел ее из комнаты.
– Гидеон не единственный любил его. – У нее стучали зубы, подкашивались ноги. Ей нужно было поспать, попить. – Не ему принимать такое решение. Мы можем все исправить.
Еще пару часов назад эти слова были бы равноценны удару. Теперь же они звучали как оскорбление.
– Мы?
– Надо только убедиться, что Далтон не попытается воспроизвести эксперимент. Но он способен вернуть Нико, я почти уверена в этом. То есть архивы могут вернуть человека, а Далтон один раз уже такое проделывал…
Тристан сам не заметил, как остановился, но вот Либби обернулась и посмотрела на него.
– В чем дело? – глухо спросила она, хотя наверняка понимала, в чем именно.
– Зачем ты так поступила? – спросил Тристан.
– С кем?
– С Атласом. – Тристан тяжело дышал. – Зачем?
– Тристан, ты сам знаешь. – Она говорила устало и раздраженно, словно не хотела терять попусту время. – Все во имя спасения…
– Но почему решала ты одна?
Либби недоуменно моргнула.
– Только не говори, – сурово посмотрела она на Тристана, – что и ты меня в этом винишь.
– Почему нет? Ты поступала по собственной воле. Не помню, чтобы ты спрашивала моего мнения. – Пульс участился, в ушах застучало, как при тошноте.
– Тристан, – уставилась на него Либби. – Так ты помогаешь мне или нет?
Он не понимал, что с ним, но ясно было одно: близится развязка, и он вот-вот столкнется со своей проблемой лицом к лицу. В голове зажужжало, будто в череп забралось какое-то насекомое. Или же это был голос Каллума? Парисы? А то и вовсе Атласа, говорившего: «Тристан, ты не просто редкий».
Может, дело как раз в том, что он, окруженный проклятым многоголосием, не решался заговорить сам?
– Помогать тебе? – эхом повторил Тристан.
«Тристан, помоги мне…»
Он уже видел смерть, знал, что становится с телом. Оно состояло из частиц, крупинок, бессмысленных компонентов, которые, соединившись, рождали чудо. Симбиоз смысла и несовершенства. Вселенная – тоже случайность, целая цепочка совпадений, когда неизвестная переменная раз за разом воспроизводится с астрономической скоростью. Этот, мать его, мир – настоящее чудо, а Либби смотрит на него как на уравнение, как на задачу, которую надо решить. Ей решить. Одной.
А Тристан, разумеется, нужен, чтобы прибраться.
– Ты правда считала себя не такой? – в недоумении спросил он ее и чуть не рассмеялся.
– Не такой, как кто? – Либби прищурилась, отчего – Господи! – показалась Тристану настоящей девчонкой.
– Атлас, Эзра… Кто угодно. Ты правда думала, что в своем выборе поступаешь иначе?
Она попятилась, будто он ударил ее.
– Ты шутишь?
– Ирония в том, что вряд ли Атлас все понимал. Столько трудов и стараний, а в итоге он ведь даже не творил новый мир. Просто воспроизводил себя. – Вот тебе и игры в бога! Что за создатель такой, который только тем и занят, что плодит божков поменьше да похуже себя? Хотя в этом, наверное, вся мифология. Может, Атлас считал себя Яхве или Аллахом, тогда как на деле был Кроносом, глотал булыжники, приближая напророченную гибель от рук потомка. – Будешь продолжать в том же духе, Роудс, и закопаешь себя еще глубже. Только мутируешь по пути.
Вот о чем говорил Гидеон: в прежнем виде ничего не возвращается. Либби Роудс изменилась и прежней стать уже не могла, а Нико де Варона, каким они его знали, каким бы он ни был, ушел. Они его утратили. Насовсем.
Нико умер. Эта истина камнем легла в душу Тристана.
Горе. Господи, какое тяжелое! Хуже депрессии, страшнее грусти, ведь депрессия – это опустошенность, а грусть – отсутствие чего-то.
– Скажи мне только одно, – выдавил Тристан, как будто один верный ответ мог еще спасти все. – Ты могла занять его место?
Он понимал, какое предательство совершает, но и Либби не могла не знать, что он должен об этом спросить.
На миг, всего один короткий миг ее ошеломило.
– Хочешь сказать, я должна была оказаться на его месте? – огрызнулась Либби, вместо того чтобы указать на очевидное. В прошлый раз Тристан сам просил ее поставить себя выше других, а теперь… как смеет винить ее в том, что она снова так поступила? Никак. Это нечестно.
С другой стороны, где тут честность?
Либби решительно вскинула голову. Даже объятая гневом, злая, она испытывала боль, и Тристан не думал этого принижать. Либби жить со своим выбором, это теперь ее проклятье, и неважно, наслал его Гидеон или нет. Либби даже страданий желать не надо, они уже настигли ее и не отпустят. Тристан достаточно дорожил ею и потому знал, что она сама нанесла себе непоправимый ущерб. Он достаточно любил ее и потому знал, что ей и так невыносимо тяжело.
Просто больше он не хотел помогать ей.
– Мы с первого дня знали про жертву, – сказала Либби, глядя на него с вызовом. – И спасти нас всех могла только эта.
А, выходит, Либби думает, что Тристан не
