понял: в один день этот мир умрет, и на его месте появится новый. Когда-нибудь, в этом новом мире, который не морит своих обитателей голодом, кто-то воспользуется библиотекой, просто чтобы почитать книжку и вздремнуть, черт возьми.
Тристан знал это, собрав картину по кусочкам, из наблюдений за частицами магии: те двигались, волновались, набегая приливами, танцевали, кружили, сталкивались и разлетались, искали цель. Он догадывался о том, что грядет, будто читал книгу и видел заранее сюжетную арку, предсказал ее по заезженным литературным приемам. Тристан приготовился, не зная, в кого утечет вся эта сила. Точно не в него. Он же постыдно мал, ничто, крупинка в пустыне, да и просто не совладал бы с ней. Морально, этически, а может, и метафизически – говоря о чем-то неосязаемом вроде личности или души – он был ничтожен, прозрачен, изъеден пустотами. Случись ему накрыть собой гранату, и взрывом, осколками убило бы всех вокруг. Поэтому оставалось всего два варианта.
Нет, даже один.
Осознание ранило, хотя и заслуженно. Если бы Тристана – еще до того как он вошел в ту комнату, – спросили, на кого возложить тяжесть мира, он указал бы на Нико де Варону. Без колебаний. Высказал бы мнение язвительным тоном, но таков уж он, по-другому не привык. Он сказал бы, что Нико де Варона – единственный, кто может спасти всех. Тристан уже видел, как Нико это делает, и сам был тому живым доказательством.
Как и при сливе, ближе к концу все ускорилось. Имплозия, вот что это было. Инфляция наоборот. Тяготение вернулось, и Тристан ощутил его удар, будто выстрел в сердце. Он все таращился и таращился, но лишь на долю секунды узрел раскрывшийся перед ним танец вещей, зарево жизни, а потом оно мигнуло и пропало.
Нет, сказал он себе. Нет, так нельзя.
Услышав крик, он подумал: не его ли? Не стоит ли он снова в стороне, как всегда беспомощный, застывший столбом, потому что был не лучником, а стрелой? Снова стал чьим-то оружием.
Ударом их раскидало в стороны. Первым вскочил и увидел, что натворил взрыв, Далтон. Тристана приложило так мощно, что перед глазами на месте Нико де Вароны он видел только танцующие огни да яркие цветные пятна.
– …ы хоть представляешь, что натворила?
Голос Далтона ворвался в пустоту тишины и снова пропал, сменившись потом истеричным визгом.
– …е надо это исправить, прочь с дороги, кто-нибудь, уберите его…
Тристан сел. Комната вращалась то в одну сторону, то в другую, и его вырвало. Перед глазами слегка прояснилось, и он увидел лицо Либби: пепельная, она лежала прямо на половицах. На лбу – небольшой порез, на щеках – слезы. Она не издавала ни звука, словно бы даже не зная, что плачет.
Тристан не любил ее. Он опустился на четвереньки, потянулся к ней, запнулся о тело на полу.
– …адо все сделать быстро, тогда удастся повторить. Прочь, уйди с дороги!
Тристан ни разу не слышал, чтобы Далтон так разговаривал. Это был даже не гнев, скорее, детская обида. Припадок истерики.
– Ты, дуреха, хоть понимаешь, что натворила? Какой ценой его придется восстанавливать? И это если в нем осталась хоть капля магии, которую ты еще не угробила!
Тристан сцепился с Далтоном, толкнул его в сторону, прочь от тела, чтобы не дергал, не тряс его. Затем, медленно и вяло, все же дотянулся до Либби.
Та отпрянула и затрясла головой, а ход времени вновь исказился.
– Нет, – бормотала она себе под нос, слишком спокойно, будто не поняла еще, что все это ей не приснилось. – Нет, нет, это… это не… Гидеон, – взмолилась она, отталкивая Тристана. Гидеон, сука, Тристан о нем совершенно забыл. – Гидеон, прости, я могу… Где-то в архивах должно быть что-то, книга или… я не знаю, мы все исправим…
– Мы? – зарычал Гидеон; и его Тристан таким тоже видел впервые. – Нам этого не исправить, Либби!
– Атлас сможет, – рассудительно предложил Далтон. Он то нырял в омут гнева, то выныривал, возвращаясь к академической трезвости. – Я могу вернуть физика, времени хватит, чтобы сохранить то, что не повреждено, а потом Атлас поместит его в ящик, он умеет, он так уже делал. Или вот еще архивы могут…
– Может, заткнешься? – снова заговорил Гидеон. Тристан отвлекся на ощущение чего-то упругого и густого во рту. – Ты не засунешь его в ящик. Ему нельзя в ящик, он тебе не научный эксперимент! Нельзя его сшивать заново из лоскутов, как монстра Франкенштейна…
– Гидеон. – Снова Либби. Ее голос по-прежнему отдавал холодком, мертвенностью. – Ты не понимаешь, мы не могли этого допустить… Эксперимент… он был…
– Хватит говорить про нас, – перебил Гидеон ледяным тоном, от которого даже Тристану стало плохо, у него будто случился внезапный приступ мигрени. – Только не говори, что тебе жаль, Либби. Ты сделала выбор. Вот и ебись теперь с ним.
– Мне пришлось. – Она потянулась к неподвижной руке Нико; Тристана снова замутило, язык обволокло желчью. – Я знаю, что я сделала, и уж поверь, Гидеон, мне это далось нелегко…
– Мне плевать, как тебе тяжело было! – Со стороны Гидеона ударило волной жара, которой Либби едва не опалило кончики пальцев. Она отпрянула, как ребенок от огня. – Ты понимаешь это? Понимаешь, что нет такого мира, в котором я тебя прощу?
– Мы бы зашли слишком далеко, – повторила Либби. – Все это зашло бы слишком далеко. Ты даже не представляешь, что я повидала, Гидеон, что натворила, лишь бы только…
Она осеклась, а Тристан утер губы и поднял взгляд.
Выражение, которое было на лице Гидеона, он знал.
То был не гнев и не злость.
Боль. Даже нечто глубже боли, нечто, что заткнет верней всплеска ярости.
Горе.
– Не смей стоять у его тела и строить из себя героя, – сказал Гидеон; его взгляд померк, лишенный блеска и жизни. – Уйди. – И более твердо: – Сейчас же.
Либби поджала губы.
– Ты не единственный любил его. Ты не единственный утратил его. Не будь эгоистом, Гидеон, прошу. – При слове «эгоист» Гидеон вздрогнул, и даже Тристану показалось, что Либби хватила через край. – Послушай, ты не понимаешь, что в этих архивах. Какие знания в этих стенах. – Она быстро глянула в сторону двери, в которую, как запоздало сообразил Тристан, вышел Далтон. Читальный зал… Должно быть, Далтон ушел в архивы. – Гидеон, еще ничего не кончено. Если Далтону удастся найти способ…
– Я вам запрещаю. Не прикасайтесь к нему. – Гидеон свернулся под боком у Нико, положив голову на его неподвижную грудь. – Я не дам сделать из него какого-то там мутанта. Он таким не вернется.
