веер, по счастью оказавшийся в кармане, и стал им обмахиваться.
– Три года по южным губерниям ездите, – продолжал свою отповедь губернатор, – везде с вами носятся как с писаной торбой за стишки ваши! Велика птица! Но мне здесь поэты не нужны! Уясните себе это!
В подтверждение своих слов он подошел к Пушкину и вырвал у него из рук веер.
– Не будете работать, вмиг лишу жалования. Чтобы к вечеру был готов отчет!
Если день не задался с самого утра, то уж во всем.
Сначала эта изнуряющая жара, палящее солнце, ни намека на облака или прохладный ветер. Пылища, духотища! Полдня потратил на рапорт, получил очередной выговор и теперь вместо того, чтоб спокойно направиться домой, придется заново переписывать эту муть.
Он вышел из здания, хмуро оглянулся по сторонам и свистнул, подзывая извозчика. Один как раз ехал неподалеку. Но вместо того, чтоб остановиться, пролетел мимо:
– Заплатишь когда, ваше благородие? – послышалось над самым ухом.
Извозчик промчался мимо, едва не сбив с ног поэта-должника. Он едва удержался, а вот бумаги все попадали. Не задался день, точно не задался.
Раздосадованный коллежский секретарь Пушкин, чертыхаясь, собирал бумаги с земли.
– Прими с улыбкою, мой друг, свободной музы приношенье, – послышался совсем рядом женский голос.
Только этого не хватало: услышать свои собственные стихи, ползая по земле за какими-то бумажками. Жаль, что нельзя притвориться глухим. Пришлось обернуться, все неудовольствие читалось на лице Пушкина.
На него с улыбкой смотрела красивая молодая женщина. В ее позе чувствовалась уверенность в своей неотразимости, шутливые искорки в глазах отплясывали какой-то буйный танец.
– Написал некий Пушкин. Читали? – усмехнулась незнакомка.
Ее явно забавляла эта ситуация и очень хотелось поиграть. Пушкин смягчился, почему бы и не включиться в игру?
– Боюсь, не имел счастья. А он хорош?
– Великолепен! «Кавказский пленник» чудная вещица. Словно из-под пера великого Байрона.
– Стыдно за невежество. Но, может быть, вы найдете время и почитаете мне этого Пушкина? – он осмелел, прекратил сбор бумаг и выпрямился. – Хочу быть просвещен.
– С удовольствием. Люблю просвещать, – сияла незнакомка.
Эта игра-интрига нравилась Пушкину. Он еще раз отметил, как хороша его собеседница, сколько в ней милого кокетства и задора. Еще больше приосанился и почти забыл про свои бумаги. До них ли? Назревала интересная авантюра.
Но о документах пришлось вспомнить в следующий же миг. Дверь снова отворилась, и на сей раз из нее вышел сам господин губернатор, заметил Пушкина и направился к нему.
«Сейчас все испортит», – с тоской подумал поэт, понимая, что Воронцов продолжит свое занудство про рапорт к завтрашнему утру.
Но он ошибся. Губернатор подошел к незнакомке.
– Лизон! – вполне буднично произнес он. – Прости, я не смогу обедать.
– Как? – брови красавицы взмыли вверх.
– Я буду поздно, не жди меня, ложись, – по тому, как дежурно он поцеловал собеседницу, стало ясно, что они муж и жена. Следующую фразу он произнес более эмоционально: – Пушкин, работать! Вечером!
Губернатор свистом окликнул экипаж и заторопился к нему.
Пушкин пытался осмыслить то, что увидел. По всему выходило, что его незнакомка – Лиза, это жена губернатора. И как же теперь быть? Как быть с так хорошо начавшейся авантюрой?
– Ну, вот у меня и появилось немного свободного времени, – Воронцова словно прочитала его мысли, – или Байрон потерял интерес?
– Да нет. Ему стало еще интереснее! – искренне отозвался Пушкин.
Отказываться от такой приятной компании лишь из-за мужа-губернатора? Своего начальника? Это уж совсем не про него!
Да и кто бы устоял перед Елизаветой Воронцовой, тем более если она сама так настойчиво предлагает свою дружбу.
Дизон, как все ее называли на французский манер, была дочерью польского гетмана. Вышла замуж довольно поздно для своего времени, ей было уже сильно за двадцать, зато крайне удачно. Муж – граф Михаил Семенович Воронцов, был героем войны 1812 года, богат и успешен в карьере.
На их свадьбе было немного гостей, зато каких! Сам герцог Веллингтон почтил своим присутствием. Сразу после торжества супруги отправились в Париж, а когда вернулись через год, Елизавета родила дочь, которая, к несчастью, умерла почти сразу. Оправившись от потери, Воронцовы снова уехали путешествовать за границу.
Затем мужа назначили губернатором в Одессу. Южные пейзажи и климат очень нравились Лизон, и невероятно ей шли. Она буквально расцвела! И сразу же заблистала в свете!
Ей было за тридцать, но выглядела она совсем юной, да и в душе была молоденькой барышней. Обладая врожденным легкомыслием и кокетством, она желала одного – нравиться, и никто лучше нее в том не преуспел. Лиза не была канонической красавицей, но ею невозможно было не любоваться. Быстрый, нежный взгляд ее миленьких небольших глаз пронзал насквозь, а улыбка и губы, казалось, так и напрашивались на поцелуй.
Неудивительно, что мужчины теряли голову от Воронцовой и изо всех сил стремились заполучить ее внимание. Она же всегда была мила и приветлива, чем только еще больше распаляла к себе интерес.
Естественно, что, как только завязалась их дружба с поэтом, на полях пушкинских рукописей тоже стал появляться профиль прекрасной Елизаветы (он любил делать наброски, когда размышлял).
Граф генерал-губернатор к увлечениям жены относился безразлично, если они не падали тенью на его репутацию. Оскорблений же своего имени не терпел. С супругой не ссорился, но, если кто-то из поклонников жены вел себя слишком навязчиво и бестактно, легко расправлялся с ним.
Общение жены с поэтом поначалу его не сильно тревожило.
Александр приходил к графине после службы, в ее квартиру. Как и положено истинной поклоннице изящных искусств, Лизон рисовала и сама. Когда было настроение. Потому мольберт с незаконченным пейзажем надежно обосновался в ее будуаре. Было в нем и большое количество книг и цветов. Все гармонично, все красиво, все служило созданию атмосферы и тому, чтоб подчеркнуть прелесть хозяйки.
Елизавета обычно присаживалась на край дивана и слушала, как Пушкин читал ей свои новые сочинения. Сам поэт довольно вольготно располагался на том же диване или кровати.
– Боже… Саша! – с ударением на последний слог восклицала Воронцова, слушая стихи. – Как хорошо!.. Просто чудо! И эта ваша грузинка Зарема, какая она… Ммммм!
– Любопытно. То есть вам по нраву героиня, которая погубила другую.
– Да! Готовая на все, ради любви!
В этот момент Лиза так пленительно улыбалась, что Пушкин, не в силах совладать с собой, потянулся, чтоб ее поцеловать:
– Когда же мы поймали на лету
Крылатый миг небесных упоений
И к радостям на ложе наслаждений
Стыдливую склонили красоту…
Но не сработало! Воронцова выслушала
