Позднее, когда наш блеск померк — Канджи столкнулся с финансовыми проблемами, а я перестала пользоваться популярностью, наша дружба тоже померкла, однако, мы продолжали поддерживать отношения и примерно раз в полтора месяца, он звонил, и мы в течение получаса разыгрывали друг перед другом свои прежние роли — прожигателей жизни и баловней судьбы.
— Ну, как жизнь семейная? — спрашивает Канджи насмешливо.
— Не так всё плохо, как я боялась! Магазины, путешествия по Европе первым классом, элитный спортклуб с бассейном… Кстати, ты получил мои фотографии?
— О, да! Ты выглядишь моложе, чем два года назад лет на пять — я бы не дал тебе больше двадцати трёх.
— Спасибо, котик! Ну, а как ты поживаешь?
— По-прежнему — работаю, хожу в клуб с десяти очковым доханом по воскресеньям и понедельникам…
Мы одновременно начинаем смеяться — ну, как же! Десяти очковый дохан! По воскресеньям и понедельникам все гости приходят в клуб со своими любовницами, чтобы помочь им стать популярнее. В другие дни за дохан (свидание с гостем) дают только три очка, за риквест (заказ) — два, а из суммы набранных за месяц очков и определяются самые популярные хостос клуба.
— Ну, и сколько у тебя сейчас любовниц? — спрашиваю я.
— В клубе только одна…
— Стареешь! — подтруниваю я над ним.
— И не говори! — отвечает он.
— Ну, а не в клубе сколько?
— Тоже только одна — японка, работает на меня.
— Секретарша?
— Нет, бери выше — адвокат и настоящая красавица, всего двадцать семь лет.
— Рада за тебя! Ну, а что русская?
— Ты её не знаешь — брюнетка, двадцать три года, маленькая и пухленькая — с большой грудью и большой попой, но тонкой талией, короче, совсем не мой типаж — сам не знаю, почему я с ней связался… Ну, а как ты? Уже нашла себе молоденького любовника?
— Ага… — отвечаю я кокетливо.
— О! — Канджи искренне удивлён. — Ну, ты даёшь! Молодец!
— Ещё бы! А ты думал, я теперь всю жизнь буду мастурбировать в одиночестве?
Канджи хохочет, потом в свою очередь подтрунивает надо мной:
— Ну, и кто же этот несчастный, ой, я хотел сказать счастливчик?
— Он русский — эмигрант, двадцати лет…
— О!
— Да! Красавец.
— Да, ну?
— Да! Брюнет, стройный, высокий и очень горячий!
— Всё хватит — я сейчас умру от зависти!
Мы оба смеёмся, потом я расспрашиваю его об общих знакомых — девчонках и гостях.
— Гости всё те же, а вот девчонки все новенькие — все очень молоденькие, все модели и все какие-то одинаковые, без изюминки. В клубе сейчас новый промоутр — не умеет он выбирать. Да — красивые, да — молоденькие, а что-то не то… При чём не только я, но все завсегдатаи так думают — раньше девочки были поярче, поинтересней, хотя и не всегда красавицы…
— А может, это вы раньше были помоложе и не такие пресыщенные? — спрашиваю я.
— Может и так, — соглашается Канджи, пересказывает мне свежие сплетни, и мы прощаемся, пожелав, друг другу удачи.
Я встаю с кресла, полная эмоций и энергии после беседы со старым другом, начинаю ходить по комнате туда-сюда… Но через несколько минут, немного успокоившись, чувствую укол совести. Зачем я так о Косте и о своих отношениях с ним? Я рассказала Канджи о своём новом романе так, как он этого ждал от меня, так, как у нас давно принято, но я чувствую, что сегодня изменила сама себе…
Или наоборот? Когда я была настоящей — сейчас, разговаривая с человеком, который знает меня уже десять лет? Или сегодня днём с мальчишкой, которого встретила несколько недель назад?
11.
Прихватив с собой книгу, я ложусь в кровать, понимая, что ни заснуть, ни сосредоточиться на перипетиях очередного детективного романа, мне не удастся. Я всё ещё лежу в кровати, прижав книгу к груди и думая о Косте, когда раздаётся стук в дверь…
— Джулия-сан, я хочу с тобой поговорить! — произносит противный старческий голос за дверью, требовательно и заискивающе одновременно.
Я матюгаюсь, затем, стараясь говорить ласково, предлагаю перенести беседу на следующий день.
— Нет — сейчас! — заявляет старая сволочь.
— Что случилось? — спрашиваю я грубо, но всё же открыв дверь.
Я сразу же понимаю, что он пьян — рожа красная, губы трясутся, глаза смотрят обвинительно. Ему нельзя пить — он быстро пьянеет, у него повышается давление, и он становится агрессивным и подозрительным, начинает вспоминать все обиды — сколько раз я его обманула, продинамила и так далее… Его память лучше моей. Поэтому, я вздыхаю и пытаюсь закрыть дверь, не ожидая, что он вставит ногу, чтобы помешать мне — это не типичный поступок для старой сволочи.
— В чём дело? — спрашиваю я, разозлившись.
— Я хочу с тобой поговорить! — заявляет он требовательно, и уже не заискивая.
— Ты пьян!
— Ну и что!
Мы молчим какое-то время, разглядывая друг друга с взаимным раздражением.
— Ладно, говори, что тебе нужно и проваливай — я спать хочу.
— У тебя в Москве любовник?
Я ещё раз выругиваюсь матерно, после чего беру себя в руки и отвечаю:
— Нет.
— Тогда зачем тебе нужно в Москву?
— Я ведь уже объяснила!
— Я поеду вместе с тобой.
— Что?!
Этого я тоже не ожидала!
— Ага! Так я и знал! Я по твоему лицу всё понял! Ты не хочешь, чтобы я ехал с тобой в Москву, потому что у тебя любовник там! Что соскучилась по нему?
— Прекрати орать! Я соскучилась по маме и устала от тебя и от Берлина — вот и всё!
— Нет — ты едешь в Москву, чтобы потрахаться. Ты будешь каждый день ходить по клубам и знакомиться с разными мужчинами, и приводить их к себе домой…
Тут он протягивает руки и пытается обнять меня.
— Что ты делаешь? — кричу я, стараясь оторвать его руки от своих шеи и плеч.
— Я твой муж! Я должен заниматься с тобой сексом! — кричит он, продолжая тянуть ко мне руки с выражением тупого упрямства на лице.
Я со всей силы, удвоенной яростью, ударяю его обеими руками в грудь. Он мгновение удивлённо смотрит на меня и, перевернувшись через перила, летит со второго этажа вниз.
Тишина. Мои коленки подгибаются, и я сползаю по стенке на пол. Сижу, как заворожённая, вслушиваясь в тишину и понимая, что чем дольше она длится, тем меньше у меня шансов выпутаться из всего этого… Я попала.
Убийство. Не преднамеренное убийство богатого пожилого мужчины, совершённое его бедной молодой женой. Это так банально, что мне становится смешно, но я не смеюсь. Вместо этого я начинаю предполагать, на сколько лет меня могут посадить. Почему никогда раньше, я не задавалась этим вопросом, хотя прочла уйму детективных романов? Наследство я не получу, это точно — убийца не может наследовать убитому им… И вдруг я начинаю завидовать женщинам из прошлых веков, которые во всех критических ситуациях падали в обморок — мне тоже хочется упасть в обморок, хочется отключиться, чтобы не иметь ко всему случившемуся никакого отношения, хотя бы несколько минут. Но, отключится, не удаётся, вместо этого я продолжаю сидеть на полу, не двигаясь и ни о чём не думая. Мне скучно и пусто. Я слышу, как где-то внизу залаяла собака и одновременно начал звонить телефон в моей комнате. Я поднимаюсь на ноги, но потом соображаю, что глупо или просто как-то не культурно отвечать на телефонные звонки, когда у меня в прихожей лежит свежий труп моего мужа. Пусть он не любимый, но надо же проявить хоть какое-то уважение к смерти, и пойти сначала, хотя бы посмотреть на него, что ли…
Телефон продолжает настырно звонить, так звонить может только один человек — моя мать. “Сегодня весь мир сговорился меня достать!” — думаю я без раздражения — на раздражение сил уже нет, и иду в комнату, чтобы найти телефон и ответить на звонок. Сажусь на кровать — телефон лежит на подушке, книга на полу.
— Аллё…
— Здравствуй, доченька! Как у тебя дела?
— Замечательно…
— Да? А по голосу не скажешь… Что-нибудь случилось?
— Ещё не знаю…
— Ой! А мне сегодня, как раз сон плохой приснился — зуб выпал, правда, без крови. Как там твой Немец, живой ещё?
— Вряд ли.
“Немцем” она называет старую сволочь.
— Что значит “вряд ли”?
— Так мать, возьми ручку и бумагу, и запиши номер телефона.
— Какого телефона? Сейчас, минуточку, слушаю.
Я диктую ей номер Кости.
— В общем, если завтра или послезавтра я тебе не позвоню, и ты не сможешь, сама дозвониться до меня, то позвони по этому номеру — это телефон моего мальчика. Помнишь, я тебе рассказывала? Его Костя зовут.
— Да, помню. А что случилось?
— Я не хочу сейчас об этом говорить.
“А ведь это ты уговаривала меня, выйти за него!” — хочется мне сказать, но я молчу, потому что понимаю, что легче мне от этого не станет, да и от матери, потом ещё полчаса не отвяжешься…
Мы прощаемся, и я иду на лестницу, держа телефон в руке, но он почему-то кажется мне слишком тяжёлым. Я снова возвращаюсь в спальню и кладу его на столик. “Наверное, придётся позвонить в полицию…” — думаю я. К чёрту! Успеется! Сначала надо всё обдумать.
