— Не печалься, мой друг, - провёл он хвостом по волосам человека, - я знаю, о чём ты думаешь.
— Но Змей…
— Тс-с-с-с, - Змей приложил кончик хвоста, словно палец, ко рту, не будем об этом. Всё проходит.
— Но, Змей… - повторил человек.
— Ребята, ешьте яблоки. Ешьте. А я, пожалуй, откланяюсь, потому как знаю, чем всё закончится. Не буду вам мешать. Пока Жизнь, - сползший с дерева Змей кивнул плоской головой новому человеку и медленно пополз прочь. Его тело, переливавшееся разными цветами под падающими на чешую лучами света, медленно скрылось за кустарником волчьих ягод.
— Как он меня назвал? - спросила человек-она. Всё время она не вступала в разговор. Чувствовала себя ужасно неуютно, понимая, что из-за неё что-то происходит. Что-то далеко не приятное. Чувствовала и ругала нелепость положения.
Человек-он пожал плечами:
— Ева, по-моему.
— А, по-моему, Жизнь? А что это означает?
— Не знаю. Ты ведь появилась – наверное, это и значит. Что такое Смерть, я, вроде бы, сегодня видел, - человек вспомнил убитую им черепаху. – Какая разница, в конце концов? Хочешь яблоко?
— Наверное, - Ева подошла к дереву и, вглядевшись в листву, вытянула палец, - вон то, красное.
— Хм, - человек махнул головой, - красное? – Он проворно вскарабкался на ствол, нырнул в листву и через минуту спустился.
Человек-она взяла яблоко двумя руками, покрутила, погладила пальцем по блестящей кожице, поднесла к лицу и вдохнула аромат. Потом медленно и осторожно откусила маленький кусочек.
— М-м-м, вкусно.
— Да уж, - заговорил человек-он, раньше мы со Змеем лопали яблоки до тошноты, действительно вкусно.
Жизни показалось, что в словах про Змея сквозило сожаление.
— Хочешь? – протянула она яблоко.
— Давай, - он взял плод и хрустнул зубами по сочной мякоти, брызги разлетелись в стороны. Он закрыл глаза. – Вкусное, очень вкусное. Раньше такого не пробовал.
Ева решила, что человек чувствует её неловкость и хочет ободрить. Он открыл глаза, улыбался и смотрел на неё, словно впервые увидел.
— Что ты так на меня пялишься, - ещё больше смутилась она.
— Помнишь, я говорил тебе о пустоте? – Спросил человек.
Ева удивилась:
— О какой пустоте?
— Не говорил?.. Хм… Странно, значит не тебе. – Человек рассматривал её фигуру. Красивые бёдра, лоно, высокая грудь. – Можно, я прикоснусь к тебе. – Его глаза были стеклянными.
— С тобой всё хорошо? – тревожно улыбнулась человек-она. – Ты меня пугаешь.
— Не бойся,, - улыбался в ответ человек-он, - просто ты заполнила мою пустоту. Человек подошёл к Еве и прикоснулся к её руке. Погладил бархатную кожу предплечья, на секунду остановился, охватив локоток подушечками пальцев, затем, осторожно провел по плечу. Коснулся шеи, щеки, подошёл ещё ближе и медленно губами коснулся её губ.
— Вкусно, - прошептала она.
— Ты – это я, прошептал он.
МУЖЧИНА и ЖЕНЩИНА лежали рядом под яблоней и тяжело дышали.
— В общем, как-то так! – сказал он.
— Ну, не знаю! - сказала она.
***
Грёбаная объективная реальность вернула воспоминания о событиях прошедшей ночи.
— Ты проснулся? – Спросил щенок из чёрной дыры бессознательного.
Я ничего не ответил. Я услышал шёпот Ленки в другой комнате.
— Тихо, не шуми, - говорила она сыну, - папа сегодня всю ночь не спал.
— А почему он не спал? – Звенел наивный детский голос.
— Работал, - ответил шёпот.
— Всю ночь? – Звенел голос.
— Всю ночь, - отвечал шёпот.
— Неужели и мне так придётся, когда ни будь? - не унимался звенеть сын.
— Когда ни будь, - ответила его мать, - главное, что не сейчас.
— Да, хорошо, - не спорил сын. - Я пойду гулять во двор, - доносилось из другой комнаты.
— Иди, через час придёшь, покажешься.
Что-то неприятно переворачивалось над диафрагмой.
— Стыдно? – спросил щенок.
— Хм, не знаю, - видимо, вслух ответил я.
Наверное, громко ответил, потому что сын услышал, и его семилетние топалки застучали в направлении спальни.
— Эй, шёпот Ленки был похож на гудение ветра, - стой, ты куда?
— Мама, он проснулся. - С этими словами сын ворвался в спальню и бросился мне на шею. – М-м, колючий. - Поцеловав меня в щёку, он потёр губы. - С добрым утром.
— Приветики.
— Ты сегодня всю ночь работал, да?
— Ну, отвечай, отвечай, - упирался в меня изнутри мой щенок.
— А-га.
— Молодец, - похвалил меня Ренатка, - я бы так не смог.
— В смысле, не захотел бы, - улыбнулся я.
Сын нахмурил брови:
— Я так и хотел сказать. – Он тыкал меня пальчиками в грудь. – А в цирк сегодня не пойдём?
Я прищурил правый глаз оттого, что жестокий щенок зубами вгрызался в моё сердце.
— Не-а.
— Ну и ладно, - ответил сын, - потом. Ты ведь устал?
— Есть немного.
Вошла Лена.
— Кто-то, кажется, собирался гулять – Обратилась она к Ренату.
— Чего мне одеть-то? – похлопал он Лену по бедру.
— Я всё положила на кресле.
Мальчишка поскакал на одной ножке в направлении двери.
— Выспался? – Присела на кровать супруга.
Я взял её руку в ладони. Вспомнил, как раньше нежность стучалась в сердце, когда я касался её тела. Сейчас не стучалась. Глядя ей в глаза, я пытался вызвать это чувство вновь. Пытался заполнить пустоту в груди, которая теперь называлась отношением к жене. Сейчас туда, словно в чёрную дыру улетало моё «Я». Но ВСЁ ПРОХОДИТ. Беспощадное время не позволяет застывать ничему.
— Ты куда улетел? – спросила Лена.
— Тут я. Пошли завтракать.
— Пошли.
Лена встала, запахнула халат и молча вышла из комнаты.
— Я ушёл, - зазвенел голос сына, - дверь хлопнула.
Когда я пришёл на кухню, она молча ковыряла яичницу глазунью, размазывая желток по тарелке. Мне совсем не хотелось есть. И, почему-то не хотелось заваривать ей чай, просить, чтобы приготовила его она, мне тоже не хотелось.
— Позавтракал? - Ехидно спрашивал щенок, когда я брился в ванной.
В ответ я лишь водил бритвой по подбородку.
— Вкусно? - Продолжал он издеваться.
— Отвали.
После обеда мы бродили втроём по парку.
— Жара, классно, - разговаривал вслух Ренатка. Он шёл между нами и держал нас за руки. – Пап, а ты любишь лето?
— Ага.
— Мам, а ты? - обратился он к супруге.
— Наверное.
— Что значит «наверное»? Можно любить или не любить, - рассуждал мальчишка.
— Можно, - отвечала мать, - а можно «наверное».
— Не понимаю, - бился над проблемой ребёнок.
Он прав, подумал я… И она права. Он потому что ему семь лет. Она, потому что «наверное» лучше, как никакое другое слово защищает от щенка, грызущего изнутри.
Щенок скулит:
— Ты чувствуешь, как всё дерьмово? Понюхай, понюхай – это твоя жизнь, чувствуешь?
А ты в ответ равнодушно пожимаешь плечами и говоришь:
— «Наверное», - продолжая пребывать там же, где находился. Щенок напуганный таким равнодушием поджимает хвост и лезет в конуру.
И так можно избавиться не только от жары, духоты и лета.
Гуляя втроём, я и Лена общались только с сыном. Друг с другом не разговаривали – не то чтобы не хотели, просто не о чем. Но впечатление складывалось, что радуемся жизни все. Со стороны может показаться – семейная идиллия. Мне казалось – атомная бомба с часовым механизмом детонации. Щёлкнет секундомер, и заряды сольются в критическую массу. БА – БАХ!!! Какой провод перерезать? А может, не резать? Пускай всё к чертям!
***
После тогдашнего разговора с Наташей я стал растерян. Я не понимал, как мне теперь себя вести. Она, Наташа, вызывала теперь во мне вселенскую жалость. Трагедия её жизни, казалась мне столь велика, что я постепенно, незаметно для себя самого, стал относиться к ней словно старший брат или отец. В ответ же, она стала замыкаться, всё больше молчала и чаще проводила время, уединившись с книгой. После проведённой вместе ночи я чувствовал какой-то дискомфорт. А однажды, колом в голове у меня застряла мысль, что я сплю со своим пациентом, хотя пациентов как таковых, на тот момент, у меня не было вовсе. Чувство долга легло между нами в постели. Я ощущал себя её опекуном. В то же время, гадкое ощущение недопустимости, неэтичности сексуальных отношений с опекаемым, раздражали и оставляли неудовлетворённым. Секс стал утомительным и воспринимался, как бремя. Как-то, вдруг остановившись, она спросила:
— Что с тобой, Эдик?
Что я должен был ей ответить? Конечно, соврать про усталость, про головную боль, про напряжённый день. Я же, считая себя знатоком-психоведом, взял и вывалил ей на голову (искренне, как пишут в книжках) все свои переживания по этому поводу.
— Я поняла, - сказала она, выслушав, - думаю, со временем всё пройдёт.
Чёртово «всё пройдёт»!
Куда же оно денется?! Испарится? Улетит? Исчезнет? Можно сжечь листок бумаги и развеять пепел по ветру, можно сравнять с землёй город, но как испепелить, развеять чувства?! Нужно удалить нечто их вызывающее – расстаться с ..(мне не хотелось даже думать об этом), или уничтожить место, где они рождаются –вырвать собственное сердце. Ни так, ни иначе, я поступать не хотел.
