— Что будем смотреть? - спросила она, доставая стаканы.
— Что угодно. На твой вкус.
— Вот отличный фильм, - девушка показала коробку с видеодиском.
Я не увидел названия.
— Ну и хорошо.
Пиво было хорошим – не горьким, но и без противной, присутствующей в некоторых светлых сортах, сластинки.
— Женя, я ведь тебя совсем не знаю, - обратился я к девушке, сделав глоток из стакана. В это время начинался фильм, титры появлялись под жёсткую, готическую музыку, резонирующую в желудке.
— Что тебе мешает, - она не смотрела в телевизор, но и на меня тоже не смотрела.
— Ничего, этим я сейчас и занимаюсь, - оглядывал я в очередной раз комнату.
— И что же ты узнал? – спросила девушка.
— Я узнал, что мне нравится цвет кофе с молоком, я узнал, что твоё стремление к уюту мне не чуждо, я вижу, что ты не против пропустить бутылочку, другую пива, хорошего пива, мы с тобой этим похожи, - отвечал я.
— Ещё.
— Ещё, - я замолчал, подбирая слова, - ещё ты пытаешься укрываться от одиночества, но у тебя это не совсем хорошо получается. Ты пытаешься окружить себя теплом, а оно не греет, потому что искусственно, нечеловечно. Это словно заменять солнце лампой дневного света. – Я повышал голос и приходил в состояние странного возбуждения. На её лице возникло напряжённое выражение. Глаза неуловимо изменились. Словно зрачки её стали чернее. Словно открылся шлюз в черную бездонную немоту. Может быть, риск суицида у офтальмологов высок именно потому, что чаще других им приходится иметь дело с подобными глазами. - Ещё, - продолжал я, -ты понимаешь, что от своего одиночества не спрятаться, как бы не ухищрялась, от того злишься на себя. Злость твоя огромна и разрушительна, но ты её не выпускаешь. Боишься, что она раздавит и тебя и всех тех, кто, возможно, окажется в твоём окружении, поэтому ты смотришь такие фильмы, - я указал на экран, где в это время крупным планом показывали полное ужаса лицо какой-то восточной девушки, она кричала, и казалось, на мгновение этот крик заполнил всю вселенную. Вселенную каждого из нас. – А ещё, - эта мысль вдруг появилась и не выходила из головы, - ты постриглась для того, чтобы я не называл тебя Наташей.
Женя давно отставила пиво. Сидя в кресле напротив, молча смотрела сквозь меня. По её щекам медленно скатывались слёзы. Они словно рождались из ниоткуда, в бесконечной черноте её зрачков. Я остановился, то ли из-за того, что испугался, то ли потому что нечего было больше говорить.
Тишина между нами заглушила звуки телевизора. Чувство вины, вытеснило во мне всё остальное. Зачем я это сделал? Что заставляет меня говорить людям подобные вещи? Может это месть за собственное тыканье носом в дурной запах жизни? Но причём здесь окружение?
— Обними меня, пожалуйста, - тихо попросила она, медленно встала из кресла и подошла ко мне. Я тоже встал. Обнял её нежно и трепетно. Обнял всей своей вселенной её вселенную. Казалось, две бесконечности слились и… Из ничего - ничего.
— А теперь иди, - сказала она, отстраняясь, - увидимся, как-нибудь.
Я понял, что лучше всего сделать так, как говорит Женя.
Ночь ударила мне в лицо холодной моросью. Звёзд не было видно. Только искусственность фонарей пыталась отвоевать место у темноты. Я взял такси и поехал домой.
***
— Зачем ты придумал для них эту жуть? – спрашивал Змей, наблюдая из-за кустов волчьих ягод, как, крича от боли, рожала Ева.
— Если бы я их не остановил, они бы оба свихнулись, и закончилось бы всё полным отстоем, причём не только для них одних. Ты, конечно, понимаешь, о чём я? - прошептало Змею Что-то. – Но, хочу тебя утешить, я сам дрожу от страха, когда наблюдаю за такой картиной, слезами обливаюсь, глядя на такие вещи.
— Что-то незаметно, - прошипел Змей.
— Посмотрите-ка на него, ему не заметно! - возмутилось Что-то. – Если это будет заметно, люди всё поймут, и мало толку будет от предпринимаемых стараний. Они поймут, что их никто не наказывал, разоблачат меня, понимаешь, голова на палке.
— Не понял, - удивился Змей, почесав кончиком хвоста плоскую голову, - а разве весь сыр-бор не из-за яблок?
— Да нет, конечно, эх ты, голова на палке, - Что-то хихикнуло.
Змей сглотнул в недоумении, высунув раздвоенный язык.
— А, как же?..
— Это от ума, - прошептало Что-то.
— Значит я идиот.
Что-то вздохнуло:
— Да, нет, друг мой, ты просто не человек, понимаешь?
— И что же?
— Объясняю, - Что-то заговорило назидательным тоном, - человек нужен душе, как питательная среда, и когда она разрастается в нём, то просто разрывает его в клочья.
— Как это?
— Как это, как это? – передразнило Что-то, - вот с таким вот звуком.
По чистому, прозрачному, голубому небу с треском разорвался раскат грома.
— Тебе кто ни будь, говорил, что объяснять ты не умеешь? – прошипел Змей, вжавшись от неожиданного грохота в землю.
Происшествие напугало Еву. Закричал третий человек на Земле. Мужчина, которого женщина звала Адамом, трепетно завернул чадо в шкуру животного. Змей и Что-то прервали на время беседу, вновь сосредоточившись на наблюдении за происходящим.
— Смотри, какой он счастливый, - прошипел Змей, глядя на мужчину, раньше надо было громыхнуть.
— Ай, молодцы, - согласилось Что-то. – Ну, так вот, уважаемый, продолжило оно прерванный разговор. – Душа, она разрастается пустотой. И взрыв, который следует, когда человеческое «Я» не выдерживает душевного давления – тоже взрыв пустоты. Что бы не произошло такой катастрофы, нужно постоянно заполнять образующийся вакуум, он сам же такового и требует. А заполнить его можно, лишь творя, понимаешь?
— Причём тут ум? – вращал глазами Змей.
— Твой вопрос справедлив, друг мой. У человека ум и душа разделены. Уж не знаю, почему так получилось. Мы как-то с Адамом болтали, он спрашивал о продуманности и совершенстве, считая, что я сотворил совершенную модель мира. Но он ошибался, как раз несовершенство мира и состоит в том, что душа человеческая и его разум раздельны, и словно сами по себе живут. Не смог я у человека достичь гармонии в построении. Наверно, потому что по своему образу и подобию лепил.
Змей, словно загипнотизированный, смотрел куда-то сквозь пространство.
— Непонятно, чего же ты в человеке такого наделал, что мешает его правильному построению? Что разделяет его душевную часть и часть ментальную? Ты ведь, если я понимаю правильно, только с человеком натворил подобное, только в нём видишь угрозу настоящему миру?
— Н-да, именно в человеке. Есть у меня одна мысль по этому поводу, не знаю, насколько верна она, – задумчиво произнесло Что-то.
Порыв ветра сбил с деревьев сада несколько яблок, те с глухим стуком попадали на землю в ожидании Ньютона.
— Всё, что в настоящее время находится на Земле, может вмещать душу, но человек, как я уже говорил, не просто её содержит, а, как бы, взращивает её, он словно почва питающая. Дальше непонятнее, - Что-то подбирал слова, - я создал всё из ЧЕГО-ТО, угу? – Ждал Что-то подтверждение понимания его слов Змеем.
Тот молчал.
— Единственного себе подобного сделал человека. Но! Я не учёл, что сам-то появился из НИЧЕГО. Теперь же НИЧЕГО исчезло, оно существовать не может. Человека я делал из ЧЕГО-ТО. Понимаешь? Материальчик не тот, - пояснил Что-то.
— Понимаю. Отчего же. – Ворчал Змей. – Вначале делаем, потом думаем. А ещё говоришь: «Вначале было слово…». И какие теперь последствия, уважаемый?
— Хм, последствия? - переспросил Что-то. – Ты видел, во что он заворачивал ребёнка?
Змей оторвал плоскую голову от земли и посмотрел на людей.
— Заметил, - сказал он, - меня это тоже смутило.
— То-то и оно.
— Что ты собираешься делать?
— Ну, для начала, организую обряд жертвоприношения. Пусть некоторых животных убивают как бы законно и…
— Хорошо, хорошо, с этим понятно, - перебил Змей, - но всё-таки, что же происходит?
Что-то мрачнело тучей в небе, возникшей, словно, ниоткуда.
— Творение – я думаю, - говорило оно медленно и тихо, - это движение от исходного в бесконечность. Если исходное НИЧТО, то творение состоит в порождении ЧЕГО-ТО.
— Ты хочешь сказать, - перебил Змей, - то, что если в начале было ЧТО-ТО, дальнейший творческий процесс будет означать движение к НИЧТО?!
— Точно, дорогой мой друг. Всё, к чему теперь будет стремиться человек, заполняя свою пустоту – это порождение разрушения и смерти. Как бы ни казалось ему, что он созидает.
Змей вздохнул. Посмотрел на солнце, приподняв голову. Окинул взглядом небо, вновь ставшее чистым и прозрачным.
— Знаешь, о чём я думаю? – спросил он.
Ответа не последовало. ЧТО-ТО тоже задумалось. В те времена думанье было самым модным явлением.
— Я думаю, - продолжал Змей, - тут не всё так просто. Если ты стремишься лишь к созиданию, или, точнее, движешься в своих поисках только в направлении жизни, то как тогда объяснить создание тобой человека? Не ровен час, он и тебя превратит в несуществующее. Через человека ты сам себя превращаешь в НИЧТО? Значит, ты тоже не только созидаешь.
