Лена перехватила инициативу:
— Ты же знаешь, что Вадик в реанимации? Кто-то напал на него.
— Он умер?
— Жив, слава богу, — Лена зарыдала, — на него невозможно смотреть. В сознание не приходит. После того, как ты убежала, начальник охраны послал бойцов, чтобы ехали следом. Помешал Эдуард Вазгенович. Он не поверил, что это сделала ты.
— Я не трогала Вадика. Что еще тебе нужно?
— Признайся, ты его покалечила? — Лена не отступала.
— Если ты не в себе, обратись к Паше Карпухину, не затягивай, — отрезала она и бросила трубку.
Эта беседа, если так можно назвать детские препирания без доказательств, стала комичной иллюстрацией к вчерашнему разговору с Катей. Эдуард Вазгенович виновной ее не считает, и это лучшая новость. Дело, конечно, все равно заведут и ее заставят давать показания, но это случится не завтра.
— Мам? Толкни-ка мне пяток яиц в омлет, я что-то проголодалась, — попросила Гера, проходя мимо кухни.
Некогда в ванной комнате отец повесил зеркало чересчур высоко. Чтобы Гере в него заглянуть, нужно было вставать на скамейку-ступеньку. Ниже зеркала расположилась полка с разными баночками из-под кремов — полка, к слову, большая. Гера думала, что мама так разместила предметы нарочно. Красилась она в коридоре, здесь брился отец.
Придвигать скамейку, чтобы разглядеть лишний прыщик на подбородке, — пустое занятие; свое простое лицо она никогда не любила. Наверняка сегодня у отражения мешки под глазами и такой бледный цвет, что лучше бы его не видеть вообще.
Гера почистила зубы наощупь. Душ принимать не стала. Ей нечего «смывать в очищение», она не раскаивалась; наверное, и ее маленький смерч унес в небытие все, что было в ней человеческого.
— Омлет из пяти яиц гораздо вкусней, мам, — Гера поглощала еду с утроенным аппетитом, — сделай-ка мне еще бутербродов с сыром. И чашку кофе. Побольше.
Мама с готовностью откликнулась на пожелания дочери, но скромно заметила:
— Похоже, вас в этом клубе не накормили.
Самое сложное наутро после тяжелого вечера — красить глаза. Ирония в том, что с утра действия эти не просто нужны, они рекомендованы обязательно. Вот и сегодня, вместо того, чтобы поспать лишние десять минут, шаркающей походкой Гера отправилась наносить макияж.
Взгляд Геры никак не хотел фокусироваться. Она специально избегала зеркала: лениво и не глядя на себя причесалась, легонько вбила в корни волос пенку-фиксатор, слегка их приподняла, чтобы придать форму прическе. Спереди привычно сформировала тонкие ниточки-пряди.
Получалось всегда одинаково, и для этого ни к чему отражение. Но Гера все же заглянула в зеркало и отскочила.
— Что у меня на лице?
В коридор со сковородкой в руке испуганно прошмыгнула матушка.
— Сейчас, сейчас… Надену очки… Где?
— Боже мой, вот же! — Гера приблизилась к матери. — Что это?
— Покраснение, — та внимательно осмотрела другие места. — Аллергия на лекарство, которое ты принимала.
— Это — прыщи?
Гера вернулась к зеркалу. Вся ее кожа покрылась короткой шерсткой с золотистым отливом. Там, где были «прыщи», растеклись бурые пятна, как будто ее раскрасили под леопарда. Через мгновение она и без зеркала видела свои пушистые руки.
Глава 8. Тайные лабиринты Москвы
— Думаешь, из-за прыщей никто тебя не полюбит? — матушка спрятала очки в чехол. — Поэтому переживаешь?
— Да кому я нужна? — ответила она раздраженно.
Гера переживала напрасно. На работе сотрудников нисколько не волновали произошедшие с ней перемены. Их никто не заметил.
Шеф, как обычно, попенял на ее раздолбайство. Сашка признался, что как ни искал в интернете, информацию про лемургов так и не отыскал. Но теперь она и без его помощи знала достаточно.
— Слушай, Шурик, а поищи-ка про скамов, — она выглянула из-за монитора и уточнила, — в свободное от работы время.
— Может, поделишься, для чего это тебе? Что за бред?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Плод чужого воображения. Но на всякий случай пробей насчет авторских прав. Вдруг словечки уже кем-то использовались.
— Решила переметнуться в литературные «негры»?
— Возможно.
— Ах-ах-ах! — застыдил ее Шурик.
Она отмахнулась:
— Забей.
— Как, забей? А прибыль? Нужно делиться!
Туалет был единственным местом, где она могла спокойно себя рассмотреть. Когда ты в задумчивости срастаешься с унитазом, на тебя не обращают внимания. Сейчас ей меньше всего хотелось, чтобы кто-то ее замечал.
Не обошлось без скорой помощи Насти:
— Рамки твоего восприятия изменились, — объясняла она по мобильному телефону. — Ты, как и все мы, видишь тот особенный запах, с которого все началось. Глаз обычного человека не в состоянии видеть то, что за пределами органов чувств. Глаз лемурга — результат мутации в генах. Клетки глаза перенастроились, и теперь они переводят в зрительный образ испарения, которые исходят от кожи каждого лемурга. Поэтому мы можем видеть друг друга иначе.
— Почему я не вижу другие запахи?
У Насти на все был готовый ответ:
— Возможно, так вирус устроен.
— Хочу видеть свое лицо — настоящее. И свое прежнее тело.
— Про это забудь.
— Навсегда?
— К несчастью, я не всесильна.
Гере казалось, что Настя замалчивает нечто важное, ключевое. То ли пугать ее раньше времени не желает, то ли действительно знает не все.
Яркие эмоции часто замещают пережитое. И если память что-то сочла мусором, но не ликвидировала, стирает позже в такие моменты.
Став лемургом, Гера перестала думать о Вадике. И только к вечеру, закончив работу, вспомнила о школьном приятеле.
Жив он? Вышел из комы?
То, что ей пришлось нарушить закон, ничего не меняло. Насильника она не жалела.
И все же где-то повыше пупка зрело ощущение скорой беды, предчувствие быстрой расплаты. Никто не может безнаказанно убить человека.
Рассудок подсказывал ей, что, как любому преступнику, сейчас ей необходимо оставаться в тени, не высовываться, а лучше — подальше уехать. В пику рассудку женская логика подсказывала, что неплохо бы выяснить, как сильно она его изуродовала.
Она решила съездить в больницу к Вадику в конце рабочей недели. Катя помогла ей: узнала адрес, часы, в которые можно приехать, но под конец посоветовала не обольщаться.
— Тебя не пустят в реанимацию. Наверняка бойцы Фонтана оборону держат, чтобы никто подозрительный не просочился. Вот когда Вадика выпишут…
— Если Вадика выпишут, найдешь меня в морге.
В раздевалке Гере выдали белый халат, и она поспешила в указанном направлении.
Возле реанимации на стульях медитировала охрана. Оба бойца пребывали в состоянии молчаливой сосредоточенности. Халаты, наброшенные поверх пиджаков, не превращали бандитов в медбратьев. Их мрачные лица гармонировали с особой аурой места.
— Ты ведь Гера?
Она обернулась. К ней обращался невысокий, плешивый мужчина с крупной родинкой на виске, и она догадалась, кто это.
— Эдуард Вазгенович?
— Подойди, — потребовал он.
Фонтан ей и раньше не нравился. И хотя она видела его всего-то лишь раз, да и то с расстояния в несколько десятков шагов, успела разглядеть черную метку над бровью. Родинка удачно завершала образ авторитета, как будто кто-то специально поставил ему эту отметину.
— Значит, школьная любовь не ржавеет? Ну и как тебе Вадик?
— Что значит, как?
— С пользой покувыркались?
«О таком не принято говорить. Но для Фонтана запретных тем, видно, в принципе не существует. Такие, как он, думают, что им дозволено все».
Гере захотелось вцепиться когтями в родинку и выдрать ее вместе с кожей. Но она промолчала.
