— Ну, сегодня он не сваливал с места событий, — защитила я медикуса. — Доктора не было с самого начала.
— Вот как? — медленно произнес ван Штанген. — А почему его не было?
Никто из нас не сумел ему ответить.
Испытания в тот день на сем не закончились. Поначалу мы нашли подводу и загрузили на нее Суперстаара со спасенными реликвиями. Им предстояло найти временное пристанище в ратуше. Вассерсуп, махнув рукой, дал на это разрешение. У него и без того было полно забот. Храм сгорел, что в ближайшем будущем означало невосполнимый урон для городской казны. Даже то, что драгоценный образ спасен, а большого пожара удалось избежать, не могло утешить бургомистра.
Было слишком поздно, чтобы заниматься разбором вынесенных из огня документов, и мы все слишком устали. Единственное, чего мне хотелось, добраться до дому и переодеться. Но когда я пришла к себе, оказалось, что у дверей меня ожидает посетительница — почтенная горожанка средних лет. В последние дни как на подбор образовались у меня собеседницы: экономка Шнауцера, госпожа Мюсли, мамаша Фикхен... Но к ним я сама приходила, а этой-то что от меня надо?
— Помощи, — простонала посетительница, сложив руки на обширной груди. — Не откажите в помощи, милиса!
Я отперла дверь, с тоской озирая прилипшую к телу одежду. Сегодня постирать уж точно не придется.
— Вот что. Я сейчас переоденусь, а вы сядьте и успокойтесь. А потом расскажете, как вас зовут, и что вас привело ко мне в столь неурочный час.
Уже стемнело, а порядочные женщины в Киндергартене в это время из дома не выходят. А непорядочных здесь не водится. Исключения — типа меня — лишь подтверждают правило.
Она представилась, как только я вернулась в домашнем платье — с неотмытой копотью на лице и подпаленными волосами оно меня еще больше украсило. И ответ на первый вопрос заключал в себе ответ и на второй.
— Меня зовут Бундеслига Штюккер...
— А! Жена сапожника!
— Так точно, милиса.
— Я слышала, ван Штанген посадил вашего мужа.
— Потому я и пришла.
— А я-то здесь при чем? Дело передано в ведение герцогской полиции, меня от следствия отстранили.
— Но Сай не виноват!
— Да знаю я, что не мог он убить портного Броско...
— Не в этом дело... Там, конечно, все ненарочно вышло. Но даже если б он портного злоумышленно застрелил... Сая уже судили за это.
— Верно. Приговорили к штрафу. И никто не может быть осужден дважды за одно и то же преступление. Есть такой закон. Хотя закон — что дышло...
Сапожничиха всхлипнула, но сдержала слезы. При том, что у нее, в отличие от госпожи Мюсли, были причины плакать.
— Этот приезжий господин... он думает, что мой бедный Сай причастен к гибели советника Шнауцера... и не только.
— Что значит «не только»?
— Сегодня они приходили снова... уже вечером... они ищут того, кто устроил пожар... и снова спрашивали про Сая.
Мысль о поджоге до сего момента не приходила мне в голову. День, как было помянуто, выдался теплый, сухой, в храме горело множество свечей и толпилось большое количество народу. Пожар вполне мог возникнуть случайно. И все же...
— Ну, Бундхен — ничего, что я так запросто? — этого преступления ван Штанген вашему мужу не пришьет. Во время пожара он благополучно сидел в узилище.
— Я то же и сказала... а они, идолы мордатые, знай себе твердят: это неважно! Не поджигал, мол, так мог знать, кто поджег! Все, мол, связано... Госпожа милиса, помогите! Подведут злодеи моего Сая под каторгу и виселицу...
— Что-нибудь одно — либо каторга, либо виселица.
—... а у меня дети, их кормить надо, в ученье отдавать! Никто ж не возьмет детей каторжника! Помогите, а я в долгу не останусь...
Я медлила с ответом. Обирать бедную женщину было неловко, а бесплатно я не работаю принципиально. Впрочем, расплачиваться можно не только деньгами. Не подумайте плохого, я имею в виду информацию.
— Приставы только вас сегодня посетили?
— Нет. Соседка сказывала: они к «Могучему Киндеру» заходили.
— В пивную и просто так люди заходят. Особенно после трудного дня.
— Нет, — повторила сапожничиха и покачала головой. — Выпивку им из «Ушастой козы» носят, мне тамошняя прислуга говорила. И еще куда-то они ходили, только я не знаю, куда...
— Так узнайте. Вдруг это нам поможет.
— Нам? Вы беретесь за это дело?
— Я... попробую. А вы тоже держите ушки на макушке. И как услышите что-нибудь, сообщайте мне.
Она ушла. А я не сразу уснула, несмотря на усталость.
Ван Штанген говорил мне, что гибель Броско и убийство Шнауцера связаны, и я была с ним согласна. А теперь оказалось, что он поставил в тот же ряд и сегодняшний пожар... или поджог?
Мне-то казалось, что это явление никакой мистической подоплеки не имеет. Но вдруг он прав и на сей раз?
После того, что произошло нынче, я не могла с пренебрежением относиться к ван Штангену и его подручным. Не такие уж они были болваны, эти приставы.
Но какое отношение имеет сапожник Штюккер к пожару? Какие такие сведения собирается выжать из него столичный дознаватель?
Хорошо, что погибший Броско жены не имел. Каково бы мне пришлось, если бы и мадам Броско явилась требовать помощи?
Хотя... какое-то здравое соображение здесь есть. Я слишком рано сбросила персону Броско со счетов. Надо проверить его связи. Надеюсь, ван Штанген не будет возражать. Это укладывается в рамки дозволенного мне женского любопытства.
Потом — узнать, что занадобилось столичным сыщикам в «Могучем Киндере». Кроме пива, конечно. Полагаю, там мое появление тоже не вызовет подозрений. Исполняю свой долг по доставке домой подгулявших горожан, и все такое.
Что еще? Ну, разумеется, разбор полетов... то бишь документов, спасенных из огня. Если Суперстаар меня к ним допустит. Должен бы допустить, учитывая мою роль в их спасении. Но я давно перестала верить в людскую благодарность. Ладно, посмотрим по обстоятельствам. А сейчас — умыться и спать... спать...
Однако наутро весь этот замечательный план действий пришлось переиграть. Потому что, едва я успела продрать глаза, как в контору прибежал Бабс и сообщил, что меня вызывают в ратушу. А вот в каком качестве — это еще предстояло выяснить.
Мы собрались в кабинете бургомистра. «Мы» — это, стало быть, ван Штанген со своей командой, Пулькер, Суперстаар, я и сам хозяин кабинета, который таковым нынче не выглядел. Впрочем, еще хуже Вассерсупа смотрелся ректор. Проявив во время пожара несвойственные его возрасту бодрость и решительность, сегодня он совсем сник, и у меня не хватило наглости задать ему вопрос насчет состояния уцелевших рукописей. Я предпочла перевести взгляд на дознавателя. Зрелище было неутешительное. Не в том смысле, что ван Штанген пребывал в таком же упадке тела и духа, что ректор и бургомистр. Совсем наоборот. В моей практике случались эпизоды, когда заклятые враги внезапно меняли нравственную либо политическую ориентацию и становились если не друзьями, то союзниками. Но здесь мне такое не грозило. Ежели вчера враждебность ван Штангена по отношению ко мне дала некоторую слабину под общим напором огня, усталости и водки, то сегодня на его физиономии не читалось ни намека на дружеские чувства.
— Прошу занять места за столом, — обратился он к собравшимся.
Эта фраза затронула во мне самые чувствительные струны — те, что в желудке. Из-за вчерашних происшествий я не успела ни пообедать, ни поужинать. А сегодня меня подняли до завтрака.
Увы, стол, за который нас пригласили, был отнюдь не пиршественным. Значит, у нас будет заседание, а не допрос. И то хлеб... тьфу, опять я про еду.
— Я пригласил вас, господа... и дама, — прервал ван Штанген классический зачин, — чтобы прояснить некоторые вопросы. В первую очередь это касается вас, милитисса Этелинда.
— Можно просто Линда.
Он предпочел сделать вид, будто не расслышал.
— Первоначально я потребовал от городской управы и от вас лично, чтоб вы были отстранены от расследования. Но вчера я убедился в вашей решительности и потому сомневаюсь, что вы удержитесь в рамках, каковые я вам предписал. Поэтому я считаю более предпочтительным, чтоб вы были у меня на глазах. Впредь требую давать отчет обо всех ваших действиях.
Я сочла возможным промолчать. А если некоторые считают молчание знаком согласия — это их печаль.
— Далее, — продолжал ван Штанген, — я не исключаю, что следствию понадобятся консультации уважаемых и компетентных жителей города. Поэтому я вызвал вас, господа Вассерсуп, Пулькер и Суперстаар. Вы — представители власти, закона и церкви, вы — свидетели совершенных преступлений, а господин Суперстаар является также и пострадавшей стороной...
— Позвольте, о каких преступлениях идет речь? —поинтересовался Пулькер. — По-моему, преступление было одно — убийство мануфактур-советника, и у него как раз не было свидетелей.
— Господин ван Штанген считает вчерашний пожар злонамеренным поджогом, — пояснила я.
