КОНСАЛЬВО[41]
Земную жизнь навеки покидая,Лежал Консальво; некогда роптал онНа свой удел — теперь уж нет: забвеньеЖеланное грозило поглотитьЕго на пятом пятилетье жизни.В день смерти неподвижно он лежал,Покинутый любимыми друзьями —Никто за оставляющим сей мирПуститься в бесконечный путь не может.Но — жалостью подвигнута одной,—Чтоб в одиночестве его утешить,Была с ним рядом та, что занималаВсе помыслы его, краса Эльвира,О власти ведая своей, — что взглядомВеселым или ласковою речью,Повторенной им в мыслях многократно,Она могла в мгновение любоеНесчастному влюбленному дать силы,Хоть он ни разу ей не говорилСлова любви. Всегда в его душеВсевластная была сильнее робость,Чем страсть. И оттого из-за чрезмернойЛюбви он стал ребенком и рабом.
Но развязала смерть его язык,До той поры молчавший. Угадал он,Что наступает час освобожденья,Ее, собравшуюся уходить,Взял за руку, сжал пальцы ей и молвил:«Уходишь ты, тебя уж гонит время.Прощай, Эльвира. Больше не увижуТебя. Прощай. Благодарю тебяЗа все заботы так, как только могутБлагодарить мои уста. НаградуВоздаст тебе, кто может, если толькоБлагочестивых ждет награда неба».Эльвира побледнела, тяжелоВздохнула грудь ее от этой речи;Всегда томится сердце, даже еслиЧужой ему уходит, говоря:«Прощай навеки». Возразить хотелаОна и приближенье рока скрытьОт умирающего, но егоСлова ее опередили: «СмертьЖеланная, которую так частоЯ звал, ко мне снисходит наконец;Я не боюсь ее; зловещий этотДень кажется мне радостным.Гнетет Меня лишь то, что я тебя, Эльвира,Теряю, уходя навеки. СердцеОт этой мысли рвется. Не увижуЯ этих глаз и не услышу словТвоих! Но перед тем, как ты оставишьМеня навек, Эльвира, согласисьМне подарить последний поцелуйИ первый в жизни! Тем, кто умирает,Нельзя в благодеянье отказать.Полуугасший, похвалиться этимЯ не смогу: навеки мне устаЗамкнет рука чужая», — молвил он,Вздохнул и к обожаемой десницеХолодные уста с мольбой прижал.В сомненьях, в размышленьях пребывалаКрасавица, вперив свой взгляд, сиявшийОчарованьями, в глаза, где слезыПоследние блестели. Волю другаПрезреть и омрачить еще сильнейПечальное прощание отказомЕй сердце не позволило, и в немК знакомому ей жару состраданьеВерх взяло. И небесное лицо,Желанные уста — предмет мечтанийИ вздохов в продолженье стольких лет —Приблизила она к лицу его,Поблекшему в борении со смертью,И поцелуев множество, исполнясьСочувствия и жалости высокой,На судорожно стиснутых губахВлюбленного она запечатлела.
Что ты узнал тогда? Очам твоимКакими показались жизнь и смерть,Консальво уходящий? ОсторожноВозлюбленной Эльвиры руку онНа сердце положив свое, что билосьПоследними ударами любвиИ смерти, молвил: «О моя Эльвира,Я на земле еще! Я знаю: этиУста — твои, твою сжимаю руку!Мне кажется виденьем это, бредом,Невероятным сном. Сколь многим яОбязан смерти. Не была, я знаю,Эльвира, тайною моя любовьНи для тебя, ни для других — не скрытьНа свете истинной любви. В поступках,В глазах, в лице смущенном проявляласьОна — но не в словах. И навсегдаБезмолвным бы осталось это чувствоОгромное, всевластное, когда быОтваги смерть ему не придала.Теперь я встречу смерть, судьбой довольныйИ не горюя больше, что однаждыОткрыл глаза на свет. Я жил не зря,Коль было суждено моим губамКоснуться этих губ. Считаю дажеСчастливым свой удел. На свете естьДве вещи высшие: любовь и смерть.К одной меня приводят небесаВо цвете лет моих; другой я счастливДовольно. Ах, когда бы только раз,Один лишь раз любовь ты подарила,Спокойную и долгую, — в тот мигПо-новому взглянул бы я на землюИ раем бы казалась мне она.С утешенным бы сердцем я страдалДо старости ужасной, ибо мне,Чтоб выдержать ее, довольно было бТот миг припомнить и сказать: я былСчастливей всех счастливых. Но настолькоБлаженным быть не даст вовеки небоЗемному существу. Любовь и радостьСоединить не можем мы. И все жеПод пытки палача, под бич, на дыбуЯ полетел бы из твоих объятийИ в бездну вечной казни бы спустился.
Эльвира! И счастливей и блаженнейБессмертных будет тот, кого улыбкойЛюбви ты одаришь! Счастливец, ктоКровь за тебя прольет и жизнь отдаст!Дозволено, дозволено живому,И не во сне, как я, бывало, думал,Дозволено вкусить при жизни счастье.Узнал я это в день, когда взглянулБесстрашно на тебя. Пусть из-за смертиСлучилось так. И все же этот день,Жестокий день, средь горестей моих,Не проклял я ни разу в сердце стойком.
А ты живи и дальше, украшаяМир обликом своим, моя Эльвира.Никто, как я, любить тебя не будет.Второй такой любви не быть. Как долгоКонсальво бедный призывал тебя,И плакал, и стенал! Как я бледнел,Как стыла грудь при имени Эльвиры;Как я дрожал всегда, на твой порогСтупив, заслышав ангельский твой голос,Чело твое увидев, — я, которыйВстречаю смерть бестрепетно. УходятИз слов любви дыхание и жизнь.Прошла пора, мне этот день не вспомнить.Прощай, Эльвира! Вместе с искрой жизниИз сердца исчезает наконецЛюбимый образ твой. Прощай.И если Не тяготилась ты моей любовью,То вслед моим носилкам погребальным,Завидев завтра их, пошли свой вздох».Он смолк; и вскоре дух его покинул;И до заката солнца этот первыйСчастливый день угас в его очах.
Перевод А. Наймана
К МОЕЙ ДОННЕ[42]
Ты, красота, внушаешьИздалека любовь: твой образ зыбкоТо входит в сон, то сердце потрясаешь,Божественная тень,Ты в час, когда блеститВ полях природы утренней улыбка;Невинностью дыша,Не ты ль блаженство веку золотомуДала? Паришь ли, легкая душа,Над миром, иль тебя скрывает рокСкупой затем, что в будущем твой срок?
Нет у меня надеждыУзреть тебя живой когда-нибудь.Ни даже в миг, когда в пустынной мглеК приюту вечному проложит путьМой дух. Лишь занималсяМой день, повит туманом,—Я знал уже, что по нагой землеБредешь ты. И нигдеТебе подобных нет. Лицом и станом,Походкой, речью сходные с тобойНе повторят прекрасный образ твой.
Средь горестей, что людямОтпущены судьбой,Когда бы кто-то встретился с тобой,С той, что рисует мысленный мой взор,О, сколь он был бы счастлив.Из-за любви твоей до этих порИ я б стремленьем к доблести и славеБыл одержим, как в пору юных лет.Страданьям нашим утешенья нет;Но стала бы с тобою жизнь земнаяПодобьем светлым рая.
В долинах, где, звеня,С утра блуждает песня земледельца,Где я порой сижуИ сетую, что юный сон меняПокинул; на холмах, где я бужу,В слезах, воспоминанья об утратеЖеланий и надежд, — одною думойМой трепет пробужден: о, если б мог я,Хоть грезя, сохранить в наш век угрюмыйТвой образ! — коль отняли существо,Мне хороша и видимость его.
Бессмертная идея[43],Коль чувственною формойПренебрегаешь, не желая пастьНа Землю из обители нетленнойИ знать страданья власть;Иль средь миров бесчисленных ВселеннойИзбрала для себя прекрасней мир,Светящую нежней звезду близ Солнца,И там вдыхаешь ласковый эфир,—Прими с Земли, на муки обреченной,Гимн, что поет неведомый влюбленный.
Перевод А. Наймана
ГРАФУ КАРЛО ПЕПОЛИ[44]
