2. У себя дома
Днем на улице, улице проезжейЛюди толкутся, спешат,Солнце за тучами за низкими чуть брезжит,Листья сухие суетливо шуршат.
Дум обрывки – разлаженные свадьбы –За угол, наискось, вкрай –Ах, поскорее бы, успеть бы, добежать быВ лавку из лавки, с трамвая на трамвай.
Вот я и дома. Истому облегчая,Ноша спадает с плеча.Друг усмехается приветно мне, встречая,Молвит заботливо, притворно ворча:
– Где ты так долго была, пропадала?С кем завилась допоздна?– Друг, не брани меня, озябла я, устала,Улица чужая темна, холодна. –
Друг покачнется, на свет развеселится,Струйками слов зазвенит:– Милая сестрица, притихшая певица,Ближе пойди ко мне, теснее прильни.
Мы под лампадку вместе на кроваткуЛяжем с тобою вдвоем,Крепко обнимемся, поцелуемся сладко,Крепко и сладко мы надолго уснем –
Зыбко, струйно колеблем и волнуем,Клонится, никнет ко мне.Ах, как он манит захлебным поцелуемТам – на стеклянном, на прозрачном, на дне.
14.IX.1918
3. Друг ревнует
Друг мой на меня рассердился,Изобиделся, прогневался –Сам темнее ночи сделался,Мутными попреками разлился:
– Ты на белый день загляделась.На погожий ты позарилась,С не ношенным горем сладилась,Ты с печалью не повитым спелась. —
Тише водицы, ниже травкиНе вымолвлю впоперечь ему –Друга ль сменять вековечногоНа утехи мне да на забавки?
Мне и свет за потемки станет,Радость за беду покажется,Если друг один уляжется,Холодком меня к себе не взманит.
5.XI.1918
4. Счастливое окончание
Тише и глуше ночь,Крепче и глубже сон.Памяти не морочь,Струйный стеклянный звон.Пагубно не пророчьСвадьбы иль похорон.
– Рок мечет – зернь кинь –Гранью в грань двинь – лей –Чет-нечет – смерть вынь –Лед-огонь тронь — смей –Глянь в очи – в ночь хлынь –Мед-полынь – сгинь – пей. –
Жажду, утешный друг,Влаги твоей давно.Мерно-неспешный друг,Лягу к тебе на дно.Верный мой, грешный друг,Благо с тобой, темно.
27.XI.1918
ОНА ПРИТВОРИЛАСЬ ЛЮБЯЩЕЙ
I. «Любови плен...»
Ну да, ну да – и сколько бы ни твердилаЯ, что одна, и что я вольна,Что позабыла я, и что я немилая,Что мне не больно, и что я довольна, –
А зов и взгляд – и за сердце мертвой хваткойВозьмет тоска – всё та же рука.В ней – без остатка, и за ней без оглядки я,И вся разлука – верности порука.
Из ночи в ночь – острее приступы боли,День изо дня слов игрой звеня.И поневоле отчетливы всё болееВ созвучий смене – кандалов созвенья.
22.II.1918
II. Неузнанная
Ты так искал – и по сердцу, и по миру,Ее, твою единственную, ту –И не узнал скользнувшую без номеру,Без ярлычка, безвестную мечту.Придавленный словами – теми, этими,Где вековая скука залегла –Ты любовался легкими соцветьямиЗа хрупкой гранью тонкого стекла.
А это я цвела.
И со страницы пыльных книг, где, сеткоюЗакинута, чужая мысль суха –Смеялась я причудливой виньеткою,Изысканной цитатою стиха.Замученный безвыходностью внутренней,Ты задыхался, выжженный дотла –И вдруг, и вдруг дышал прохладой утренней,Не зная сам, куда исчезла мгла.
А это я прошла.
Ты пел «о ней» терцинами ли твердымиИль ямбами зыбучими – о ней,Чурляниса спектральными аккордами,И Скрябина дискордами теней.А не узнал, что радуга созвучия,И гамма цвета, и душа тепла,И всё, где жизнь – цветная и певучая,Красивая и грустная текла.
Что это я была.
Вот ты вдвоем. В ней и в тебе незримо – я,Жар ваших губ и холод ваших рук.Вот ты один – и еле ощутима яТобой, как твоего же сердца стук.Но ты не знаешь – не сниму зарока я –Что это я, в другой, тебе мила.Не знает солнце, в небе одинокое,Что ночь его — всем небом обняла.
Что это – ночь светла.
23.II.1918
III. Птичьи лапки
Мы с вами шли по уклонной набережной,И синело небо, и шумела река.Вы ко мне наклонялись, подчеркнуто бережно,Вспоминались далекие берега Терека.
А теперь – одна, у окна, пологуюКрышу разглядываю, пригнувшую дом,Птичьих лапок-царапок по снежному пологуУзор неразборчивый, перепутанным рядом.
Снег весной растает – и следов не станетНежных тоненьких лапок. Разбегутся – чьи?Только в памяти цепкой наша встреча выстанетСуеверным узором – на снегу лапки птичьи.
23.II.1918
ОНА ПРИТВОРИЛАСЬ НАБОЖНОЙ
– Хотите чаю? Горек жизни плен,Но нищета – смирения залог. –Ведь если я не преклоню колен –Так потому, что я всегда у ног.
– Да, виден мастер даже в пустяке,И мерка для него – хороший вкус. –Ведь если я не подойду к руке –Так потому, что я всегда молюсь.
Но вслух? ведь если я живая всё ж –Так потому, что потаен мой крест.– Стихи? но все-таки, ведь это ложь.– Талант? в конце концов, ведь это жест. –
15.VII.1918
ОНА ПРИТВОРИЛАСЬ ПОЭТОМ (Рождение кометы)
То вверх, то вниз – на взлетах или срывахИзвилистого вольного стиха.И змейкой – вбок, в уклончивых извивах,
Улиткой – впрямь, на сочне лопуха.И засмеяться: как легко и ловко!И заворчать: какая чепуха!
Но мне милей тугая рифмоловкаРазмеренных ямбических теснин,Где мудрена увертка и сноровка.
Мне мил чертеж расчисленных терцин:Два катета скосит гипотенуза,Мужские рифмы – женской рифмы клин.
Напор воды сильней всего – у шлюза,И прихотям свободного пераПокорней всех классическая муза.
Напомни мне, античная сестра,В подсчете слов скупа неумолимо,В подборе слов избыточно щедра –
Что видела я, вправду или мнимо,По обе стороны добра и зла,Смеясь над тем, что мной сугубо чтимо,
Идя сквозь всё, как нитка без узла,Не удержима никакою тканью,Вольна и до упаду весела.
Почтим сперва тройных созвучий данью,Оконченных на ять или на е,Всех тех, кто вторил нашему молчанью.
Кто с нами в лад плясал на лезвее.О, мало их, со-узников нам, ибоКому приятно быть deshabille [2]?
Все – либо в бархате и шелке, либоВ подобранной набойки пестроте.Кто с нами был и ниш, и наг – спасибо.
А те, кто нас оставил втуне – те.Кто мимо шел, не замечая, ли жеНе нисходя к звенящей немоте –
Они еще дороже нам и ближе,Тем ярче светят нашей темнотеВ небесном, скажем набожно, престиже.
Нам – предстоять в погибельной черте,Хотя в Москве, в Анапе, иль в Париже,Но – в благости очередном хвосте –
У лика приснопесенного, ижеДостойно есть прославить не на три,А на шесть рифм, одна другой не ниже.
О, голоса, затихшие внутри,В никем не обитаемых покоях,Покинутой земли сазандари,
В чужой стране послушает – о, кто их?В часовне, где давно ни служб, ни треб,Кто ненапетый разогнет октоих?
Наш, муза, жребий грустен и нелеп:Не мучит он, а только так, корежит –Не лезет ни в Элизий, ни в Эреб,
А – полудьяволит и полубожит.Ведь судят нас – а по чужой вине,И даже не карают, только ёжат.
И жаловаться не на что, занеНас не казнят, а так, не замечают.Вся суть – вот это маленькое не:
Не видят, не хотят, не отвечают,Не то, не так, не надобно, не тут.И каждым не как что-то отнимают.
Но – отнимают тем, что не дают.Кто ближний наш? кто не прошедший мимо?Левит, купец – все мимо нас идут.
Что ж, было трудно, стало выносимо,Еще немного – станет всё равно.Уже теперь – едва соединимо
С другими в цепь отпавшее звено.Уже теперь – почти воспоминаньеЧто было так недавно – и давно.
Ты помнишь, муза, первое свиданье?Как нас позвали в поздний темный час,Как я тогда – без слова и дыханья –
В лицо Судьбе взглянула в первый раз?Был страшен, помню, ясный лик – прозраченИ беспощаден холод светлых глаз.
Ты назвала: Кассандра – и означенБыл весь мой путь: любовь, безумье, смертьИ вещий дар, высок – и неудачен.
Безвидный, круговой, бесшумный смерч.Ослепла я, но не упала стономИ бросила, как рифму, смерти – смех.
Да, я была любима Аполлоном.Да, я живу в плену, в чужой земле.Да, мне не верят – снов и песен звонам.
Да, я иду на смерть, к моей петле.Но я на всё отвечу звучным смехомИ, подходя к последней вечной мгле,
Я улыбнусь чужих минут утехамИ, наконец услышав: падай, вниз, –Отвечу: рада — смелым вольным эхом –
И я шутя возьму свой первый приз.До тех же пор – побудь со мной, подруга,Моих юродств перенося каприз.
Лишь ты одна умеешь дать негрубоНе по руке тяжелое веслоНевольничьего песенного струга.
С тобой одной свободно и светло.Когда все спят, и стражи ночи крайнейУже дробится синее стекло –
Не спи в саду, побудь со мной и дай мнеНе позабыть, увидя факела,О знаменье, о лике и о тайне.
Ты знаешь – всё мое судьба взяла:Где мать, сестра? где все, кто был мне дорог?Где отчий дом? ни друга, ни угла.
Чужой, красивый, равнодушный город,Чужая радость и чужая грусть.И каждый мне никто – ни друг, ни ворог,
И длится жизни скучная изусть.И, дней чужих рассеянная гостья,Всему, что есть, шепчу я тихо: пусть.
Но станет ночь – и всех созвездий гроздья,Созрев, нальются пламенем – во мне.Ночь от ночи, от звездной кости – кость я.
От синей крови ночи кровь во мне.От тишины полуночныя — сердце,От ветра ночи – песни плач во мне.
И сны мои – от лунного ущербца.И как мне знать, сознанье отженя,Что пробил час, и – перебиты берца,
Что нет меня, что нет во мне меня?И я, вскружась, лечу, несусь безгромноНад бездною поющего огня –
Сквозь глубь и ширь пучины окоемной,Ввысь, Млечному Пути наперерез,Напереём Бездонности потемней,
В даль, в пустоту, где след всего – исчез,Где потерялась времени примета,Вся – вихрь, и взлет, и взмах, и срыв, и срез –
Вся задрожав от сдавленного света.Вся изойдя беззвучным воплем: на! –Слепая, исступленная комета.
Но кто я, кто? себе самой темна,Я – как любовь – безумна и бесцельна,Но нет, любовь, как день, близка, ясна,
А я – как ночь, темна и запредельна.Я – ненависть? Как ненависть, слепа,Как ненависть, одна и нераздельна.
Но ненависть, как явь, долга, скупа,А я как – как сон – дающая, мгновенна,И я непостижима, как судьба.
О, кто же, кто я? вечная измена?Я – мудрости безумье? смерти весть?И дольний гул: мимолетя из плена,
Свободна ты, расплавленная песнь.
5-11.VII.1918
НЕСОВПАДЕНИЯ
