– А Алексей дождался?
– Нет, она на гастролях сошлась с Петром.
– Какой ужас! – искренне развеселился супруг. – И что Алексей? Повесился? Или вернулся к Маше?
Это Наташке и было нужно. Теперь можно было спокойно обидеться и на фоне вышеозначенной обиды заставить супруга сменить непотребные одежды на более подобающие.
Она отвернулась и молча стала копошиться в шкафу.
Ефим, не любивший оставлять за спиной надутую супругу – хоть и понимал глубинную суть происходящего, – решил мириться.
– Ладно, переоденусь, – сказал он. – Только быстрее, а то у нас заказчик через полчаса подваливает.
– С червяками который? – спросила жена, не переставая перебирать тряпки. Она была в курсе рабочих будней их рекламного агентства – частенько забегала, особенно после того, как стала помогать благоверному в его бессмысленной, как ей до последнего воскресенья казалось, возне с картинами.
– Ну да, – подтвердил Ефим Аркадьевич, с пыхтением снимая брюки. Он выбился из утреннего ритма, и малейшая физическая нагрузка, с детства им нелюбимая, раздражала.
А Наташка уже демонстрировала результаты своих изысканий.
– Брюки – вот!
На диван шлепнулись дорогие штаны. Следом полетела модная рубаха, не требовавшая галстука – на «ошейник» Ефим Аркадьевич мог согласиться, только имея перед супругой уж очень серьезные провинности.
– Носки осталось найти приличные.
В поисках носков жена наклонилась к нижнему отделению. Ее и без того симпатичная фигура стала от этого еще более привлекательной.
– Эти нормальные, но один с дыркой. А эти непарные. Давно надо бы здесь разобраться, – упредила Наташка возможные упреки отчаянно торопившегося мужа.
Теперь она тоже заспешила, чуть не с головой уйдя в носочно-чулочное отделение шкафа.
Хотя слово «тоже» слегка устарело, ибо Ефим Аркадьевич уже пристально вглядывался в обнаженные ноги супруги. И не только ноги – от неудобной позы Наташкин короткий халатик здорово распахнулся.
– Эти пойдут? – обернулась она к мужу, держа в руке носки и еще не разогнувшись. – А как же червяки?
Это была ее следующая фраза. Она же на некоторое время – последняя.
– …Ты – псих, – отдышавшись, наконец сказала жена. – Каким был, таким и остался. Всегда невовремя.
– Отказала бы, – засмеялся Береславский, почему-то вспомнив их первую, теперь такую давнюю, встречу. – Сколько бы нервов сэкономила.
– Это точно, – теперь уже рассмеялась Наташка, не торопясь натягивая на еще вполне стройные ноги колготки. – Иди уже, труженик! Ты только что сильно опаздывал.
– Я уже снова сильно опаздываю, – сказал Ефим Аркадьевич и, как всегда, забыв на прощанье поцеловать супругу, покинул квартиру.
– Вот гад, – сказала Наташка вслед любимому. Ей так всегда хотелось внешних, «сериальных», проявлений любви, над которыми столь злостно измывался ее благоверный!
Впрочем, это был ее гад. Собственный. Один – и на всю жизнь.
А Ефим Аркадьевич уже выезжал из подземного гаража (выросло наконец благосостояние советских трудящихся), направляя нос длинного авто к работе.
Настроение сразу упало.
Не то чтобы работа была противна, вовсе нет. Агентство «Беор» со всеми его обитателями, начиная от друга-совладельца-директора Сашки Орлова, были вполне симпатичны Ефимову сердцу. Но напрягали две вещи.
Первая – не по важности, а по простоте объяснения – материальная. Малый бизнес, каковым, несомненно, являлся «Беор», перестал быть прибыльным.
То есть прибыль даже не упала, но и не выросла, оставшись в прежних пределах. Выросли только обороты, причем в разы, и, соответственно, бизнес-риски: раньше месячное само существование «Беора» стоило в баксах тысяч пять, сегодня – во много раз больше. А стало быть, если прежних резервов Сашки и Ефима хватило бы на полгода кризисной работы их предприятия, то нынешних, даже слегка возросших – на неполных два месяца.
Что говорить, его теперешнюю действительно хорошую квартиру, хоть и в спальном районе, на сегодняшние доходы он бы купить не смог. Цены-то как подскочили! Получается странный фокус: в бизнесе чуть ли не с его российской реинкарнации, а денег на новую квартиру нет так же, как и в Ефимов инженерно-советский период. Чудеса просто…
Конечно, Ефим не валил все на текущую действительность. У многих коммерсантов дела шли хорошо. Но в основном у тех, кто работал для конечных покупателей, то есть для частных лиц, у них-то в последнее время деньги очень даже имелись. Отлично развивались дела и у государственных мужей всех рангов, у которых деньги отродясь не переводились.
Что же касается небольшого, но реального производственного предпринимательства, то здесь все обстояло неважно.
Нефть позволила поднять зарплаты бюджетникам. Чтоб соревноваться с ними, начали расти зарплаты в частном секторе. При этом производительность труда отставала от роста зарплат в разы. Заколдованный круг, который умные люди давно назвали «голландской болезнью», или «проклятьем ресурсов»: если есть источник с нефтью (углем, асбестом, гуано, тюльпанами…) и его достаточно для хорошей жизни страны, то это предвещает колоссальные несчастья в будущем: ведь у правителей нет никаких стимулов к реформам и обновлению – им и так хорошо. Кстати, голландская болезнь, вовсе не тюльпанная, как многие думают. Проклятье Голландии заключалось в полезном ископаемом, содержавшем удобрения, которое было настолько востребовано в средневековой Европе, что народ за пару поколений жирования на халявном ресурсе растерял навыки, нарабатываемые веками. И веками же потом восстанавливаемые.
Но и это не все. Была еще проблемка, в которой Ефиму Аркадьевичу – даже себе самому – признаваться не хотелось. Даже две проблемки. Хотя корень – один.
Ленив стал Ефим Аркадьевич. И, по большому счету, сыт. Есть одна машина – второй не надо. Есть одна квартира – зачем вторая? Есть один миллион в резерве (пусть даже рублей) – неохота корячиться за второй. Короче, не бизнесмен он по сути. А так, случайно примкнувший, по причине тотальной бедности начала девяностых.
Вторая же проблемка заключалась в том, что леность господина Береславского имела свои, крайне специфические, оттенки. Скажем, ухлестнуть за приглянувшейся женщиной не лень никогда. («Или почти никогда», – не вполне радостно, зато честно, додумал Ефим Аркадьевич: в последние лет пять он не всякий раз доводит дело до логического конца, порой ограничивается игривыми мыслями. А раньше было не так: как говорится, в любую погоду, в любую сторону. Как Российские железные дороги. «Хороший слоган, – мысленно одобрил сам себя рекламист Береславский. – Сравнить РЖД с сексуально озабоченным представителем мужского пола».)
Или переть каждый выходной на вернисаж в Измайлово (тоже, кстати, в любую погоду) не лень. Или прогнать на машине от Москвы до Владивостока с такими же, как он, не наигравшимися в детстве придурками – опять вполне приемлемо. А вот ехать сейчас на встречу с клиентом, надувать щеки и придумывать креатив про опарышей неохота.
Это нехорошо, потому как Сашка Орлов пашет по-прежнему. И деньги пополам – пусть и небольшие – тоже делятся по-прежнему.
И вдруг пришла светлая мысль: если кормит то, что не очень нравится, а то, что очень нравится, не кормит, надо сделать что? Правильно! Надо сделать так, чтобы то, что нравится, кормило!
«Какая гениальная мысль!» – польстил себе Ефим Аркадьевич Береславский. Но шутки шутками, а настроение поднялось. Недаром психологи советуют вербализировать проблему. И даже визуализировать, если проблема позволяет. Но здесь и вербализации достаточно.
Надо просто много и дорого продавать картин.
Какая гениальная мысль!
Глава 5
Бакенщик осматривается
Место: Прионежье.
Время: один год до точки отсчета.
Невелика деревня Вяльма. Зато имеет многовековую историю – по крайней мере, шестисотлетнюю. И – самое главное – стоит почти на самом берегу великого Онежского… язык не поворачивается называть эту мощную северную водную гладь озером.
Кстати, иногда эта «гладь» легко переворачивает корабли. А поднятый волнами ветер (Бакенщику всегда казалось, что процесс обстоит именно так, а не наоборот), как солому, сдувает с домов металлические листы и черепицу.
– Ну, как тебе? – интересуется Бакенщик у своей молчаливой Галины.
– Мне нравится, – отвечает коренная сибирячка, с жадностью вдыхая свежий, вкусный, напоенный озерной влагой и лесными ароматами чистый воздух.
– Ну и слава богу, – облегченно выдыхает муж. Потому что, если б не нравилось, все равно пришлось бы здесь жить. Ему места своего земного существования выбирать не приходится, а значит, и его жене. Впрочем, Галина знала, на что шла, двадцать лет назад сказав «да».
