Но промелькнул этот факт по краю сознания и забылся, прикрытый радостными событиями и еще более радостными ожиданиями.
А я, кстати, особо и не задумывался над происходящим. Я всегда живу текущим моментом. Писать, конечно, не бросил. Наоборот, купил материалы дорогие: холст, подрамники, краски. Но что-то пока не шло. Может, сказывается напряженность от «операций», может, еще что. И это единственное, что напрягает внезапно разбогатевшего художника.
Впрочем, еще одна вещь меня недавно напрягла.
Верно говорят: деньги льнут к деньгам.
Вывел меня Витек на своего давнего знакомца – седоватого, прилично одетого хлыща среднего возраста. Я сначала обрадовался: хлыщ представился заказчиком. Перевернул мне полмастерской, разглядывая живопись.
Вот тут-то мое сердце – еще недавно нищего живописца – вообще отчаянно забилось. Если найти «своего» коллекционера, да еще хорошо обеспеченного, можно перестать играть в «кошки-мышки» с гаишниками. Кистью-то зарабатывать куда интереснее. И безопаснее.
Единственно, что смутило: не похож был хлыщ на коллекционера. Я все же их в мастерских повидал.
Более всего хлыщ запал на простенькие, «под академию» заточенные, пейзажи, даже взглядом не удостоив мои художественные поиски и новации. Хотя, с другой стороны, не такие эти холсты и простенькие. Я писал их в расчете на любителей классической живописи. Пусть не революционные, пусть славы не сделают. Но профессионалы знают: чтоб такие полотна быстро, за три-четыре дня, клепать, нужно всего-то ничего: шесть лет детской художественной школы, потом четыре – художественного училища (с полуторасотлетней историей, между прочим) и, наконец, художественный вуз.
Сколько там получилось? Пятнадцать лет постоянных рукопашных упражнений. А как иначе? Если хочешь достичь чего-то нового в любом виде искусства, нужно постичь старый инструментарий. Даже если потом решишь его отринуть.
В общем, на уличных вернисажах такой «классики» не увидишь. Там обычно «гладенько, гаденько», срисовано с фотографии. А то и раскрашено по фото, благо струйные плоттеры могут нынче печатать по холсту практически любого размера и вида.
Хлыщ аж засопел от возбуждения, разглядывая мою «технику».
Ничего сразу не купил, но уже на следующий день – отличный знак – привел с собой старую злую тетку.
Вот та фишку секла четко. Искусствовед, причем из настоящих, глубоко знающих и глубоко чувствующих. Мгновенно оценила мою «школу» и руку в пейзажах. Удовлетворенно кивнула хлыщу.
А когда ее глаза зажглись на, как я их называю, «экспрессиях», совсем обрадовался Вадик Оглоблин. Тут уже не только деньгами, тут искусством пахнет. И славой. Нашел же Воллар Сезанна, почему бы хлыщу не прославиться, открыв миру Оглоблина?
Но радость быстро померкла.
– Неплохо, молодой человек, – буркнула на прощанье старуха. И это было все, что мне вообще за время встречи сказали. Ни покупок, ни денег, ни славы.
Я уже успел сильно огорчиться, как Витек перезвонил и сообщил, что у хлыща есть конкретное предложение.
Встретились мы в роскошном загородном ресторане. Даже еженедельно «разгоняя» по паре-тройке милицейских экипажей, я бы не смог захаживать сюда с Ленкой.
Поели, попили, снова – почти без разговоров. А потом хлыщ женственным движением поправил прическу и вполне по-мужски сделал мне предложение.
В двух словах: Вадик Оглоблин делает подписи на готовых картинах. Понятно – не собственные. Старыми пигментами по старым картинам. С мелкой возней с верхним красочным или лаковым слоем. Иногда кое-что дописывает или переписывает, благо профессиональные навыки позволяют. Только и всего. А платят ему даже дороже, намного дороже, чем если бы эти полотна были целиком его «производства».
Дополнительных условий два. Первое – полный молчок в ответ на любые вопросы. Второе – при невыполнении первого – перо в бок. В мой то есть бок. Или пулю в башку. Уж как получится.
А то, что приведенный хлыщом здоровяк с поганой рожей никогда не был искусствоведом, я понял сразу, без объяснений.
На «подумать» мне дали два дня, обет молчания начинался сразу.
Честно скажу, раздумывал я мучительно. Даже Ленка заметила, начала выпытывать, что такое случилось. Да разве скажешь? Еще только Ленку подставишь: выражение лица приведенной хлыщом «торпеды» я запомнил навсегда.
Раздумья, если кратко, были таковы.
С одной стороны, денег станет много, много больше, чем с уже надоевшими «кошками-мышками» на дорогах. Вероятность засыпаться невелика: я отдавал себе отчет в том, что установить «авторство» в предлагаемом варианте будет почти невозможно, разве что поймают с поличным. Правда и то, что в случае неудачи здесь битьем морды не обойдется.
Но не это меня останавливало. А, пожалуй, все-таки другое.
«Разгоняя» продажных ментов, оборотней в погонах, я не испытывал никаких угрызений совести, ровно никаких. Наоборот, даже что-то робингудское было в наших с Витьком лихих налетах. А вот предложенное хлыщом занятие не нравилось уже серьезно.
Да, Вадик Оглоблин может написать за деньги то, что не считает художественным откровением. Но и позором его такая работа тоже не станет. Простое ремесло, причем высокого уровня. Но тачать фальшаки, фуфел производить – это не по нему. Слишком уж он серьезно относится к этому затертому до дыр слову «искусство». Относился бы иначе, не тратил бы пятнадцать лет жизни на обучение и всю оставшуюся – на поиски.
Короче, когда хлыщ внезапно встретился мне у моего подъезда – и снова со своим здоровяком, – я твердо ответил «нет».
– Ну, нет так нет, – спокойно согласился хлыщ. И хоть вызверился взглядом здоровяк, но с поводка спущен не был.
Разошлись, как говорится, на встречных курсах. Однако какая-то тревога в бесшабашной голове художника-разбойника – хорошо сказал, надо запомнить! – все же засела.
Даже не тревога, а какое-то тревожное ожидание. И это было очень некстати, особенно с учетом того, что совсем скоро нам с напарником предстояла очередная операция по отъему неправедно нажитых средств, да еще с таким шоколадным раскладом!
На этот раз чудо-вариант нашел Витек, почти такой же, как у спа-отеля. «Форменные» грабители устроили постоянную засаду в ста метрах за «кирпичом», который невозможно было разглядеть из-за разросшихся веток. Нет, возможно, конечно. Но гораздо сложнее, чем, если бы дело происходило зимой, когда нет листьев. Поэтому чуть не каждый второй водитель, проезжавший по тихой улочке в промышленном районе, становился добычей мздоимцев.
Поскольку опасения меня не покидали, я подошел к делу серьезно. Лично проверил полученную от Витька инфу, проехав улочку в правильном направлении.
Точно, стоят, красавцы. В боевой раскраске, но спрятавшись за разросшиеся кусты.
Тем хуже для них.
Когда мы с Витьком подъезжали к улочке с «запретной» стороны, я уже больше боялся, как бы менты не смотались пообедать или еще куда-нибудь – деньги у меня снова неожиданно заканчивались.
Менты не смотались.
Ну и хорошо. Время как-то враз ускорилось, побежало быстрее.
Вот мент выбегает из машины. Выставляет вперед жезл.
Торможу. Проверяю в кармане документы и за лацканом пиджака – микрофон.
Витька, паразит, уткнулся носом в аппаратуру. Мог бы хоть «ни пуха» пожелать – сам-то на дело, как в первый раз обосрался, так и не ходит, я отдуваюсь. А деньги делим поровну.
Ну да ладно. Не время сейчас отвлекаться.
Я выхожу из машины, сажусь в «жигуль», на переднее сиденье, рядом со старшим ментом. Второй, который выбегал меня тормозить, садится сзади. Обычный расклад, но я опять волнуюсь.
– Ваша машина? – спрашивает, разглядывая мои права, тот, что за рулем. Спокойный, средних лет, капитан. Командир.
– Нет. Друга, – честно отвечаю я. – Он в машине сидит. Выпивши немного.
Последнее – враки. Но не могу же я им сказать, что мы пошли на «разгон», а мой приятель – немного бздун, поэтому главную роль в преступном эпизоде выполняю я, Вадим Оглоблин?
– А в ОСАГО вы вписаны? – уточняет капитан. Задний, лейтенант, напряженно сопит.
– Нет.
А чего скрывать? Пусть накапывают на меня компромат. Чем больше проступок – тем больше взятка. И, соответственно, последующие отступные.
– Нарушение, – констатирует тот.
– Есть немного, – соглашаюсь я.
– Действительно, немного, – хмыкает капитан. – По сравнению с проездом на запрещающий знак.
– Какой знак? – неубедительно удивляюсь я.
– Знаете, какой.
Капитан своим спокойствием давит мне на нервы. Что-то не хочется предлагать ему деньги. Вдруг честный? Но тогда в результате моей хитрой махинации я окажусь оштрафованным, без прав и без денег. Да уж, умен и хитер Вадик Оглоблин!
– А можно как-нибудь послабее наказать? – заныл я. – Художники много не зарабатывают.
