Может, в одном из рождений её душа была вампиром? Его вера в Судьбу не была фатализмом, потому что он ей не подчинялся, а кровь… кровь и правда может многое рассказать. По крайней мере, его жизненная философия и внутреннее благородство грели душу. Пока что каждое знакомство с жителями Льяш-Таэ приносило ей только новые нежданные дары, хотя стоило осознать — не все здесь будут так добры.
«Мы скоро встретимся, маленькая госпожа, я это знаю, — сказал напоследок этот непостижимый мужчина, одарив её нечитаемым взглядом, — не забудьте предъявить для входа в Академии мое письмо, надеюсь, вы не будете излишне щепетильны в этом отношении, ведь поступление в любом случае зависит лишь от вас. Я лишь гарантирую со своей стороны, что вас выслушают».
Помощь. Опора. Поддержка. Которая так ей была нужна, и которая была бескорыстна — она чувствовала это.
Несколько дней вдоль дороги — нетрудно при хорошей погоде и пешком пройтись — и начнется вересковая пустошь. Хотя на заставе ей снова указали другой путь — сердце твердило, что нужно идти туда. Не самый бесполезный орган, который Рин уже привыкла слушать.
Дни пролетали быстро, наполненные стуком копыт, скрипом колес, парочкой удивительных магагрегатов, ехавших без применения рогато-копытных сил, порывами тёплого ветерка, пахнущего незнакомыми цветами и пушисто-золотистыми лучиками солнца.
Иногда Рин замирала, почти открыв рот и провожая взглядом бодро бегущих ящероподобных существ с узкими хищными пастями, несущими всадников, пролетающие высокого в небе странные конструкции, напоминающие огромные эллипсы с парой ножек, тихо порыкивающих друг на друга в дружелюбном поединке-разговоре нелюдей. Империя была удивительно и многолика, заполняя пустоту в сердце ощущением подкрадывающейся сказки. Может быть и страшной, но несомненно прекрасной. Страха, неуверенности и тоски не было, правда усталость уже давала о себе знать — слишком не привыкла она останавливаться в трактирах, часто деля комнату с посторонними.
Чем ближе она подходила к развилке, тем людей и нелюдей становилось меньше — будто все вокруг вымирало. Вчера она переночевала в последнем перед пустошью трактире, наслушалась страшилок, подкрепленных неопровержимыми фактами и… пошла дальше. Не потому, что не поверила, не из пустого бахвальства. Просто что-то внутри упрямо скреблось и не давало свернуть, а к своей интуиции она давно уже привыкла прислушиваться.
А сегодня с утра голубое ясное небо заволокло тучами и пошел дождь. Даже не просто дождь — ливень! Одежда моментально промокла, ноги, хлюпая, по щиколотки погружались в грязь, которая тут же норовила забраться под кожу ботинок. Плащ, конечно, помогал, но лишь частично. Повезло так повезло. Впрочем, не думала ли она, что путешествие выдастся и вовсе безоблачным? Да уж, в прямом смысле. Дожди там, по ту сторону портала шли крайне редко, и не то, чтобы она была неженкой, но… Эта туманная хмарь, вода — на волосах, коже, одежде и вещах — ужасно раздражала. Окружающая действительность угнетает, когда сквозь нее приходится пробираться, хлюпая носом. Иногда проще сражаться с разбойниками, чем мокнуть под открытым небом. Особенно, если на ночевку придется располагаться так же — разве что удастся найти удобную развилку ветвей в деревьях.
Кап — особо крупная капля ударилась о край капюшона, разлетаясь брызгами прямо в лицо. Даже не понять — уже вечер или ночь? Унылые, залитые потоками воды и притопленные поля тянулись вдоль дороги последние пару иторов. Неподалеку то и дело возникали по обе стороны невысокие холмы. Тело ломило от усталости, глаза закрывались — в последнюю остановку выспаться не удалось — всю ночь её мучали неясные, полные странных образов сны, которые забылись на утро.
Хлюп — нога со всего маху опустилась в лужу, забрызгивая одежду и сапоги.
— Арш! — тихо цыкнула, поспешно скручивая выбившиеся волосы в тугой пучок под капюшоном.
Пальцы начали синеть от нахлынувшего холода, зуб на зуб уже не попадал — слишком резко, иррационально внезапно нахлынуло неконтролируемое чувство страха, заставляя сердце буквально выпрыгивать из груди. Тело подкинуло от всплеска адреналина в крови. Реальность вокруг смазалась, потекла, мерцая серебристыми искрами. Рин с трудом удержала вскрик на губах. Да, здесь тоже шел дождь. Но это был словно другой мир.
Нет хмари, нет хляби, ни воды, разливающей потоки, ни серых холмов и вязкой глины под ногами. Серебристая лента дороги, состоявшей из мельчайших камешков, переливающихся всеми оттенками серого, уходила вдаль. Вдоль нее действительно тянулись холмы. Высокие и низенькие, округлые, вытянутые вверх, все они были покрыты цветущим вереском. Фиалковый океан красок, бьющих в сердце, укутывающих своим дурманом, как и блестящие глубокие глаза-озера, виднеющиеся между холмами.
Воздух звенел, напоенный волшебством, как никогда раньше. Чистота. Невыразимая, недостижимая, обнимающая за плечи. Хотелось опуститься прямо в вересковый ковер, впитывая это чудо, хотелось застыть здесь навсегда.
Резкий пронзительный стон безумным диссонансом прозвучал в этой волшебной тишине, встряхивая не хуже, чем затрещина. Дорога была слишком гладкой? Мало случалось потрясений? Замереть, полностью расслабившись и глубоко вдыхая напоенный влагой воздух. Где-то здесь случилось что-то непоправимое. Или ещё поправимое? Пахнет кровью. Обреченностью. Страхом. По коже пробежали мурашки. Сбежать бы куда подальше, прочь из кажущейся безобидной сказки, назад на разрытую мокрую колею. Но нельзя. Предашь себя, струсишь — и все покатится под откос. Если бы она ничего не умела — и тогда можно было бы попробовать подобраться незаметно — хотели бы, уже бы давно напали, когда Рин, очарованная, застыла здесь столбом. Но ведь она кое- что умеет. Больше, чем среднестатистический обыватель. Нельзя в кровати мечтать о подвигах, а в реальности удирать от проблем.
Вправо. Вот там, у небольшого холмика, где в вересковом покрывале сияет проплешина. Ближе, ещё ближе, стараясь едва примять цветочный ковер. Изломанная девичья фигура, волна золотых волос. Бледное, искаженное мукой лицо. Ногти, не хуже когтей взрыхлившие влажную землю. И кровь — серебристая кровь, толчками вытекающая из раны на спине.
К счастью, шок был слишком силен, чтобы заорать — только мелко-мелко затряслись пальцы и задрожала нижняя губа. Вот и экзамен… только слишком уж жестокий. Ведь вместо оценки здесь чужая жизнь. Или смерть — дивное создание уже едва дышало.
Осторожно опуститься рядом, прямо на кровавую корку поверх зелено-фиалкового ковра растений. Голова была кристально чистой и совершенно пустой. Она не врач, не целитель, что она может? Оказать первую помощь? Даже не смешно. Позвать кого-то? Только вряд ли эта девушка не звала на помощь — никто не откликнулся. Не пришел её спасти. Было одно средство. Последний шанс, опасный, слишком опасный, чтобы его вот так вот опробовать не первом встречном. Что если она не невинная жертва — а убийца? Как же много крови…
К горлу подкатывает тошнота, но брезгливости, как ни странно, нет. Возможно, истерика накроет её потом, чуточку позже, в более уютном месте, если это приключение все же завершится благополучно.
Потом… кинжал из голенища сапога легко лег в руку. Нельзя сказать, что страха не было, но в такие вот моменты жизни он отходил на второй план. Когда ты стоишь над пропастью — и уже все решено. Когда надо закрыть глаза и решиться. Шагнуть. Тогда голова становится пустой и звонкой, и ты делаешь, делаешь этот последний шаг.
Ровный надрез поперек вен. Тихий всхлип. Темно-синяя, с едва заметными алыми прожилками, кровь заливает рану. В ушах стоит гул, сердце бешено стучит, а на душе отчего-то становится легко и спокойно. Не нужно волнений, нет страха, когда ты до конца выполняешь свой долг.
И тихим перезвоном родниковой капели, шелестом просыпающихся трав, негромким перестуком башмачков по земле, скрипением деревьев и пересвистом птиц срывается с губ забытая мелодия.
Там, где по мокрой траве бродит верный мой конь,
