Сабурово[13], Малоархангельскаго уѣзда, 30-го августа 1861 г.
— Наша деревня — деревня новая, говорилъ мнѣ сабуровскій крестьянинъ Ѳедоръ Васильевичъ Синицынъ:- мы первые сюда сведенцы. Мы съ изстари зовемся Синицыными, а какъ насъ сюда переведи, то и колодезь сталъ зваться Синицынымъ, и верхъ тоже Синицынымъ. А до насъ и колодезь и верхъ никакъ не звался.
— Отъ чего же деревня стала зваться Сабуровымъ? спросилъ я Ѳедора Васильевича.
— Этого я не знаю отчего, отвѣтилъ тотъ, только наша деревня всегда звалась Сабуровымъ.
— Нѣтъ, должно быть не всегда, Васильичъ! По бумагамъ видно, что у все есть еще и другое прозвище.
— Какъ другое?
— Да такъ другое: по бумагамъ пишется «деревня Сабурово, Судель [14], колодезь тожъ.» Стало быть, было и другое названіе.
— А можетъ и прозывалась Судель колодезь, — я этого не знаю; только колодезь у насъ былъ не то, что теперь — старики помнятъ — нашъ колодезь тамъ былъ, что за пять верстъ слышно было: да и вы, чай, помните: развѣ онъ такой былъ! Прудъ то былъ глубокій, преглубокій, а теперь что?.. Подъ деревней теперь скотъ ходитъ: трава ростетъ; въ самое мочливое лѣто, ногъ не замочишь, а вѣдь здѣсь была глубина непомѣрная: не такъ еще давно ребятишки здѣсь утонули; коихъ вытащили — откачали; а кои такъ и остались — на погостъ снесли.
— Сперва лѣса были?
— Лѣса были! какіе лѣса?! Тутъ кругомъ были лѣса, да все дубовые! А теперь лѣсовъ то почти и нѣтъ; заведется какая рощица, сейчасъ же не и на срубъ! За избой-то ѣхать, кому надо избу срубить, ѣхать надо и не знать куда!
— Вы откуда сюда были переведены?
— Мы то Синицыны сведены сюда изъ подъ Болхова. Мы сперва были господина Божина; тамъ Божинъ насъ еще сюда и свелъ; а такъ мы достались Арсеньеву — во приданое въ Арсеньеву пошли. А ужъ у Арсеньева вашъ дядюшка васъ купилъ, да еще наведенцевъ изъ подъ Вязьмы пригналъ. Съ тѣхъ поръ мы и стали какъ податны.
— Поэтому у Божина здѣсь была земля?
— Наврядъ была, должно быть, не было?
— На какую же землю онъ васъ перевелъ, когда у него здѣсь своей земли не было?
— Можетъ быть и была какая малость: а то у насъ вся земля здѣсь отбойная.
— Какъ отбойная?
— Отбойная все равно какъ дубинная, толковалъ Ѳедоръ Васильевичъ.
— Да я все таки не поникаю, какая земля отбойная, дубинная?
— Дубинная земля значитъ, кто дубиной землю отобьетъ, земли-то сперва было много: всякъ бери сколько хочешь; а какъ народу то народилось много, земли то и не стали хватать по прежнему, и стали дубьемъ другъ у друга отнимать. Кто отбилъ, того и земля. Нашъ Божинъ и захватилъ себѣ такъ землю нашу сабуровскую, самарскую: все было кожинско, и вся земля отбойная, дубинная.
— Скажи пожалуйста; какъ отбивали, когда отбивали землю?
— Этого я сказать не могу, когда отбивали, а отбивали землю: возьметъ кто косу, кто цѣпъ, да косой или цѣпомъ и отбиваютъ.
Припоминаю теперь разсказъ объ этомъ, слышанный мной здѣсь же нѣсколько лѣтъ тому назадъ; мнѣ разсказывалъ здѣшній же крестьянинъ, кто именно, не помню, но въ моихъ замѣткамъ сохранился его разсказъ.
— Пойдемъ бывало землю отбивать, говорилъ онъ, да не столько изъ корысти, сколько изъ охоты!.. Придетъ весна, надо землю подъ яровое пахать, или осень подъ озимое… Теперь ѣдемъ пахать, возьмешь только соху, да хлѣбца кусокъ и все!.. А прежде не такъ: берешь соху, и хлѣба съ собой возьмешь, да ужь безпремѣнно съ собой заберешь и косу, и цѣпъ; а кто оглоблю захватитъ. Выѣдешь на загонъ [15] а тамъ тебя ужъ ждутъ съ тѣмъ же гостинцемъ, что и ты припасъ; а тѣ тоже и съ цѣпами, и съ косами, и съ дубинами; а какъ сойдутся и почала… чья возьметъ! А какъ взяла наша, запашешь землю. А запахалъ землю, никто тронуть не моги: народитъ тебѣ Богъ хлѣбушка, ты и бери…
— И по вѣкъ твоя земля, которую засѣешь разъ? спрашивалъ я.
— Какъ можно, по вѣкъ? отвѣчали мнѣ: ты хлѣбъ собери, а земля опять таки ничья, земля была вся Божія. На будущій годъ опять тоже.
— Да и съ сѣнокосомъ все тоже: ты скосилъ траву, убирай сѣно: а я у тебя отбилъ, же далъ скосить — ну и сѣно мое…
Возвращусь въ бесѣдѣ моей съ Федоромъ Васильевичемъ.
— А ты помнишь прежнихъ господъ? спросилъ я его.
— Кожина не помню, а Арсеньева тутъ знаютъ. Вашъ дядюшка умеръ скоро за французомъ [16], а до него былъ Арсеньевъ у васъ.
— Чтожъ про него говорятъ?
— Баринъ былъ хорошій, порядки любилъ.
— Хорошо жили?
— Жили хорошо! вотъ хоть вашъ дворъ или взять еще Корявыхъ… хорошо жили…
— Чѣмъ же?
— Богато жили! сколько земли пахали, сколько лошадей держали; ѣдутъ, бывало, батраки Коряваго, что твой барскій обозъ; да и лошади жъ были!..
— Старики пахали тоже отбойную землю?
— Нѣтъ, мужикамъ какъ можно отбивать!.. Это совсѣмъ не мужицкое дѣло, гдѣ мужику отбивать: мужику не справиться съ бариномъ. А у мужика и земли нѣтъ и отбивать стало нечего.
— Какую же землю старики пахали, когда, какъ ты говоришь, что и помногу старики пахали?
— А то же у господина брали.
— Какъ, отбойную?
— Нѣтъ, отбойную какъ возьмешь, какъ съ ней ты справишься! Отбойную для барина; а мужикъ нанималъ барскую крѣпостную.
— Откуда къ бралась крѣпостная земля, когда всякъ, кто могъ, отбивалъ себѣ земли?
— У сильнаго барина не отбить земли! барщина большая; вотъ такой то баринъ захватитъ земли, продержитъ ее столько лѣтъ, та земля тому барину и крѣпостная; ту землю мужики и нанимали.
— И во многимъ мѣстамъ землю отбивали?
— Да здѣсь вездѣ: куда хочешь рукой махни: въ Лівнахъ, Новосилю, къ Курску все едино, все одинъ порядокъ былъ… Да и цѣна за землю была не то, что теперь, — христіанская.
— Почемъ же?
— Почемъ доподлинно ходила въ наемъ десятина, этого я сказать тебѣ не могу, а только за самую пустую цѣну. Ты самъ знаешь, что подъ озимую, десяти лѣтъ нѣтъ, десятина ходила шесть цѣлковыхъ, а теперь, подъ десять подходятъ; ну а при нашихъ старикахъ и той цѣны неслыхано; десятина-то говорятъ ходила полтина на ассигнаціи, а то и того дешевле.
— А съ сѣнокосомъ какъ же?
— А тамъ какъ стало дороже, дороже, все дороже. Теперь хотъ и ни нанимай вовсе той земли!.. Сперва то и люди жили богатѣй!.. Теперь и народъ то обѣднялъ!
— Отчего же народъ обѣднялъ? спросилъ я.
— Какъ не обѣднять?.. Кои пообмерли дворы, а кои и такъ: раззорились во дворѣ; раздѣлются, вотъ жизнь совсѣмъ ужъ не та и пойдетъ, не прежняя!..
— Отчего же?
— Какъ можно прежней жизни быть! И работниковъ меньше, и хозяйства меньше. Вотъ оттого должно обѣдняли — это разъ; а то знаешь, П. И., Корявые отчего обѣдняли?
— Нѣтъ, не знаю.
— Я тебѣ говорилъ, что Корявые у насъ первые богачи были, да супротивъ Корявыхъ и на сторонѣ поискать, не скоро и сыщешь. Да и съ какими людьми знался, хлѣбъ-соль водилъ! Да не то что на поклонъ ходилъ, а говорю я тебѣ, хлѣбъ-соль водилъ. Вотъ хочь Ч**; такъ тотъ Ч** ѣздилъ къ нему просто въ гости, какъ къ своему брату.
— Про Корявыхъ ты говорилъ; отчего же Корявые теперь обѣдняли?
— Съ отцомъ поссорились… Съ старикомъ еще, съ богачемъ то; старикъ взялъ деньги всѣ, да и закопалъ въ землю; а въ кое мѣсто закопалъ, про то никому и не сказалъ!.. Какъ померъ большакъ, схоронили, а такъ стали деньги искать. Весь домъ перерыли, весь дворъ перекопали, да гдѣ съищешь? Не ты положилъ, не ты и съищешь!
— Такъ и не нашли?
— Такъ и не нашли.
— У старика только одинъ сынъ и былъ: можетъ помнишь Алексѣя Коряваго?
— Помню, помню. За что же отецъ на дѣтей разсердился?
— Такъ этотъ Алексѣй Корявый не почиталъ своего отца, отецъ то деньги, всѣ что было, зарылъ въ землю, ни кому! Деньги спряталъ, а сына проклялъ. А съ отцовскимъ проклятіемъ какое житье? Богъ никакого счастья не дастъ ни въ чемъ, за что ни возьмешься.
Сабурово 28-го августа.
Сабуровскіе крестьяне наняли пастуха изъ своихъ же мужиковъ, съ уговоромъ: пасти скотъ отдѣльно отъ табуна, потому что коровы легко могутъ забодать лошадь. Въ рабочую пору всѣ заняты сильно, всѣ мужики то на жнитвѣ, то хлѣбъ косятъ, то въ скирды возятъ. Мартынъ, хозяинъ двора, обязавшійся выставлять ежедневно пастуха, въ эту пору послалъ пасти бабу, а бабѣ одной гдѣ справиться? Она и спустила вмѣстѣ и табунъ, и стадо; да на ея бѣду грѣхъ и случился: корова пропорола бокъ лошади лошадь и издохла. Хозяинъ лошади пришелъ къ мировому посреднику съ съ жалобою на Мартына.
— Такъ и такъ, говоритъ, Мартынъ взялся не спускать стада съ табуномъ, а баба Мартынова не убереглась, грѣхъ и случился: корова моей лошади бокъ спорола, лошадь издохла.
— Судиться будете — хуже будетъ, отвѣтилъ мировой посредникъ, а вы съ Мартыномъ скажите старикамъ, что они вамъ скажутъ, на томъ и порѣшите.
Спустя нѣсколько дней, мы пошли съ посредникомъ на деревню по этому дѣлу; хозяинъ лошади опять приходилъ съ жалобою. Мы вошли въ избу и послали за хозяиномъ лошади. Черезъ нѣсколько минутъ явились и позванные.
