— Нравится…
— Оно и видно. Четко работаете, товарищ Давидюк.
Она молчала.
— Как положено отвечать?
— Служу Советскому Союзу! — сказала она немного смущенно.
Потом расспрашивали о родителях, о родственниках. Всем интересовались, даже тем, какую в школе имела общественную нагрузку. Спрашивая, комбат заглядывал в какую-то папку, лежащую перед ним. Затем он обратился к своему соседу с тремя шпалами:
— Товарищ подполковник, у вас будут какие-либо вопросы?
— Будут, — сказал тот, — почему, товарищ Давидюк, вы пошли добровольцем в армию?
Клара ответила не сразу. Она не знала, как отвечать. Все то, что испытывала она, простаивая часами в военкомате, просительно заглядывая в глаза проходившим начальникам, о чем думала ночью, лежа в комнате с плотно затемненными и заклеенными крест-накрест бумагой окнами и слушая частую дробь зениток и глухие, тяжелые разрывы фугасных бомб, — все это не укладывалось в одну фразу, да и не находились нужные слова. И, совсем «по-граждански» растерянно пожав плечами, она сказала:
— Не знаю, как ответить… Война.
— Война… Вот вы и ответили, — вздохнул подполковник. — И война жестокая, не просто с врагом — с фашизмом.
Все молчали. Вдруг комиссар спросил:
— А как вы посмотрите, товарищ Давидюк, если вас завтра отправят на фронт? Разумеется, вы, как дисциплинированная военнослужащая, комсомолка, подчинитесь приказу, но… не струсите?
— Не в том дело, чтобы не струсить, — вмешался военный с тремя шпалами. — Увидеть впервые фронт, передовую — это всякому страшно… А идут люди. На смерть идут. Вот в том и дело — пойдет ли человек на смерть, если потребует Родина?
Зачем они это спрашивали? Ведь ответ-то был предрешен. Ответить можно было лишь одно: «Пойду». Как ответить, чтоб вся ты была в одном этом слове?
— Пойду, — отвечала Клара.
Командиры переглянулись, а лицо подполковника вдруг подобрело. Но Клара, не зная, кем является ее собеседник, и решив, что разговор и в самом деле идет об отправке ее на фронт и командиры, щадя ее юность, возможно колеблются, решила помочь им.
— Разрешите, я сейчас напишу заявление, — попросила она.
— Кому и о чем? — спросили ее.
— Чтоб меня направили на передовую, — отвечала Клара.
— А если… за передовую? — спросил подполковник.
— Как это?.. — не поняла Клара.
— В тыл врага.
— А… Да… Я понимаю…
Она напряженно улыбнулась, глаза ее заблестели. Она еще ничего толком не понимала, лишь догадывалась по их серьезным лицам, их озабоченности: то, что предлагали ей, — это больше, чем фронт и передовая. И, до слез волнуясь, что ей откажут, посчитают девочкой, она встала, вытянулась и быстро проговорила:
— Я знаю… Я все, все понимаю. У меня папа тоже работал в подполье… Я оправдаю, честное комсомольское! Честное ленинское…
Подполковник вдруг как будто сердито встал и подошел к окну. Потом, не оборачиваясь, глухо произнес: «Оформляйте… в распоряжение Генштаба».
Через полчаса документы были оформлены. Подполковник и Клара с вещмешком сели в зашторенную «эмку», и машина помчалась по темным московским улицам. Мелькнула и Ново-Басманная улица. На какой-то миг знакомые силуэты домов пробудили в ней дорогие воспоминания детства, и сердце ее сжалось. Но это продолжалось мгновение.
И вновь мысли ее ушли в будущее, которое она могла создавать лишь в своей мечте. Тяжелые железные ворота отворились сами собой, пропустили машину и вновь затворились.
Глава V
ОГОНЬ БЕЗ ДЫМА
В середине июня Кузьма Гнедаш закончил офицерские курсы разведчиков. Он быстро освоил программу, его не нужно было учить немецкому языку, и оружием он владел в совершенстве. Гнедаша вызвали в Управление военной разведки. Два дня он ходил по коридорам большого здания, от одного начальника к другому. Его «смотрели» на резидента. Снова были беседы, но теперь уже совершенно конкретные — о районах, где ему предстояло работать. Быть может, если б Гнедаш не был так поглощен своими заботами, он заметил бы в этом же коридоре Клару. Да, Клара в те дни тоже была здесь. Целый день у нее ушел на заполнение различных документов. В солдатской шинели, казалось забытая всеми, она сидела за столом и сочиняла автобиографию. Автобиография получилась очень короткой. Вот что написала Клара на тетрадном листке:
«Автобиография
Я, Давидюк Клара Трофимовна, родилась в 1924 году в Москве. В 1932 году поступила в школу, окончила девять классов. Кроме того, я закончила московскую радиошколу. В армии с июня 1942 года. Отец, Давидюк Трофим Степанович, работает в НКПС начальником отдела особых перевозок. Мать, Давидюк Екатерина Уваровна, работает в этом же наркомате. В комсомол вступила в 1939 году. Билет № 10646391.
К. Давидюк».
Говорил с ней майор Бондарев. Он листал анкету, попутно выясняя детали. Потом отложил ее, заметив:
— Все у тебя хорошо, девочка.
Клара молчала.
— Пойдешь в тыл, это тебе уже говорили?
— Да…
— Смотри же, береги рацию. Для тебя это — главное.
Спустя почти год, встретив Клару уже после освобождения Киева от фашистов, майор, прослышавший о том, как вела себя его «крестница» там, в тылу, скажет ей: «Эх, милая девочка, не понял я тогда твой характер. Понял бы — мне б другое тебе сказать: «Рацию, конечно, нужно беречь, но помни — без тебя, радистки, рация никому не нужна. Себя береги в первую очередь». — «Уберегла же», — улыбаясь, ответит Клара. «Нет-нет, так нельзя. Мне все рассказали». Теперь же майор смотрел на девушку и с сожалением думал: «Ну как она будет там, мамина
