такие качества, как смелость, отвага, то есть все это остается, но где-то подспудно…
— Эту сторону, мне кажется, я понимаю, — задумчиво, даже как бы колеблясь, говорит Гнедаш.
— А это самая главная сторона! Идет вражеский эшелон. Есть возможность взорвать его. Партизан не задумываясь сделает это. А разведчику надо думать: взрывать или, может быть, важнее проследить, куда идет эшелон. Это я к примеру…
— Понимаю.
— Обстоятельства складываются так, что тебе по ходу дела нужно присутствовать при карательной акции. Ситуация сложная… «Увидел фашиста — убей его!» — этот лозунг для нас не подходит.
— Поэтому он висит у вас в коридоре, — улыбаясь, говорит капитан.
— Это верно ты нас поддел, надо подсказать нашим политработникам, — смеется майор. — Словом, так. Собой ты владеешь — в этом я уже убедился еще до твоего прихода сюда. Так… Но пойми меня правильно… Меня тревожит твое… ну, что ли, благородство, рыцарство — прешь на рожон. Мораль у нас у всех одна — партийная, ленинская… Но именно во имя торжества ее — что делать? — к так называемым общепринятым нормам поведение разведчика не приравняешь… Провел «приятный» вечер с каким-нибудь группенфюрером, и, может быть, даже по-человечески он не внушил тебе особого отвращения… Угощал тебя коньяком, говорили о женщинах… Среди своих они вроде и на людей смахивают. И дружба у них есть, и верность… свастике. М-да… Как будто неловко тихо придушить его ночью в номере… А необходимо. И еще: уж решил действовать — действуй без колебаний, — это, по-моему, еще Бисмарк изрек. На этот раз «железный канцлер» был прав.
— В точном переводе его мысль звучит так: «Любое решение лучше политики колебания», товарищ майор.
— Ты читал его в подлиннике, на немецком?
— Да.
— Серьезно работаешь… Наверное, и мемуары штудировал?
— Что мог достать — читал.
— А о мадемуазель Марлен Руа читал?
— Конечно. Вот женщина!.. — вздохнул Гнедаш.
— Вот разведчица! — поправил его майор. — Ведь знала, что суп отравлен, — но стала есть, чтобы убедить врагов в своем незнании испанского языка. Это подвиг… О нем узнали. А ты свершишь подвиг — и никто о нем не узнает… что бы ты ни совершил. Все. Тебя нет. И фамилия твоя никогда упоминаться не будет, у тебя вообще не будет фамилии. То есть она будет, но только для тебя. Ну и для твоего командира. Ну как, будешь думать еще, или?.. — выжидательно спрашивает майор, кинув мгновенный взгляд на собеседника.
— Да ведь все равно советоваться я ни с кем не могу. Так?
— Да, к сожалению, это отпадает. Что ж, тогда возьми, почитай, и если согласен — подписывай. — Майор подает капитану лист бумаги, на котором напечатан текст примерно в полстраницы. У него, капитана Гнедаша, спрашивают, готов ли он добровольно вступить в органы военной разведки, строго хранить доверенную ему государственную тайну, подчиняться установленной в секретном органе дисциплине и выполнять все его требования.
Гнедаш прочел и молча поставил свою подпись.
— Этой фамилией ты подписываешься в последний раз, — сказал майор и, подумав, что эта фраза может звучать символически, поспешил добавить: — Но, разумеется, до окончания войны. А там мы снова станем самими собой. Ты — Гнедашем, я… — Он замолк, улыбаясь.
— Я понял, — отвечал капитан.
…В Ленинграде и сейчас живет подполковник в отставке Маландин Илья Тихонович, служивший некогда с Гнедашем до его вступления в разведку. Он рассказывает, что примерно в мае 1942 года он, тогда лейтенант-танкист, находился в Москве и вдруг неожиданно в Охотном ряду увидел Кузьму Гнедаша, выходящего из здания гостиницы «Москва». Маландин бросился к нему со словами: «Кузьма, привет, ты где сейчас?» Но человек, как две капли воды похожий на Гнедаша, пожал плечами и, сказав: «Простите, вы ошиблись», — козырнул и удалился. «Может, я и вправду ошибся», — вздыхает старик.
Глава III
СТРАНИЦА ВОСПОМИНАНИЙ
Я сижу в той самой комнате, где стеллажи, и листаю страницы дела… Справки, донесения, наградные листы… А мысль все рвется туда, в лес, в замаскированную землянку, где с тревогой ждут рассвета те двое. Ведь можно, можно представить себе, как свершилось все это. Это же было, было! И вот их радиограммы оттуда, их последний привет родным и наконец два загадочных слова «согласно программе». Лишь позже, прочитав боевой приказ, полученный разведчиками перед уходом их в тыл, я понял значение тех слов…
Но до них еще далеко. Впереди три часа до рассвета. Сколько слов еще успели сказать друг другу они — Ким и Клара?
— Клара…
— Что, капитан?
— Попали мы с тобой… в мышеловку. Но у меня-то иного выхода… не было.
— Замолчи!
— Если тебе все-таки уйти в лес… Пусть лучше они обнаружат тебя одну. Скажешь, заблудилась в лесу, заснула… Еще одна легенда, а?
— Не выдумывай. Я-то? К ним в лапы сама? Никогда! Лучше смерть. Ничего не случится. Цепи пройдут над нами…
— Если бы я не был ранен!.. Мы бы с тобой победили целую армию, а?
— Конечно. Мы и сейчас победим.
— Иди к рации, может, она заработает?
— Села. Ну… Что передать? Только коротко, несколько слов.
— Всего?
— Всего…
— Тогда постой… Сейчас передашь две фразы и оставь питание еще хоть на одну передачу, на одну фразу…
— Та фраза будет длинной?
— Нет, не длинной… Два слова. А теперь поднеси огарок, я еще раз просмотрю донесения. Вот… Запасы горючего в танковых частях в районе Барановичей. У них всего на сто километров хода, резервных складов нет, взорваны. Это очень важно…
…И где-то в Москве,
