сыну герра Гитлера сорок два года – значит, Гитлер зачал его в пятнадцать лет. Конечно, такое возможно, но Фрэнк почему-то сомневался в их родстве.
– Этот тип шесть раз отправлял нас на поиски каких-то диковинных вещей. Наконец мы нашли тайник с ценностями – чью-то коллекцию шуб. Мой приятель Рубен отправил одну из горностая в Нью-Джерси в качестве сувенира.
Фрэнк хорошо рассказывал истории, и Артуру они очень понравились. Выяснилось, что и Артуру есть что рассказать. Лиллиан вся обратилась в слух. Знал ли Фрэнк, что когда союзники отправились захватывать Сицилию, немцы думали, что они планируют захватить Грецию? Вот почему на побережье никого не было, разве что на востоке.
– Нас это удивило, – сказал Фрэнк.
– Мы их разыграли, – продолжал Артур. – Мы все помогли. Мы придумали парня, изобрели для него целую карьеру, семью, документы, удостоверение, монограммы, фотографии его собаки – Дюны. Британцы и УСС целый год обсуждали его важную работу, используя шифр, который немцы точно взломали, а потом выбросили его труп на берег в южной Греции, а у него при себе были различные планы по захвату Греции, встрече с русскими, всякая разная информация. Когда он скончался, я, можно сказать, скорбел о нем. Мы все скорбели. Но ведь сработало.
– Там было так тихо, что мне стало не по себе, – сказал Фрэнк. – А я был прав.
Лиллиан поняла, что о многом из того, что произошло во время войны, Фрэнк и Артур не расскажут никогда, во всяком случае ей. Мама вскинула бы голову и закудахтала: «Ну и правильно! Кое о чем лучше помалкивать!» Но Лиллиан это так ошарашило и напугало, как будто рухнула стена ее дома.
После того как они легли спать в обычное для себя время, Лиллиан слышала, как Фрэнк бродит по гостиной. Потом она уснула. Утром, когда она, надев халат, вышла, он уже встал и оделся. Он съел миску хлопьев «Чириос» и тост, который она поджарила в новеньком тостере «Санбим», поблагодарил ее и снова шлепнул ее по ягодицам (по «попке»), а когда она отскочила, сказал:
– Дурная привычка. Извини, Лил.
– Только с мамой так не делай.
Фрэнк рассмеялся.
Он ушел вместе с Артуром, и они вместе отправились к метро – Артур ехал на работу, а Фрэнк – на вокзал, потом в Чикаго и домой. Он произвел на Артура большое впечатление. Ночью Артур сказал:
– Мы всю дорогу разговаривали. Потрясающий человек твой брат, и глаза у него всегда открыты. Если за последние четыре года что-либо ускользнуло от его внимания, хотел бы я знать, что это было. Мы точно должны помочь ему найти в наших краях работу.
– Было бы здорово, – согласилась Лиллиан.
Вечеринку по случаю возвращения Фрэнка пришлось отложить, и причина на то была печальная: скончалась миссис Фредерик, и хотя ее смерти следовало ожидать, все же это произошло внезапно. Весь год она едва могла двигаться. Ее кровать перенесли в столовую, и она не могла встать даже в туалет. Минни использовала судно и старомодное помойное ведро и все делала сама – подтирала, мыла, меняла белье, выносила ведро. В их доме раньше всех в районе появилась домашняя сантехника; проще было бы оставить ее наверху. Розанна размышляла о том, как странно, что приходится все время выбирать, не осознавая последствий: например, что проще – находиться ближе к ванной или к кухне, лучше разместить неподвижного инвалида наверху, где она никому не мешает, или там, где вокруг нее все будут ходить, брать ее за руку, здороваться и включать ее в беседу? Конечно, Минни поступила по-доброму и никогда не жаловалась по поводу ведра или всего остального. Лоис казалась немного озлобленной, но вслух ничего не говорила. Лоис уже исполнилось шестнадцать, а ее детство было сплошной трагедией. Роланд Фредерик был бесполезен. Он даже перестал работать на ферме, говорили, он только шляется из трактира в трактир в Ашертоне. Лоис выросла довольно симпатичной, но выглядела как в воду опущенная, и хотя Розанна, у которой было полно времени, сшила ей красивые наряды для школы, на ней они смотрелись убого. Она даже волосы свои запустила. Можно выглядеть как коза (Розанна считала, что и сама теперь так выглядит), но все-таки надо как-то следить за собой.
Фрэнки ни слова не сказал о вечеринке. Ему, наверное, было все равно, но он позволил Розанне провести себя по всему Денби – в магазин Дэна, и в кафе, и в церковь, и во все остальные местечки, включая комнатушку, где Морин Томпсон теперь делала дамам стрижку и завивку, и повсюду мужчины, женщины и дети хватали его за руку, обнимали и благодарили за службу. Старики покупали ему кофе и просили рассказать им все в подробностях, и Фрэнки рассказывал всякое разное – например, где он служил, где ему больше понравилось, в Африке или во Франции, какая там грязь, как теперь его немецкий, верит ли он в то, что сейчас рассказывают про евреев в лагерях, и что он думает насчет русских. Фрэнк высказывал свое мнение. Но он все время улыбался и кивал, и, послушав несколько таких бесед, Розанна поняла, что Фрэнки совсем не изменился: он слушал больше, чем говорил, а собеседник, расставаясь с ним, еще больше укреплялся в своем мнении, но ничего нового на самом деле не узнавал.
В первые две недели Фрэнки ничего не говорил о будущем или о работе. Несколько раз он ездил на новом тракторе и все еще мог сеять по прямой, но, похоже, он даже не заметил исчезновения кур и скота. На ферме остались только свиньи, да и тех было немного. Повсюду только кукуруза, кукуруза, кукуруза, сплошная кукуруза. Не брал он и ружье, чтобы охотиться на кроликов, хотя он сдвинул доску в стене возле футляра и нашел там восемь долларов, которые разделил между Генри и Клэр. Когда он не водил трактор и не расхаживал по городу в сопровождении кого-нибудь, он ездил в Ашертон на машине Уолтера или гулял по ферме. Должно быть, он раз
