она отмеряла нужное количество молочной смеси, добавляла сахар в кипяченую и охлажденную воду, смешивала воду с молоком и разливала все по одинаковым стерилизованным бутылочкам. От одной мысли о том, чтобы кормить ребенка водой, которую они брали из колодца на ферме, даже в лучшие времена, Лиллиан сковывал ужас. Но где бы Розанна взяла сухое молоко? Да, Лиллиан сама пила молоко от их коров (сливки, конечно, снимались и шли на масло), но тем, что она выжила, она скорее была обязана удаче, чем чему-либо другому. А одна из них не выжила – Мэри Элизабет. Лиллиан точно не знала, отчего умерла ее сестра; это было до ее рождения, а спросить у матери она почему-то не осмеливалась. Может, спросит у Фрэнка, когда он снова приедет. Подобные мысли приходили ей в голову, когда она готовила смесь для Тимми на день. А еще паблум, яблочное пюре и сдобные сухари – он хорошо кушал. Он больше не дремал по утрам, но хорошо засыпал днем, ровно в два часа, как говорилось в книге, и в семь тридцать вечера, что значило, что просыпался он в пять, за час до того, как должен был, согласно книге. Когда Лиллиан написала Розанне и спросила о том, как спали она и ее братья и сестра, Розанна ответила: «О боже, то засыпали, то просыпались. Я помню только Клэр, которая дрыхла, как бревно, в гостиной. И тебя, конечно. Ты была идеальным ребенком. До тебя ничего не помню. Помню, как-то раз я уложила Генри спать, а он взял и зачем-то вышел через заднюю дверь. Кажется, он дошел чуть ли не до амбара, прежде чем я поймала его».
Теперь Генри был идеальным ребенком, красивым и аккуратным, прилежным учеником, от которого не должно было быть никаких проблем. В этом году ему исполнялось пятнадцать, и он уже был слишком хорош для Университета штата Айова. Розанна думала, что он непременно поступит в Айовский университет и выучится на врача.
Каждое утро Лиллиан закутывала Тимми в зимнюю одежду и несла его вниз по лестнице. Они подали заявление на другую квартиру на первом этаже, но ее пока не освободили. Детская коляска стояла в коридоре за входной дверью. Артур приковал ее цепью к перилам и повесил замок. Лиллиан смущалась, если люди видели, как она снимает замок, а еще было нелегко протащить коляску через две ступеньки к пандусу. А еще, если на пандусе отпустить ручку коляски хотя бы на секунду, та покатится, и Лиллиан не составляло труда вообразить, как она набирает скорость, перескакивает через следующие две ступеньки, пересекает тротуар и вылетает на улицу. На проезжей части всегда было полно машин – как же они с Артуром не заметили все эти опасности, когда подписывали договор об аренде? Такие мысли одолевали ее, когда она выходила гулять. Но в книге утверждалось, что гулять следует обязательно, ребенок должен каждый день дышать свежим воздухом, даже в дождь или снег, для этого у коляски был капюшон. Выйдя, она, как правило, гуляла по улицам или шла в супермаркет и рассматривала полки с детским питанием, пытаясь решить, что бы еще попробовать. Из того, что рассказала ей Розанна, Лиллиан больше всего встревожило, что она сама в детстве любила печень – телячью печень, которую Розанна обваливала в муке с приправами и как следует прожаривала в масле. «Больше никто это не любил, но тебе всегда было мало». Лиллиан ни за что не стала бы кормить Тимми печенью.
На обед она давала ему мясо цыпленка с горошком или индейки с морковью, а на десерт немного тапиоки, потом читала ему книжку и укладывала спать. Обычно Лиллиан и сама ложилась, но дверь не закрывала, чтобы видеть колыбельку, и приучила себя спать лицом к ней. Комната Тимми находилось прямо рядом с ванной, и хотя он с трудом мог выбраться из колыбели, а дверь в ванную была закрыта и крышка унитаза опущена, ничто не могло помешать ему проснуться, пойти в ванную и сунуть голову в унитаз.
Артур был далек от подобных страхов. Он получил новую работу, вернее, точно такую же, но в новом офисе, название которого влетело Лиллиан в одно ухо и вылетело из другого. Какая-то аббревиатура. Лучше всего было то, что Артур по-прежнему взбегал по лестнице в шесть часов, раскрывал дверь и крепко обнимал ее, а потом сразу брал на руки Тимми и кружился с ним по комнате, приговаривая:
– Кто этот малыш? Это тот же малыш, что был здесь вчера? Поверить не могу!
Артур любил щекотать и подкидывать его, а Тимми, кажется, нравилось, когда его клали на диван и щекотали до тех пор, пока смех не начинал булькать у него в горле, и когда его подбрасывали, словно мешок с мукой. Как и мешок с мукой, его нужно было подбрасывать осторожно. В руках Артура ни один мешок с мукой не порвался и не просыпался бы и ни один ребенок бы не пострадал.
После рождения Тимми Лиллиан не раз видела, как Артур плачет. Наконец он взял ее за руку и сказал:
– Я даже не осознавал, как сильно меня это шарахнуло. Мне казалось, я просто смирился с тем, что Лора родилась мертвой, но, видимо, нет.
Лиллиан старалась не думать о том, что любит Артура из-за его несчастий, но они как будто добавляли красок в ее любви и делали его очень заботливым отцом. Она уже познакомилась с другими женщинами, у которых были маленькие дети, и их мужья как будто слегка побаивались детей, но Артур хотел еще. «Ирландские близнецы»![84] В школе он дружил с «ирландскими близнецами» – при разнице в возрасте меньше года их определили в один класс. Эти двое были лучшими друзьями, и теперь, когда они выросли и вернулись с войны, они вместе продавали машины в Роаноке.
Тимми рос очень активным. Сегодня ему исполнилось ровно восемь месяцев. Лиллиан приклеила сложенные тряпки для мытья посуды к углам кофейного столика малярным скотчем, который по идее не оставлял следов, и Тимми просто сидел там, то подтягиваясь на ноги, то снова усаживаясь, подтягиваясь и смеясь. Она хотела уложить его спать, но он
