Ильмурза настроился было, что все пойдет как по маслу, но возле завода его встретил и увел в завком Пантелей Лукьянович, затем вызвал к себе Гаязов.
— Ну, Ильмурза, какие дела вершишь?
Ильмурза хотя и очень досадовал в душе, что попался на глаза Гаязову, но виду не подавал.
— Ничего особенного, товарищ Гаязов, — начал он, — вот снова вернулся на завод. Наверное, цеховой человек не может жить иначе… Чуть не помер с тоски по заводу. А как уж стало совсем невтерпеж, пошел к начальникам и рассказал все как есть. «Что поделаешь, раз ты не хлебороб, раз у тебя душа к этому делу не лежит, ждать от тебя пользы — все равно что яиц от петуха», — так сказали и отпустили. Конечно, по головке не погладили. И пристыдили, и поругали, не без того… Словом, только не били. «Ваша правда, — сказал я, — а побьете, тоже не обижусь. Знаю, что и дома крепко попадет, никто не даст рта раскрыть, начиная с отца и кончая цеховой уборщицей». Но раз душа не лежит, Зариф-абы, то и сил недостало принудить себя. Пробовал — не получается. Видать, такой уж я слабый человек.
Ту же самую историю Ильмурза рассказывал и в завкоме, но там выходило коряво. А сейчас получалось куда складнее.
С Гаязовым он повел себя хитрее, вспомнив ночную угрозу отца. С него станется, — еще нагрянет с жалобой на собственного сына.
— Уехал я в деревню немного необдуманно, признаюсь, совершил большую ошибку, — гладко, без волнения говорил Ильмурза, но, подметив, что Гаязов не удовлетворен его объяснением, поспешил поправиться. — На целине прежде всего нужны люди, знакомые с сельским хозяйством. А такие, как я, пошатаются немного и возвращаются в свои гнезда. И, конечно, государственные денежки летят на ветер.
— Как же тебя занесло в Казахстан? — удивился Гаязов.
Ильмурза улыбнулся: вот о чем, оказывается, думает парторг.
— Я и сам не успел опомниться, товарищ Гаязов, как это случилось, — попробовал он все свести к шутке. — Прибыли мы в одну МТС, а там уже и до нас народ понаехал. Видать, какой-то бюрократ перепутал бумаги. Что делать? Не ехать же обратно. Поработал там-сям, а потом махнул из Татарии в Казахстан.
Ильмурзе казалось, что Гаязов все принял на веру. Не понравилось ему, правда, что секретарь уточнил, в какой МТС он был, и тут же записал в блокнот. До Казахстана не скоро доберешься, а МТС Татарии под боком, сними трубку телефона и разговаривай. Впрочем, Ильмурза осторожненько улизнул оттуда. Если и позвонят, ничего особенного не откроется. Гаязов отодвинул блокнот и, сдерживаясь, заговорил:
— Вот, товарищ Уразметов, ты сказал — государственная копейка… В таком случае ты, наверное, знаешь и то, что советские люди не ставят свои личные интересы выше общественных, государственных.
— Как не знать… Хоть вуз и не кончал, а каждый год посещал кружок истории партии. Прошел и народников, и экономистов, и бундовцев.
Гаязов понимал, что этот видавший виды парень бесстыдно лжет, и внутренне содрогался. Ильмурза Уразметов не один год работал на заводе. Какие мысли носил в себе он? Какими желаниями жил? Знал ли что о нем коллектив? И почему никто слова не сказал Ильмурзе, когда отправляли его в деревню? Неужели слава отца и брата глаза всем закрыла?
Гаязов только сейчас понял до конца всю глубину мучительной тревоги, охватившей Сулеймана, — утром, до работы, он заходил в партком. «Старик правильно решил. Одними уговорами Ильмурзу не поставить на путь истинный. Еще шаг — и груз собственных и чужих ошибок, свалившийся на Ильмурзу, неумолимо потащит его в пучину», — размышлял Гаязов.
И, глядя на красивое, смуглое, очень подвижное, как у всех Уразметовых, лицо Ильмурзы, он окончательно понял, что по-хорошему от него ничего не добиться.
— Вот что, Ильмурза, — резко изменил тон Гаязов, и его выпуклые глаза жестко блеснули, — я еще не могу тебе обещать, возьмем ли мы тебя обратно на завод. Тебе придется встать перед рабочими и держать перед ними ответ за свою вину. Ты вернулся… Говоря попросту, ты вернулся как дезертир…
«Отец!..» — подумал побледневший Ильмурза и тихо, но еще довольно твердым голосом спросил:
— Вы хотите устроить надо мною суд?
— А как ты думаешь? Может, нам надобно было встретить тебя с распростертыми объятиями? Сам ведь сказал…
— Почему, Зариф-абы, вы взъелись на меня? — перебил он парторга. — Ну, поругали, это правильно, нужно. Я даю слово с этого часа ничего плохого не делать.
— Это ведь только слова, Ильмурза.
— На этот раз я свое слово сдержу. Увидите.
— И это лишь пустое обещание.
— Значит, вы мне не верите и не дадите работу на заводе, где я проработал более десяти лет?
— Все решит коллектив.
— А кто это — коллектив?
— Люди.
— А что, если я не интересуюсь их мнением?
— Твоя воля, — перебил его Гаязов. — Но, Ильмурза, не советую тебе заноситься. Хочешь знать, так вся твоя надежда в коллективе. Тебе нужно хорошенько повариться в этом котле, тогда, может, отпадет то пакостное, что налипло в твоей душе. А сейчас можешь отправляться домой. И советую тебе — подумай…
И вот Ильмурза, облокотившись обеими руками на кухонный стол, сидит и думает невеселую думу. В городе у него найдутся, пожалуй, приятели, которые помогут ему устроиться куда-нибудь на другой завод… Но ведь Гаязову ничего не стоит и туда сообщить. Или забраться куда-нибудь в глушь, чтобы замести следы?.. В сберкассе у него еще есть немного денег. Выправить новые бумаги, помахать из окна вагона шляпой и — тю-тю, будьте здоровы… Выдумали, чтобы он по своей воле предстал перед судом. Нет, дудки, едва вылез из огня, да в полымя…
Ильмурза уже знал, что такое суд коллектива. На целине товарищи так взгрели одного парня, узнав, что он хочет улизнуть, — только держись. Спасибо!.. Сумев выцарапаться оттуда, уж как-нибудь не подкачает и здесь. Чтобы жар-птица да сама залетела в силок…
Но вдруг его мысли устремились в противоположном направлении, и он даже вздрогнул, поняв, что, сколько бы ни брыкался, все равно ему не миновать товарищеского суда.
— Нуруш! — крикнул Ильмурза, испугавшись собственных мыслей. — Пойди-ка сюда. Ты что нос задрала?
Не успевшая сменить школьную форму Нурия, в коричневом платье с белым воротником и в черном переднике, заложив руки за спину, прислонилась к дверному косяку.
— Что тебе нужно?
— Когда же проведем встречу? — насмешливо улыбнулся Ильмурза.
— Сперва стань настоящим человеком.
— О-о! — протянул Ильмурза. — В какой книге ты это вычитала?
— В той, которой ты не читал.
— Га! — Ильмурза совсем по-отцовски насмешливо скривил рот. — Разве твой брат еще недостаточно герой? Ладно, возьми свои сорок три рубля. Спасибо… — Он бросил на стол пятидесятирублевку и прижал ее солонкой, чтоб не слетела.
7
Едва Гаязов переступил порог механического цеха, где все находилось в стремительном движении, мысли, на которых он был сосредоточен, точно ветром сдуло и он сам стал как бы частицей этого стремительного делового водоворота.
Перестройка механического цеха по проекту Назирова шла полным ходом. Те же солнечные большие окна, то же вытянутое здание, по-прежнему, прижавшись к потолку, с грохотом двигался мостовой кран, управляемый Майей Жаворонковой. Но давно привычные линии станков изменились. Словно кто нарочно, чтобы запутать его, перетасовал все станки. Рабочие из знакомых парторгу углов перекочевали в новые. Гаязов хотел увидеть Сидорина, но и его станка не оказалось на старом месте.
В то же время производственный пульс цеха не ослабевал. Кроме нескольких станков, которые передвигали в этот момент, остальные работали с полной нагрузкой. Наконец Гаязов приметил в этом хаосе длинную, чуть сутулую фигуру Авана Акчурина с блокнотом в руках, окруженного группой мастеров, и с ними Надежду Николаевну. Подвигаясь от станка к станку, они что-то записывали, обменивались замечаниями и шли дальше.
Наблюдай в ту минуту кто-нибудь за Гаязовым, он бы не мог не заметить разом потеплевшего выражения его глаз, едва они остановились на Надежде Николаевне. Но здесь некому было наблюдать за ним. Гаязов задержался у станка, который несколько человек волокли на катках. Алеша Сидорин, подталкивавший станок сзади, увидев Гаязова, выпрямился, вытер тыльной стороной руки пот со лба.
— Аврал, товарищ Гаязов, рушим старый мир, — улыбнулся он.
— Нового еще не вижу, — улыбкой на улыбку ответил парторг.
— А вот наши ребята уже видят. Сегодня дважды летучки проводил. Поднял на ноги всех агитаторов. Лиза Самарина из лучших у меня. Посмотрите, выходят специальные «Молнии», газету выпустили. — Сидорин показал рукой на стену.
Быстрыми шагами приблизился Акчурин. Гаязов, крепко пожимая ему руку, спросил, как идут дела.
— Алеша уже рассказал, верно. Рабочие внесли весьма дельное предложение. Каждый станочник лично отвечает за перестановку своего станка. Каждый станок с обслуживающим его персоналом составляет как бы маленькую бригаду, а между бригадами развернуто серьезное соревнование как за скорейшую перестановку, так и за выполнение плана. Это уже целиком дело Сидорина с комсомольцами.
