и сам-то, Олегыч…
– Это тебя в отделе научили старперов критиковать?.. Ладно, что тут нарисовалось?
– Четыре «единички». Огнестрелы. У двоих – оружие, автоматы. Бандосы. Похоже на разборку. Умерли сразу, без церемоний, как жаб колесом раздавило… Девушка, что с вами? Собираетесь проблеваться? Только, пожалуйста, не на эти трупы…
* * *
Инга успела выскочить на улицу, где ее шумно вывернуло наизнанку. Согнувшись пополам в своем норковом полушубке, она стояла на трясущихся ногах, чувствуя запах собственной рвоты. Что она там сегодня ела? Яичница с гренками и два яблока дома, морковный торт в «Кофе Хаус», пока ждала Лерку, мороженое в «Гильотине». Девчоночье питание, несуразное и нездоровое. «Завтра наварю куриного бульона», – подумала Инга и почувствовала, как вроде бы только что опустошенный желудок вновь сжался в спазмах. Второй раз ее вывернуло чистой желчью, оставившей едкую горечь во рту. Девушка выпрямилась, поискала в сумочке упаковку бумажных платков, развернула один, промокнула слезящиеся глаза, вытерла губы. Фу… Интересно, тушь не потекла?
Казалось, что вернуться обратно в депо, где мерзко пахнет человеческими кровью и испражнениями, выше ее сил, но Инга должна была это сделать. Собрать волю в кулак, забыть про желудок и войти, чтобы все узнать… Краем глаза, пока ее внимание было отвлечено жуткими манипуляциями над телами погибших, Инга увидела угнанный у нее кабриолет. Тускло поблескивая, как подарок под таллинской новогодней елкой, он стоял в глубине депо, ближе к полуразобранному трамваю. Нереальный в этой обстановке – ярко-красный тюльпан, вдруг выросший на стройплощадке. Когда можно будет забрать машину? И вообще, отдадут ли ее копы по генеральной доверенности? Или придется привозить сюда Зарайского? Или не сюда, а на какую-нибудь стоянку для улик? Вряд ли тогда получится все сделать так, чтобы не дошло да Абы… Ладно, нечего готовиться к тому, что еще не произошло. Будем думать об этом, когда придет время. А пока… Живи прямо сейчас.
Пропустив двоих с носилками, на которых лежал черный мешок, содержимое которого еще вчера дышало, разговаривало и имело какие-то планы на будущее, Инга вошла внутрь.
– С возвращением, – улыбнулся ей Леня и, повернувшись обратно к Артемьеву, прочитал из раскрытого блокнота: – Вяткин Иван Валерьевич, Филатов Артем Юрьевич. Это автоматчики. Третий, который жиртрест, – Крекин Владимир Парисович. У всех троих нашли права, сейчас пробиваем по базам, – молодой коллега Артемьева опустил блокнот. – Четвертый без документов. Знаем только, что чебурек…
Сознание Инги внезапно заскользило мимо разговора оперов, задевая его лишь по касательной. На подкашивающихся ногах девушка обогнула Артемьева и Леню.
– …А как твой Пушкин?
– Какой Пушкин? – не сразу понял коллегу Артемьев. – А, этот… Который тачку свою у гаражей бросил? Онегин Евгений Васильевич? Подали в розыск. Пока дома не появлялся.
– Как думаешь, он при делах?
– Был бы не при делах, чего сбегать ему? Ладно, придумаем, за что арестовать, когда возьмем…
Постепенно Инга перестала слышать их диалог. Ее голова наполнилась музыкой. Французские музыканты «Dale Cooper Quartet and The Dictaphones». Дарк-джаз. Нуар, неоновые витрины, тоска и понимание того, что хэппи-энда не произойдет.
Хэппи-энда не будет…
Она оказалась в трех метрах от кабриолета. Ее взгляд скользил по обтекаемому кузову машины. Начищенный, как в автосалоне, он призывно блестел. Откуда-то из глубин памяти или из космоса в голове девушки возникли имена Джулианы Блази и Нади Арноут. Женщин, придумавших дизайн автомобиля, собранного педантичными немцами на заводе в Регенсбурге. Теперь пули доработали этот, казалось бы, безупречный дизайн. И сколько из трехсот шести лошадей погибло, когда пара пуль, пробив переднее крыло, замесила баварский шестицилиндровый двигатель?
Главное, что теперь делать Инге? Что скажет Аба Арнольдович? Что надо было лучше следить за машиной?
Дарк-джазмены в ее голове разошлись на полную катушку. Саксофон, мягкие ударные и дождливые сэмплы. Блики, играющие на капоте «BMW». Почти незаметная царапина на хромированной ручке двери. Снег, забивший протектор летних покрышек. Логотип – пропеллер в голубом небе. Дыры от пуль, расползшиеся по кузову замысловатой инфекцией…
– Инга, – услышала вдруг она голос Артемьева. – Ты жива? Полчаса стоишь тут, медитируешь… Ну да, досталось твоей машинке, так что ж теперь? Страховка на что?
Она вздрогнула, переступила на затекших ногах. Взглянула на опера и произнесла, с трудом шевеля замерзшими губами:
– Это не моя машина.
– Хорошо, не твоя, – соглашаясь, кивнул Артемьев, и сказал без предысторий: – Нужна помощь.
Инга недоуменно сощурилась:
– Помощь?
– Да. Услуга за услугу. У тебя же есть права?.. Леня мне тачку свою дает. В одно место надо съездить, кое-что проверить. А тут все бухие, кто не занят. Воскресенье, «гайцы» на охоту вышли. Садиться пьяным за руль – не вариант, даже с корочками. Зятя, говно это, больше трогать не хочется. Развоняется до лета. Только ты и остаешься. Отвезешь меня…
Девушка подумала, что ей совсем не хочется везти куда-то пьяного опера. Сказать ему, что все его россказни не прокатят, потому что она тоже пила вечером?
Инга представила, как будет добираться домой: одна, разбитая, наедине со своими мыслями. Подавленная случившимся с Костей. Тем, как поступил Павел. И тем, во что превратился кабриолет. И дома что потом делать? Ложиться спать?..
Инга посмотрела в глаза Артемьеву. Честно подумала, что, наверное, промилле после «московского мула» уже разошлись. Сказала:
– Поехали.
Оставалось только надеяться, что когда-нибудь эта ночь закончится.
30. Призрачные пулеметчики
Август, двадцать девять месяцев назад
Вечерняя летняя луна, досрочно выкатившаяся на запеленутое в серый дым небо, просвечивает багровым. Как комета из финской сказки про муми-троллей. Словно кровь, брызнувшая из проломленного черепа Солдаткина, запачкала блюдце луны. Или это отблески ржавого агонизирующего заката, которому пики темных елей пропороли брюшину?
Сочащаяся сквозь дым от пожаров сукровица клюквенного оттенка превращает пейзаж в инопланетный. Макс, во всяком случае, чувствует себя космонавтом, которому предстоит делать первые шаги по поверхности незнакомого мира, до которого он летел много-много лет.
Ярость и гнев схлынули, оставив одну только давящую как гидравлический пресс усталость. Ноги как ватные. Макс без сил опускается на траву в паре метров от мертвого Солдаткина и брошенной монтировки. Он совсем не хотел этого. Макс видит, как по залитому кровью лицу мертвеца неспешно разгуливает крупная муха. Она путешествует по щеке Солдаткина и, замерев на несколько мгновений, словно раздумывая, надо ли ей это, переползает через верхнюю губу, исчезая в приоткрытом рте. Где-то внутри Макса начинает толкаться тошнота. Спина покрывается липким потом. От греха подальше он отворачивается.
Он пытается осознать все произошедшие события, но в его голове, как в детской погремушке, бьется горошина одинокой мысли. Оказывается,
