ему пришло это в голову?
Знак на боковой стене ДОТа означает «Срочно делай ноги». Прошлым летом его брат с приятелем постарались. Как в воду глядели. Максу надо срочно делать ноги.
Он огибает стену укрепленной огневой точки. Одинаковые знаки «Срочно делай ноги» покрывают ее всю – как щетина подбородок.
В двух метрах от входа в ДОТ – уползающая в лес траншея, присыпанная самим временем. В стене капонира – еще одна узкая щель для того, чтобы можно было изнутри прикрыть вход огнем. Кусок рельса, усиливающий бетон, наполовину вырван из раскрошившегося блока взрывом, который повредил крышу. Рельс заклинил тяжелую металлическую дверь в приоткрытом положении. ДОТ будто заманивает Макса в свое темное нутро, из которого даже в этот аномально жаркий август веет влагой. Как из погреба, думает Макс и вспоминает муху, заползшую в приоткрытый рот мертвого Солдаткина. Что там скрывается в темноте? Он протискивается мимо двери, за которой видит несколько приунывших папоротников и заросшие травой ступени лестницы. Аккуратно, шаг за шагом, Макс спускается вниз. Бетон смыкается над его головой темнотой и страхами, в основе которых лежит клаустрофобия. Воздух внутри спертый. Пахнет сырой землей. Могилой. Спустившись на несколько ступеней вниз, Макс останавливается в каком-то тамбуре, не решаясь двигаться дальше. И дело даже не в пулеметчиках-призраках и не в каких-нибудь здоровых, как из «Приключений Буратино» пауках, рассевшихся по углам. Он боится оступиться в темноте, разбить голову о провисшие трубы довоенной системы вентиляции или напороться на арматуру.
Внезапно Макс вспоминает про фонарик на мобильнике, достает из кармана старенький телефон, включает на нем фонарь и оглядывается вокруг. Он стоит на пороге маленького помещения. Стена с узким проходом, завалившиеся двухъярусные нары, осыпавшаяся кирпичная печь, которой солдаты отапливали ДОТ. За проходом, если судить по брызгам льющегося оттуда мутного света, – пулеметный каземат с амбразурами. Макс решает туда не ходить. Он приближается к наполовину обвалившейся печи, наклоняется и трогает кирпичи. Место кажется ему подходящим. Макс укладывает телефон на переплетение погнутых уголков, из которых сделаны нары. Луч фонарика утыкается в стену за печью. Пачкая руки в густой кирпичной пыли, Макс один за одним вынимает с полтора десятка кирпичей, укладывает в образовавшуюся нишу сумку «Barracuda», приминает ее руками и снова закладывает кирпичами. Верхние накидывает в беспорядке.
Некоторое время потом он стоит и оценивающе смотрит, заметно ли, что кирпичи совсем недавно тревожили. Незаметно. «Да и кто сюда полезет?» – спрашивает у себя Макс, пожимая плечами. Подсвечивая дорогу фонариком, он медленно выбирается из подземелья ДОТа. Что, интересно, стало с его гарнизоном? Впрочем, сейчас уже не осталось в живых никого – ни тех, кто защищал ДОТ, ни тех, кто атаковал.
Наверху – жара и запах гари, особенно заметный теперь, после пребывания под землей. Или это признак приближающегося лесного пожара? Последняя мысль совсем не нравится Максу. Пока он прятал сумку, подкрались сизые сумерки. Будто Макс смотрит на происходящее глазами больного глаукомой. Побронзовевшая луна не то приблизилась к земле, не то просто чего-то обожралась, и ее раздуло. Макс оглядывается на приоткрытую дверь в капонир и перепрыгивает через заросший окоп. Выходит из-за ДОТа, смотрит на горящую возле «аутбэка» траву и думает, что скоро тут заполыхает до небес.
Вдоль окопа он направляется в сторону леса. До ближайших елей не больше десятка метров.
В сухом, без подлеска, лесу еще темнее. Макс, пытаясь немного срезать расстояние, движется параллельно дороге, которая идет чуть правее и в этом месте, как он помнит, делает крюк. В стороне он видит еще один ДОТ. В отличие от Le3, он в плачевном состоянии. Просто поросшая деревьями груда покореженного взрывами железобетона. По диагонали от ДОТа – надолбы противотанкового заграждения. В кольцах стелящегося вдоль земли дыма они похожи на погибельный сад камней, устроенный тут самой смертью. Макс перебирается еще через один давний окоп, на дне которого растет семейство уродливых грибов на тонких ножках, и меняет направление своего движения.
Он приближается к дороге, а за его спиной над деревьями набирает злую силу закутанная в дым луна.
31. Ром, свиная грудинка и яичница
– Человек я простой. Ром, свиная грудинка и яичница – вот и все, что мне нужно.
Ответом ему послужило гробовое молчание. То ли девушка-оператор не читала в детстве «Остров сокровищ», то ли у нее напрочь отсутствовало чувство юмора. А может, дело в том, что половина пятого утра – не самое подходящее время для дурацких шуточек-прибауточек. Скорее всего, так и было. Во всяком случае, не похоже, что снулый взгляд девушки, на блузке которой висел бейдж с именем «Алла», принадлежал бодрствующему человеку.
– Ладно, захлопнулся, – понимающе кивнул Угорь и попросил: – Два кофе, бутылку пепси и… – он принялся внимательно изучать заламинированный лист меню. – Есть что-нибудь, кроме хот-догов?
– Френч-доги, – пожала плечами Алла.
Угорь хмыкнул и обернулся к окну, за которым в темноте на краю АЗС белел призрак «Рендж-Ровера».
– Пусть будет два хот-дога, что ли… – он осторожно тронул языком разболевшийся по дороге, но сейчас затихший зуб. – И нет ли у вас обезболивающих таблеток?
Алла виновато улыбнулась и покачала головой:
– Только леденцы от горла и презервативы… Придется немного подождать, пока хот-доги жарятся.
– Без проблем. Пока в туалет заскочу.
Когда он вернулся, аромат свежего кофе уже победил, пусть и на короткое время, стоявший в павильоне запах автохимии. На стойке рядом с картонными стаканчиками с кофе, на картонной же тарелке лежал хот-дог. Получив вторую сосиску и бутылку «пепси», Угорь расплатился.
– Это ваш автомобиль такой расписной? – отсчитывая сдачу, Алла кивнула на покрытый аэрографией внедорожник, маячивший за окном.
– Да.
– И что означает эта девушка с мечом?
– Ничего, наверное. Для красоты. Как татуировка на заднице.
– Я подумала, что вам нравятся сильные женщины.
– Сильные женщины всем нравятся. Чтобы сами деньги зарабатывали и разрешали дома перед телевизором с пивом сидеть.
– Вы с моим бывшим общий язык моментально бы нашли.
Угорь щедро покапал на тарелки кетчупом и горчицей. Сунул лимонад в карман куртки, удобнее перехватил кофе с сосисками. Сказал:
– Спасибо. И хорошей смены.
– Удачи на дороге.
Угорь прошел через ярко освещенный зал, толкнул стеклянную дверь и оказался на улице. Резкий порыв ветра с размаха пнул его в спину. В лицо вцепились ледяные крючья и принялись заживо сдирать кожу. Хорошо, что борода отросла – хоть какая-то защита от всей этой мерзости. Ночь темна, как старик Морган Фримен, и, похоже, что еще и обсажена – устроить такую снежно-ветреную круговерть.
Сталинграда открыла перед ним дверь
