— Кем? — сразу заинтересовалась она.
— Санитаром в госпитале.
— И как, это интересно — работать в госпитале? А как вы туда попали?
— Записался добровольцем.
Свое участие в войне он оценивал не слишком высоко. Он кем начал, тем и кончил: денежное довольствие в двадцать один доллар в месяц.
— А что нужно, чтобы стать медбратом?
— Пойти на курсы, как везде.
Лицо Мэри Энн запылало.
— Это, наверно, так чудесно — посвятить свою жизнь по–настоящему важному делу. Такому, как уход за больными.
— Купать больных стариков. Веселого мало, — произнес Туини с миной отвращения на лице.
Интерес Мэри Энн угас.
— Да уж, — согласилась она, разделяя его неприязнь, — это бы мне вряд ли понравилось. Но ведь это не все время так? В основном–то занимаешься тем, что лечишь людей.
— А что такого хорошего было в войну? — поинтересовался Туини. — Вы же, девушка, и войны–то никогда не видели. Вы не видели, как убивают. А я видел. Война — та еще гадость.
Она, конечно, не это имела в виду. Она говорила о единодушии, сплотившем всех в военные годы; о том, что люди на время забыли о своих склоках и раздорах.
— Мой дед умер в сороковом, — громко сказала она. — Он вел карту военных действий, большую настенную карту. Вкалывал в нее булавки.
— Да, — согласился Туини; его это не впечатлило.
Ее же это трогало до глубины души, потому что для нее дед был человеком чрезвычайно важным; он заботился о ней.
— Он объяснял мне про Мюнхен и чехов, — сказала она, — он очень любил чехов. А потом он умер. Мне было… — она подсчитала в уме, — мне было семь лет.
— Совсем маленькая, — пробормотал Туини.
Дедушка Рейнольдс любил чехов, а она любила его; быть может, он был единственным человеком, к которому она была по–настоящему привязана. Отец — тот был не человек, а сплошная опасность. С той самой ночи, когда она поздно вернулась домой и он поймал ее в гостиной, поймал не в шутку, а всерьез. С той самой ночи она боялась. А он, ухмыляющийся человечек, знал это. И это доставляло ему удовольствие.
— Эд работал на оборонном предприятии в Сан–Хосе, — сказала она, — а дедушка дома сидел, он был старенький. Раньше у него было ранчо в долине Сакраменто. Он был высокий, — она чувствовала, что плавает, путается в собственных мыслях. — Помню еще, как он поднимал меня и кружил высоко над землей. Машину он водить не мог по старости; а когда был молодым — ездил на лошади, — глаза ее зажглись, — и он носил жилетку и серебряное кольцо, которое купил у индейца.
Туини поднялся и ходил по комнате, опуская жалюзи. Он наклонился над Мэри Энн, чтобы дотянуться до окна, возле которого она сидела. От него пахло пивом, накрахмаленным бельем и мужским дезодорантом.
— Ты симпатичная девушка.
Она чуть встряхнулась.
— Я слишком тощая.
— Уж точно не страшненькая, — повторил он, смотря на ее ноги. Она инстинктивно поджала их под себя. — Тебе это известно? — продолжал он странным хриплым голосом.
— Может быть.
Ее как судорогой пробило… ведь уже поздно. Завтра утром нужно встать пораньше; когда она пойдет по объявлению, надо быть свежей и бодрой. Думая об этом, она вцепилась в сумочку.
— Ты дружишь с Нитцем? — спросил Туини.
— Пожалуй.
— Он тебе нравится?
Он сидел, весь расслабившись, лицом к ней.
— Тебе нравится Нитц? Отвечай.
— Ну, ничего такой, — сказала она; ей было неловко.
— Он маленький, — глаза его заблестели, — уверен, что ты предпочитаешь мужчин покрупнее.
— Нет, — раздраженно сказала она, — мне все равно.
У нее начинала болеть голова, а близость Туини почти угнетала. И ей был отвратителен запах пива — он напоминал об Эде.
— А почему вы здесь не убираетесь? — спросила она, отодвигаясь от него подальше. — Бардак–то какой, повсюду мусор.
Он откинулся назад, и его лицо опало.
— Ужасно. — Она встала и взяла плащ и сумочку. Квартира больше не представляла для нее интереса — он сам все тут испортил.
— Здесь воняет, — сказала она, — все захламлено, и проводка наверняка плохая.
— Да, — согласился Туини, — проводка плохая.
— Так почему ж не починить? Это ведь опасно.
Туини ничего не ответил.
— А кто здесь убирается? — допытывалась она. — Почему бы вам не нанять уборщицу?
— Ко мне приходит одна женщина.
— Когда?
— Время от времени.
Он посмотрел на свои часы, усыпанные каменьями.
— Пора нам и возвращаться, мисс Мэри Энн.
— Да уж. Мне завтра рано вставать.
Она смотрела, как он пошел за пиджаком; он снова прятался в свой панцирь, и это была ее вина.
— Я рада, что ваш водогрей в порядке, — сказала она, как будто извиняясь.
— Спасибо.
Когда они шли по темной ночной улице, Мэри Энн сказала:
— Завтра я иду искать работу.
— Вот как.
— Хочу попасть в магазин пластинок.
Она чувствовала, что ему неинтересно, и ей хотелось вернуть его внимание.
— В тот, новый, который еще только откроется.
От порыва ветра она вдруг затряслась.
— Что с вами?
— Носовые пазухи. Думаю, нужно сходить и прочистить их. А то болят, когда температура меняется.
— Сами доберетесь? — спросил он. Они подходили к концу торгового района; впереди, на улице закрытых магазинов, уже виднелся «Королек».
— Да, — сказала она, — пойду домой и лягу спать.
— Спокойной ночи, — произнес Туини и двинулся дальше.
— Пожелайте мне удачи! — крикнула она вслед, внезапно почувствовав, что удача ей необходима. Подступало одиночество, и ей пришлось пересилить себя, чтоб не метнуться за ним.
Туини помахал рукой и пошел дальше. Она постояла, с тревогой смотря на его удаляющуюся фигуру, затем покрепче сжала сумочку и повернула в сторону дома.
Глава 5
В восемь тридцать следующего утра Мэри Энн зашла в телефонную будку молочного магазина Эйкхольца и позвонила в офис «Готовой мебели Калифорнии». Трубку взял Том Болден.
— Мне нужно поговорить с Эдной, — сказала Мэри Энн.
— Что? Кого вам надо?
Когда ей удалось добиться миссис Болден, Мэри Энн объяснила:
— Простите, но я не смогу прийти сегодня на работу. У меня начались месячные, а я всегда их тяжело переношу.
— Понятно, — произнесла миссис Болден нейтральным тоном, в котором не слышалось ни сомнений, ни уверенности, лишь приятие неизбежного. — Что ж, ничего не поделаешь. Завтра ты встанешь на ноги?
— Я буду держать вас в курсе, — пообещала Мэри Энн, вешая трубку. Идите вы к черту, подумала она. Вместе со своей фабрикой и хромовыми стульями.
Она вышла из молочного. Цокая каблуками, она быстро шла по тротуару, уверенная в том, что все выбрала правильно — и прическу, и укладку, и ненавязчивый макияж, и духи. Два часа ушло у нее на то, чтобы привести себя в порядок; она съела только тост с яблочным пюре и выпила чашку кофе. Она была на взводе, но ничего не боялась.
Новый магазин пластинок раньше был салоном «Букеты и подарки». Плотники вовсю обустраивали помещение, монтировали в потолки встроенные лампы, стелили ковры. Электрик затаскивал проигрыватели из припаркованного рядом фургона. Повсюду стояли ящики с пластинками. В глубине двое рабочих крепили плиты звуконепроницаемого материала к потолку еще не достроенных будок для прослушивания. А заправлял всем этим пожилой мужчина в твидовом костюме.
Она перешла улицу и медленно попятилась, стараясь разглядеть нависшую над плотниками фигуру. Размахивая тростью с серебряным набалдашником, мужчина расхаживал туда–сюда, давал инструкции, устанавливал порядки. Он ходил так, будто земля возникала из небытия под его ногами. Из вороха тканей, досок, проводов, плитки он создавал свой магазин. Было интересно наблюдать, как работает этот большой человек. Это и есть Джозеф Р. Шиллинг? Хватит околачиваться, решила она и пошла к дверям. Еще не было и девяти.
Зайдя внутрь, она внезапно почувствовала, что пустоты улицы как не бывало — тут вовсю кипела бурная деятельность. Все предметы здесь, казалось, были такими крупными и важными. Она ощутила сгустившуюся атмосферу, бодрящее напряжение, которое так много для нее значило. Она уже рассматривала свежесколоченный прилавок, когда мужчина в твидовом костюме бросил на нее взгляд.
— Вы мистер Шиллинг? — спросила она, слегка напуганная.
— Так точно.
Вокруг стучали молотками плотники; было даже шумнее, чем на мебельной фабрике. Она сделала глубокий вдох, с удовольствием втянув в себя запах опилок и новых нехоженых ковров.
— Мне нужно с вами поговорить, — сказала она, все больше удивляясь. — Это ваш магазин? А зачем столько стекла?
Рабочие заносили оконное стекло в глубь магазина.
— На будки для прослушивания, — ответил он. — Пройдемте в офис. Там разговаривать удобней.
