– Ладно. – Доброе и светлое во мне побеждает: этот режиссер не виноват в моем похищении, он просто работник студии. Я оглядываю список вопросов, вздыхаю. Перевожу взгляд на Леонхашарта. – Расскажите о своей работе в Архисовете. Это сложно? Такая ответственность в столь молодом возрасте… кхм.
– Я готовился к этому чуть ли не с детства. Предпочел бы, конечно, получить должность лет в сорок‑пятьдесят, – Леонхашарт грустно смотрит в свой бокал, – но как получилось, так получилось, я просто не мог не принять пост. – Он заглядывает мне в лицо. – А ты чем собиралась заняться дома, до того как тебя похитили?
Такого вопроса в списке не было. И сама формулировка сильно отличается от общепринятых: похищениями это не называют выставляя насильный перевоз магов в Нарак чуть ли не благом для диких обитателей других миров.
Уверена – его вопрос вырежут просто не пропустят в эфир такое заявление, и все же…
– Собиралась добиться финансовой независимости, – отвечаю я. – Успеха. Свободы от всех. И здесь мои планы не изменились.
– Достойная цель. – кивает Леонхашарт, и теплый огненный сеет скользит по его лицу, меня очертания теней. – Но мне кажется, свобода ото всех – это немного грустно. Мы созданы парами, двумя половинками, дополняющими друг друга, и отказываться от этого ради чистой свободы – значит потерять что‑то важное и нужное. То, без чего жизнь будет пустоватой и немного бессмысленной.
Он так смотрит… он не касается меня, но по спине пробегают мурашки, а сердце опять стучит часто‑часто, так что тяжело дышать. Его слова гремят во мне, прожигают кожу, плоть, кости, вгрызаются в сознание.
«Это неправда, – повторяю я себе. – Это неправда, это просто романтическая чушь!»
Но под взглядом Леонхашарта уверенность в этом тает, выгорает каркас, на который я столько раз опиралась, чтобы поверить, что можно обойтись без всех этих отношений, без постоянного ожидания, что все закончится, без страха.
Он сказал это так просто, с такой непоколебимой уверенностью…
– Боюсь вас разочаровывать, – шепчу я, почти ничего не видя перед собой. – Но вы не правы.
Подскочив, спешу прочь от стола, свечей, поднимающегося Леонхашарта. Он следует за мной, сотрудники студии расступаются, камера проворачивается.
Нет, так нельзя. Я останавливаюсь и возвращаюсь к нему. Выдавливаю улыбку этой проклятой камере, подхватываю подол и делаю легкий реверанс:
– Благодарю за чудесный ужин, архисоветник, с вами приятно было пообщаться.
– Мне тоже. – Он вытаскивает что‑то из‑за пояса. – Позвольте подарить вам…
– Я не могу принять подарок.
– Все сегодняшние победительницы получат подарки от женихов, – Леонхашарт ловит мою руку. – Надеюсь, мой подарок придется вам по душе и будет напоминать об этой чудесной встрече. И других встречах.
Вокруг пальца проскальзывает металл, я отдергиваю руку: палец теперь охватывает кольцо из черного и белого металлов, перетекающих друг в друга и усыпанных черными и белыми бриллиантами.
– Две половинки одного целого, – Леонхашарт снова ловит мою руку и целует тыльную сторону ладони. А потом резко приближается и обнимает меня. Как же он приятно пахнет – просто с ума сойти. – Спасибо за вечер.
– Ты с ума сошел? – шепчу‑шиплю ему на ухо. – Это может быть опасно… вдруг решат, что мы…
– Ты же хочешь, чтобы я других невест вниманием не обделил, прежде чем снова сделаю тебе предложение, – шепчет в ответ Леонхашарт, демонстративно поправляя пряди моих волос. – И я исполню твое пожелание, и если для того, чтобы подарить что‑то тебе, я должен задарить остальных – мне не жалко. Так что не переживай, никто ведь не узнает, что только подарок тебе действительно что‑то значит. – Отступив, Леонхашарт снова целует мою руку. – Еще раз благодарю за встречу, ты была великолепна. Позволь проводить тебя в зал ожидания. С остальными, наверное, скоро закончат. А по пути мы можем заглянуть в кафе, может, там есть что‑нибудь вкусное.
У Леонхашарта потрясающее самообладание: он выглядит галантным и почти беспечным, но, держа его за руку, касаясь запястья, я чувствую, как безумно часто колотится его сердце – совсем как мое.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})* * *
Молчать можно так, что это кажется теснейшим общением. В кафетерии студии, попивая вполне приятный латте с любимым сиропом Леонхашарта, мы молчим, ожидая завершения чужих романтических ужинов с неромантическими вопросами и интервью с остальными участницами шоу, но такое чувство, словно ведем какой‑то диалог, прислушиваясь, присматриваясь друг к другу.
В пестрое помещение с мерцающим потолком постоянно кто‑нибудь заходит и выходит, многие столики – они тут маленькие, так что коленями почти соприкасаешься с собеседником – забиты под завязку, но в радиусе трех метров вокруг нас места не занимает никто. Только режиссер с переносной камерой на треноге не теряет надежды заснять что‑нибудь этакое.
– Трудно, наверное, так жить, – тихо замечаю я, поглаживая скатерть. – Когда все от тебя шарахаются и держатся на расстоянии.
– От меня не все шарахаются. К тому же я больше общаюсь с теми, кто и пободаться со мной может.
Невольно улыбаюсь: крылатая фраза на Земле здесь обретает совсем иной смысл.
– Кстати, – постукиваю себя по голове. – как вам, демонам, девушки без рогов? Не кажется, что чего‑то не хватает? У вас же статус их размером измеряется, а тут совсем ничего нет. Может, на ваш взгляд это примерно то же самое, что для нас лысина?
У Леонхашарта дергается уголок губ. У меня же фантазия рвется вперед, не зная преград:
– Вы ведь с ними что‑нибудь делаете при ухаживаниях? Поглаживаете, например, в каких‑то сексуальных играх используете. – перечисляю я под нервное покашливание режиссера. – Держитесь за них в интересные моменты. Зачем же вам подсовывают невест без рогов? Или для победительниц запланирована косметическая операция по наращиванию рожек?
– Рога украшают девушек, бесспорно, но если их нет у домохозяйки – ничего страшного, за нее всегда заступается ее мужчина.
У него какая‑то особая интонация, когда он говорит о подобных вещах или я от него слишком млею, и мне мерещится что‑то такое мягко‑покровительственно‑чарующее в теплом голосе?
– А если победительница шоу решит работать?
– Зависит от обстоятельств, от того, как она себя поставит, – уклончиво отзывается Леонхашарт.
– Вы что‑то не договариваете, архисоветник, – щурюсь я.
Помедлив, щелкнув по высокой чашке с кофе, Леонхашарт признается:
– На высоких должностях безрогих нет. Если невеста выберет работу попроще – ничего страшного. Если в управлении… что ж, у нее будут рога супруга. – Он мягко мне улыбается, явно намекая на то, что его рога к моим услугам.
А потом улыбается еще шире, и я не понимаю, почему его взгляд такой игриво‑довольный. А потом мою ногу что‑то задевает. Теплое. Его нога? Стоит усилий не наклониться, чтобы посмотреть, что там. Но у меня одна рука под столом, я протягиваю ее чуть дальше и натыкаюсь на теплую немного пупырчатую кожу.
Саламандра.
А я ведь ее в ванной комнате заперла, чтобы она за мной не пошла.
Леонхашарт улыбается еще шире, и к лицу у него слегка приливает кровь, а какой у него томный взгляд… словно я его интимно трогаю. Что там Саламандра творит под столом? За что она его там хватает? И не языком ли?
Нащупав ее хвост, притягиваю ее к себе, перехватываю передние, кажется, лапы и прижимаю к своим ногам. Леонхашарт смотрит влюбленно‑влюбленно. Вот ящерица магическая, вроде умная, но неужели не соображает, что она подставляется, что ее заметить могут?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Свалилось чудовище на мою голову! Нащупываю ее морду – язык высунут и тянется куда‑то к Леонхашарту. Признаюсь, у меня возникают самые пошлые мысли. Нет, правда, что Саламандра там у него трогает?
У Леонхашарта дергаются брови, взгляд из томного становится задумчиво‑настороженным. Я тяну Саламандру за язык, Леонхашарт, покосившись на камеру, убирает руку со стола и лезет ею под скатерть.
