не проснулась, зато во сне выглядела удивительно счастливой, а наша любовь лишь ещё больше придавала ей радости. Интересно, если она иногда считала, что реальность это сон, то что ей снилось на самом деле? Разноцветные лейкопластыри, причудливые слова, искренний смех и ни капли смущения – я вспомнила нашу с ней встречу в столовой и привычно смутилась, глупо улыбнувшись.
– Твои руки, – я провела пальцами по коже Джозефа, стараясь не смотреть на его раны. – Твои сильные руки, на которые я могу всегда положиться, которые поддерживали меня в моменты моего падения, которые обнимали и держали меня за руку, когда мне было грустно, радостно, хорошо или плохо. Они держали меня, когда мне было страшно, когда я хотела плакать, когда я безумно смеялась, когда я хотела совершить что-нибудь жестокое, но ты меня останавливал. Каждый раз я знала, что могла довериться им и они меня поймают. И они меня ловили. И ловят до сих пор.
Я положила ладонь на его грудь, ощутив деревянный крестик под футболкой, и продолжила:
– Ты. Весь ты. Тот человек, ради которого я готова сделать что угодно. Тот, ради которого я готова отказаться от себя, но сделать всё для твоего счастья. Ты такой красивый, что я теряюсь в тебе, растворяюсь до самого конца. Я готова смотреть на тебя всю жизнь и каждый раз удивляться от того, какой же ты красивый. Твоя поддержка, твоя забота, твоё внимание – это что-то космическое нереальное, невероятное. В детстве я и мечтать не могла, что окажусь в сказке с таким принцем, как ты. Каждый день ты даёшь мне повод просыпаться и засыпать с улыбкой и ощущениями нужности. Только благодаря тебе и Филис я улыбаюсь, как маленький ребёнок, которому подарили конфетку. Моя любовь к тебе и к Филис не имеет границ. Никаких. Вы оба – лучшее, что со мной случалось, и нет ни одного примера, чтобы объяснить свою любовь к вам, ведь всего мало. Каждого примера мало для того, чтобы сказать насколько же сильно я вас люблю.
Я потянулась его поцеловать, а затем коснулась своими губами губы Филис, жалея, что та не слышала моего самого искреннего признания, и продолжила:
– Вы – лучики в моей жизни, которые направляют по светлой дорожке, среди темноты. Вы – те самые слабости, с которыми я никогда не буду бороться. Вы – единственные, кого я люблю чистой любовью. Мои мысли постоянно о вас. В последнее время я что только ни делала, но в голове только вы. Просыпаться на рассвете и засыпать поздней ночью с мыслями о вас – то, чем я живу. А живу я вами. Да, это звучит банально, но я люблю тебя и Филис. Люблю так сильно, что невозможно описать такое чувство. Я люблю вас вечно.
– И мы тебя, – одновременно сказали Джозеф и Филис, которая, видимо, последние минуты только притворялась, что спала.
Но не успела я возмутиться, как они с двух сторон поцеловали меня в щёки и рассмеялись, когда увидели, в какого красного помидора я превратилась от смущения. Всё это было похоже на какой-то волшебный сон, но, как и любому сновидению, всё это должно было рано или поздно закончится: в комнату неожиданно ворвалась Ричелл, вся запыхавшаяся от бега с жуткими ожогами и волдырями по всему телу от Канделы. Её лихорадочный взгляд встретился с нашим, и она в панике замахала руками.
– Нас предали. Нужно срочно уходить!
Она и шага не успела сделать, как пуля оставила кровавую дыру в её голове. А за упавшим телом Ричелл оказался Динх Юн.
XXXIII: А печаль холод греет
Нередко тоска по одной утраченной радости может омрачить все прочие услады мира.
Даниель Дефо
Ещё один мой друг погиб.
Ещё один.
И ещё одни слёзы предательски потекли по щекам, совершенно наплевав на моё обещание больше никогда не плакать. Но гибель Ричелл… сделала меня вновь слабой. От одного вида её окровавленного трупа у меня онемело тело и вновь затошнило, несмотря на пустой желудок. Миндальными, покрасневшими от слёз глазами мёртвая подруга уставилась прямо на меня, будто уже с того света хотела что-то мне сказать, но нечто другое, чем то, что надо было почему-то срочно уходить.
Но я не могла двигаться. Не могла.
Взглядом, полным неверия в происходящее, я провожала лежащую в луже крови Ричелл, когда Динх схватил меня за руки и повёл по коридорам замка. В сердце отдавалась тупая боль, под кожу будто затолкали вату, а лёгкие точно в несколько раз уменьшили в размах – так оказалось трудно дышать. И единственное, что пульсировало в лишённом эмоций теле, оказалась лишь мысль о. смерти Ричелл. Ричи, которая стала мне близкой подругой и которой я не успела ничего сказать перед… перед её гибелью. Когда мы вообще в последний раз нормально разговаривали? Сколько прошло дней с тех пор, как моё тело занимал Адлер? Ведь с Ченсом я успела поговорить, но с Ричелл…
Теперь не было у меня друзей, от перепалок которых хотелось смеяться до слёз.
Теперь не будет ни глупых шуток, ни драк на ринге, ни совместных посиделок за бутылкой коньяка.
Теперь никогда мы не соберёмся вместе, чтобы вспомнить былые времена или обсудить волнующие темы.
Теперь я больше не услышу смеха Ченса, катающегося на скейте, и не увижу злой гримасы Ричелл, тренирующейся стрелять из пистолета.
Их теперь больше не было.
Не было.
И как, как я могла их когда-то не ценить? Как я могла не видеть в них желание меня поддержать и даже подружиться? Ведь они столько всего сделали для меня: Ченс честно отдавал мне все собранные деньги за мою победу, всегда подбадривал и пытался поднять настроение, тогда как Ричелл никогда не позволяла дать мне слабину и проиграть ей, ведь именно только благодаря этому я была такой сильной. Первой. А теперь – единственной оставшейся из нашей троицы.
Неужели… следующая я?
– Хватит плакать, Делора! Сколько можно?!
Этот вечно гневный голос я бы узнала из тысячи. Ноги мгновенно подкосились, из груди вышибло дух, но меня крепко держал Динх, который не дал мне упасть на холодный каменный пол. Меньше всего на свете я желала сейчас увидеть своего отца – человека, лишившего меня детства, нормальной психики и собственного тела. Шрамы, невыносимая боль, бесчисленные уколы, чем только ни отравленная кровь – всё это с малых лет стало частью меня. И всё из-за отца. Поэтому видеть его после того, как у меня в последний
