что Джозеф таким образом хотел найти себе другую и попытаться построить с ней счастье, чтобы не причинять мне больше боли. Но итог теперь мне был известен: Джозеф не смог пережить расставание со мной, что привело к ещё большим страданиям.
И к ещё большей любви.
– Но всё же этот шрам…
Джозеф неуверенно коснулся его двумя кончиками пальцев, но тут же отдёрнул руку и стал выглядеть так, будто у него сейчас начнётся паническая атака.
– Я ведь тогда хотел продолжить тебе встречаться, но на нас напали, а я убил этих людей, – то ли со злостью, то ли с горечью продолжил он. – И проблема даже не в том, что я далеко не сразу ощутил вину насчёт убийств, а в том, что ты видела, как я это сделал. Может быть, тогда в тебе сидела и другая личность, но ты невероятно сильно этого испугалась. Ты испугалась меня и кричала, что я хотел и тебя убить. Кричала и плакала, пока один из притаившихся убийц не изуродовал тебе лицо перед своей смертью от моей руки. В таком ужасе я ещё никогда не был: видеть, как ты умирала, и при этом не иметь возможности ничего сделать. Меня будто парализовало, я не мог шевельнуться, лишь плакал и шептал твоё имя…
Прижав к себе ноги, Джозеф зажмурился и повертел головой, точно изо всех сил хотел отогнать от себя навязчивые воспоминания.
– Кто… меня спас? – я легко коснулась его оголённого плеча, давая понять, что я рядом и не обижена на него.
– Тория, – молодой человек спрятал голову между колен. – Не знаю, что она там делала, но именно она вызывала скорую и не сдала меня полиции, ведь если по-хорошему, то я должен был уже давно находиться где-нибудь в тюрьме или в колонии.
– Она мертва.
Парень резко поднял на меня испуганный взгляд.
– Т-тория?
– Да, – голос предательски дрогнул. – Элрой убил её.
Я ожидала слёз, выкликов и боли, но Джозеф будто снова стал прежним: с полным спокойствием посмотрел на яркий рассвет за окном, что отражался в его тёмно-голубых глазах и лучами солнца оставлял светлые линии но коже, и тоскливо улыбнулся.
– Иногда я позволял себе мечтать о том, как сложилась бы моя жизнь, если бы после смерти отца, Элрой и Тория стали жить с нами, одной большой семьёй. Подружился ли я тогда со своим сводным братом или всю жизнь считал бы его своим конкурентом? Стала бы Тория в чём-то меня слушаться или бы так всегда и бегала за Элроем? Полюбили бы их Хэмфри и Олин или бы так же воротили от них нос, как от меня? А как бы на это отреагировала моя мама и другая? Что вообще было бы? Какие изменения и отличия произошли бы? Может, я бы вовсе и не вырос вполне добрым человеком, а был бы заодно с Элроем и убивал бы людей, как и учил наш отец?
– Но ведь как-то ты всё равно стал хорошим, заботливым, любящим братом, верно? – мягко сказала я, желая помочь ему вынырнуть из омута прошлого. – Может, именно раздельная жизнь и сделала тебя тем человеком, который заботится о близких, переживает за них, помогает им и остальным людям. Ты ведь очень добрый и сильный, Джози. Не будь в тебе света, ты бы не стал спасать девочку из пожара, не стал бы спасать меня, не стал бы волноваться о сломанной руке Олин, не стал бы тревожиться о многом другом, что можно перечислять бесконечно – так много добра ты совершил для всех нас.
– Да, ты права, – неожиданно бодро согласился он, точно только этого и ждал, чтобы избавиться от чувства вины. – Но хочу тебя предупредить, что я не сразу побежал становиться добрее после того, как погиб отец. Долгое время я пытался следовать его наставлениям, его правилам и всему тому, что выучил. И это ни к чему хорошему не привело, разумеется, поэтому мама решила отвести меня к психологам, чтобы меня «как-то излечить». Тогда мне и поставили ПТСР.
– Но разве это не началось после того, как на нас с тобой напали? – удивилась я, вспоминая вчерашний разговор с Филис.
– Раньше у меня был другой флешбэк: гибель отца вновь и вновь заставляла переживать меня одни и те же эмоции, один и тот же ужас, – его передёрнуло. – Но мне помогли с этим справиться, когда я ходил на лечение несколько лет. И позже благодаря опыту стал помогать Филис, потому что она наотрез отказалась посещать психологов.
– Я знаю о вашей дружбе, Филис мне всё рассказала, – быстро проговорила я, чтобы Джозеф не начал мне всё повторно объяснять.
Но тот лишь спокойно улыбнулся, скользнув влюблённым взглядом по храпящей Филис.
– С самого начала я хотел, чтобы именно она обо всём тебе рассказала. У неё это лучше получается, потому что её удивительно трудно смутить!
– Но ты этого достиг, когда поцеловал её, – весело вспомнила я, на что собеседник сам покраснел и отвёл в сторону глаза.
– Я… до сих пор не знаю, как так вышло, но почему-то я влюбился в Филис.
– Может, потому что она ничем не напоминала меня? – выразила свою догадку я.
– Возможно. Но… ты не обижена? Не сердишься? Не…
– А разве на это похоже? – тихо рассмеялась я, подставляя лицо лучам солнца и прикрывая глаза. – Да, это было неожиданно с твоей стороны, да и сама Филис этого не ожидала, если учесть её ориентацию, но это не вызывало во мне ни капли ревности, ведь ты это имел в виду. Наоборот, это принесло мне ещё больше счастья.
– Правда? – с надеждой расслабился Джозеф и ещё сильнее покраснел. – Я никогда до этого не целовал Филис, потому что знал, что она любила тебя.
На этот раз пришёл мой черёд испытывать неловкость.
– А ты не злишься на меня за это? Или на Филис?
– Что за глупость, – фыркнул Джозеф. – Любовь не выбирает, кого любить, а кого нет. Она не знает, кого можно любить, а кого нет. И ей совершенно без разницы на мнение людей, их правила и моральные ценности. Любовь способна лишь появляться в человеке, как огонь на спичке – и гореть, гореть, гореть, пока не потухнет. Но бывает и так, что любовь горит вечно. И такая любовь у нас троих: я, ты и Филис.
– Именно Филис нам и не хватало во время наших отношений, – честно сказала я, с благодарностью глядя на спящую девушку, и поцеловала её в висок, на что она что-то забормотала во сне.
