произнесла это, в голове мелькнули картины сцены, свидетельницей которой я была, прежде чем упасть в обморок. К горлу мгновенно подступила тошнота. Мой желудок, впрочем, был пуст, поэтому я просто лежала на постели, испытывая рвотные позывы.
Приобняв меня, Иньчжэнь принялся легонько похлопывать мою спину. Я попыталась оттолкнуть его, но в моем теле не осталось ни капли сил. Обмякнув, со слезами в голосе я крикнула:
– Уходи! Не желаю больше видеть тебя!
Лицо Иньчжэня сделалось холодным, но на нем проступили также следы глубокой печали. Протянув пальцы, он схватил меня за плечо той руки, которой я все еще пыталась оттолкнуть его.
– Зачем? – плакала я. – Зачем ты это сделал?
Иньчжэнь с силой привлек меня к себе и заключил в объятия.
– Жоси, у нас будет ребенок.
Рыдания застряли в горле. Я подняла на Иньчжэня глаза, и тот кивнул.
– Лекарь слушал твой пульс и сказал, что уже месяц.
С этими словами он запечатлел на моей щеке едва ощутимый поцелуй.
– У нас будет ребенок, – мягко повторил он.
Я не испытывала никакой радости. В моей душе любовь к Иньчжэню так тесно сплелась с ненавистью к нему же, что я уставилась на него, не в силах пошевелиться. Иньчжэнь протянул руку и прикрыл мои глаза ладонью, прося:
– Жоси, не смотри на меня так. Разве ты не рада? Мы так долго этого ждали.
Боль в моем сердце стала такой невыносимой, что я согнулась и, сотрясаясь от рыданий, закричала:
– Иньчжэнь, я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя! Ненавижу!
На мгновение он будто окаменел. Затем легонько похлопал меня по спине и произнес:
– Я знаю! Жоси, я сделал это не без причины. Сперва отдохни и выздоровей, а потом я все тебе объясню.
– Она была мне младшей сестрой! – ревела я. – Сестрой!
Иньчжэнь прикрыл мне рот ладонью:
– Жоси, ты относилась к ней как к сестре, но она никогда не считала тебя таковой. А ведь я давал ей шанс.
Я в исступлении ударила его по руке. Это стоило мне большого напряжения, в глазах потемнело, и мое тело осело на подушки. Иньчжэнь поспешно подхватил меня, придерживая, пока я, тяжело дыша, обессилевшими руками толкала его.
– Если ты не хочешь меня видеть, я уйду, – сказал он. – Но так или иначе, ты должна хорошо заботиться о себе и о ребенке.
Позвав Мэйсян и Цзюйюнь прислуживать мне, он поднялся с постели, бросил на меня, неподвижно лежащую с закрытыми глазами, пристальный взгляд и тихо удалился, то и дело оборачиваясь.
Лежа в забытьи, я видела много снов. Они дробились и перемешивались между собой: словно все эти годы снова пролетели, уместившись в одно мгновение, которое, однако, было весьма долгим и мучительным.
Весной Юйтань сидела на кане, вышивая для меня платок, пока я рядом с ней листала книгу. Изредка в комнате раздавался звонкий смех, эхо которого быстро таяло в тоске и холоде Запретного города.
Когда я болела, именно ты заботилась обо мне, обтирая меня платком, поднося лекарства. В тот раз, когда мне было так плохо, что не осталось воли к жизни, ты всю ночь провела у моей постели, напевая, и своей песней помогла мне очнуться.
Когда я попала в прачечные и была вынуждена заниматься самым презренным трудом, ты не бросила меня и продолжала всеми силами оберегать. Наши сестринские чувства, которым вот-вот должно было стукнуть двадцать лет, были постоянным источником тепла в этом холодном дворце.
Я думала, что с помощью его любви ко мне смогу защитить тебя, сделать так, чтобы никто в Запретном городе не сумел навредить тебе, но я не ожидала, что он способен так с тобой поступить.
Юйтань, с твоим уходом из Запретного города исчезли последние частички тепла.
Разбудив меня, Мэйсян сложила платок и принялась протирать мне лицо. Оказывается, я плакала во сне.
Только-только рассвело. Я велела Мэйсян сходить к Ван Си и привести его ко мне. Поколебавшись, девушка все же сказала «Слушаюсь!», опустила голову и вышла.
Вскоре в комнату, ступая неверными шагами, вошел Ван Си. Он был очень бледен, глаза глубоко запали, и вокруг образовались черные тени. Ван Си наблюдал произошедшее от начала до конца, и это, очевидно, глубоко шокировало его. Лица у Мэйсян и Цзюйюнь тоже выглядели опухшими от слез, но к Юйтань они никаких чувств не испытывали: просто испугались самой казни.
Мэйсян продолжала стоять рядом.
– Ступай! – велела я.
Девушка помедлила, но вышла из комнаты. Я пригласила Ван Си присесть, но тот почтительно остался стоять у постели, показав пальцем на дверь.
– Я нарочно, – беззвучно прошептала я одними губами.
Внезапно все поняв, Ван Си поспешил воскликнуть:
– Слуга не осмеливается сесть. Если у сестрицы есть ко мне какое-то дело, то пусть она говорит прямо!
Я немного помолчала, пытаясь унять душевную боль, а затем спросила:
– В тот день Юйтань… Она… Чем все закончилось?
На глазах у Ван Си выступили слезы, но, хотя его подбородок дрожал, он спокойно ответил:
– Она скончалась очень быстро и почти не испытала мучений.
При этих словах слезы все-таки покатились по его щекам, и Ван Си быстро утер их рукавом.
– Она что-нибудь сказала перед смертью? – спросила я, прижав ладонь к груди.
Ван Си быстро огляделся по сторонам, вытащил из-за пазухи обрывок ленты и, сунув его мне под подушку, вслух произнес:
– Она только улыбалась, ничего не говоря.
– Как ты? – поинтересовалась я вслух, взглядом спрашивая совсем о другом.
Ван Си изобразил рукой движение, которым ленту сунули в дверную щель, а затем показал, как открыл дверь и увидел послание. Вслух же он ответил:
– У вашего покорного слуги все хорошо.
Некоторое время мы молча обменивались взглядами. Затем Ван Си сказал:
– Если у сестрицы нет никаких поручений, покорный слуга с ее позволения откланяется.
С этими словами он развернулся и ушел, даже не дождавшись моего ответа. Мне хотелось окликнуть его, остановить, но я сдержалась.
Под предлогом, что мне нужно отдохнуть, я выгнала Мэйсян с Цзюйюнь, опустила занавесь и спряталась под одеяло, чтобы разглядеть ленту. На ней была написана всего пара строк, но каждый иероглиф отпечатывался в моем сердце, словно вырезанный ножом.
Прошу, сестрица, помоги моей семье. Я, Юйтань, знаю, что скоро умру. Всегда надеялась, что однажды смогу сама все тебе объяснить, но возможности уже нет. Я спешу, а потому не смогу выразить все, что
