«Вслед за указанным моментом (2 часа 25 минут) на подбитом, горящем и одолеваемом течью “Суворове” перестала действовать связь штурвалов боевой рубки и центрального поста с рулевым механизмом, и порван был телеграф к левой судовой машине.
Прежде чем был обнаружен отказ руля, “Суворов», имея значительный крен на левый борт, ушел на несколько румбов вправо от курса. Затем, когда на нем начали управляться машинами, также не вдруг заметили, что телеграф передает сигналы только в одну машину — и корабль продолжал катиться через ост и зюйд-ост к зюйду и к зюйд-весту».
Судьба флагмана
«От начала этой невольной циркуляции до своей гибели “Суворов” уже не в состоянии был справиться с полученными повреждениями и не участвовал в движении эскадры.
Оставаясь почти на месте, он терпел сначала от снарядов, перелетавших над дефилировавшими мимо него судами нашей броненосной эскадры, пока она, отвлеченная его уклонением и затем выправившаяся в кильватер броненосцу “Император Александр III”, шла к югу; затем он был расстреливаем непосредственно концевыми броненосными крейсерами неприятеля, потом — снова его броненосцами, когда они, преследуя повернувшую к норду русскую эскадру и преграждая ей путь к Владивостоку, вторично приблизились к “Суворову”.
Когда наша эскадра второй раз повернула на юг, “Суворов” вновь подвергся действию артиллерийского огня всего броненосного флота японцев, пока этот флот поворачивал вдогонку за русскими броненосцами.
На том же приблизительно месте изолированный “Суворов” отразил атаки двух истребителей — одну около 3 часов 20 минут, а другую — около 4 часов 25 минут.
По обнародованному донесению японского адмирала, первая минная атака на “Суворова” была произведена пятым отрядом из четырех истребителей под командою капитана Хирозе под прикрытием крейсера “Шихайя”, который обстреливал при этом наши миноносцы. Из этого японского отряда истребителей один был серьезно поврежден огнем “Суворова”.
По тому же донесению, вторую атаку вел четвертый отряд из четырех истребителей под командою капитана Судзуки, который также поплатился выходом из строя истребителя “Асасиво”.
С конца 5-го часа “Суворова” начали обстреливать крейсера “Мацусима”, “Итцукусима”, “Хасидате” и “Акацузу” под командованием Вице-Адмирала Катаока и последовательно крейсера отрядов Контр-Адмирала Того и Вице-Адмиралов Дева и Уриу, пока, наконец, в 7 часов вечера броненосец, исковерканный артиллерийским огнем, был утоплен минами второго отряда миноносцев под командою капитана Фудзимото».
«Князь Суворов» — курс NO 23°
У Георгия Александровского в его «Цусимском бою» рассказано о последних часах жизни флагманского броненосца.
«Сбита последняя мачта и упала последняя труба, но корабль жил и двигался. Так как он не мог поспеть за быстро маневрировавшей русской эскадрой, искусно возглавляемой “Императором Александром III”, то он лег на старый курс, направляясь в одиночку во Владивосток.
В безмолвном изумлении преклонимся перед несломленной настойчивостью, с которой смертельно раненный корабль стремился выполнить порученную ему задачу.
Огонь противника по-прежнему старался воспрепятствовать продвижению “Суворова” на север. Исполинские удары продолжали обрушиваться на броненосец. Но корабль продолжал упорно продвигаться на север, а уцелевшие башни “Суворова” не переставали отвечать»{232} …
Взгляд с «Ушакова»
В своих воспоминаниях о Цусимском бое офицер славного броненосца береговой обороны «Адмирал Ушаков», командир батареи 5-дюймовых орудий левого борта мичман Иван Александрович Дитлов, воскрешает несколько минут одинокого стремления вперед упрямого флагманского броненосца.
«Вокруг “Суворова” вода прямо закипала от падающих снарядов, не забывали и других, в нас, маленьких, вероятно, не целили, и снаряды, падавшие около, были случайные.
— На “Суворове” пожар! — крикнул один из комендоров.
— Какой пожар, просто дым от выстрелов, не смотри, а делай свое дело, — ответил артиллерийский кондуктор Шутов.
— Да нет же, пожар, вон и огонь.
— Молчи, дурак, — прошипел кондуктор, сильно дернув его за рукав.
Я видел давно, что “Суворов” горит, и мысленно молился о сохранении Рожественского. В это время почувствовал небольшое сотрясение броненосца, и вслед за этим раздалась команда старшего офицера: “пожар в жилой палубе!”. Мы направили шланги из батареи вниз, через несколько минут их вернули с известием, что пожар потушен, я сбежал вниз напиться. Вернувшись в батарею и взглянув в правую сторону, я увидел такую картину. Параллельно с нами без мачт и труб, с большим креном шел остов пылающего корабля, борт его накалился докрасна, дым, вырываясь за неимением труб прямо из палубы, окутывал черным облаком погибающий броненосец, придавая ему какой-то особенно страшный, чудовищный вид, но он все-таки шел вперед и продолжал стрелять. Это был “Суворов”…»{233}
И изнутри
О том, что происходило в это время на «Суворове», хорошо известно из дневника капитана 2-го ранга Владимира Ивановича Семенова, положенного в основу его «Боя при Цусиме», и показаний спасенных «Буйным» офицеров штаба эскадры. Но сохранилась, по счастью, и записка об этих часах «Суворова» и простого моряка — писаря штаба эскадры Н. Степанова. Приведем несколько строк из нее:
«Я, как уже сказал выше, находился на верхней палубе у правой носовой 6-дюймовой башни. До открытия огня с нашего броненосца я перешел на левый борт, откуда и мог прекрасно видеть весь первоначальный маневр как нашей, так и неприятельской эскадр, но когда ранило мичмана князя Церетели[246], приказано было к борту не подходить за исключением какой-либо необходимости. С мостика нам приказали встать на свое место и без приказаний никуда не отлучаться. За это время огонь обеих эскадр усиливался. Вдруг с мостика раздался голос, просивший скорее носилки…
…Время бежит. Мимо проносят убитых и раненых, некоторых легкораненых ведут товарищи, некоторые пробираются сами, но все это проходит наполовину незамеченным. Уже не то привлекает мое внимание, все оно обращено на падающие и с ужасающей силой рвущиеся снаряды.
Вот один из них упал на шканцы, разметав в рострах в щепки гребные суда, и произвел небольшой пожар…
…Вдруг произошло что-то поистине ужасное, раздался страшный, потрясающий воздух взрыв, а вслед за ним с треском и каким-то необыкновенным звоном осколки и обломки железа и дерева дождем посыпались на палубу, где-то опять прокричали пожар.
В эту минуту я увидел пробирающегося к нам с юта капитана 2-го ранга Семенова. В руках у него была небольшая записная книжка, которой он смахивал с шеи и плеч сыпавшиеся на него мелкие осколки дерева и разного мусора, образовавшегося от взрыва. Подойдя к нам, он вынул часы и что-то стал записывать. Оказалось, что несколько неприятельских снарядов одновременно снесли стеньгу, реи фок-мачты и переднюю дымовую трубу.
Был уже четвертый час. В это время по трапу спускались с мостика раненые в боевой рубке: старший судовой штурманский офицер лейтенант Зотов (рана в предплечье) и старший артиллерийский офицер лейтенант Владимирский (рана в голову).
Лейтенант Петр Евгеньевич Владимирский — старший артофицер «Суворова»Последний, спустившись по трапу в батарейную палубу, к месту временного перевязочного пункта, предполагая, вероятно, найти там врача или фельдшера, но найдя там лишь одно разрушение, вернулся обратно, вытирая на ходу снятым с фуражки чехлом липкую кровь, сочившуюся по всему лицу и шее. Он снова поднялся на мостик…
…Неутомимый, ни на что не обращающий внимание капитан 2-го ранга Семенов… уже был ранен в ногу, сзади, выше колена, с необыкновенным хладнокровием стоял он на совершенно открытом месте недалеко от нас на шкафуте и долго что-то, взглядывая на часы, записывал.
Верхняя палуба была совершенно пуста. Тут и там виднелись пожары, тушить не было никакой возможности. Все шланги были изорваны, пожарные краны поломаны. Самая палуба, местами изуродованная снарядами, горела, большая же часть ее была завалена горящими остатками гребных судов, разбитых еще в самом начале боя. Тут же были и остатки паровых и минных катеров, части мачт, стенег, рей, дымовых труб, поручней и площадок мостиков, исковерканные двери и рамы верхних рубок… Кормовая командирская рубка пылала огромным костром.
