Правда, можно было попытаться позвонить и попросить, чтобы прислали сапоги из города, да разве отсюда дозвонишься, когда связь работает с грехом пополам. «Придется подождать, когда приедем, тогда и позвоню», — решил Захар Михайлович, одевая валенки и полушубок.
В коридор, куда Ершов вышел покурить, к нему подошел проводник. Ткнув пальцем в окно, он сочувственно сказал:
— Поплывете в валенках. Ишь, как развезло. Для простуды самое подходящее время. Потом за все лето не отваляетесь.
— Что же делать, если так вышло, — виновато улыбнувшись, ответил Захар Михайлович. — В городе, может быть, разживусь сапогами.
Проводник покачал головой.
— В ту поездку нас сильная оттепель застала, а Михаил Васильевич Фрунзе вот так же, как и вы, в валенках оказался. В штаб звонил, да телефон что-то испортился.
Пока суть да дело, ждал он ждал на станции, а потом взял у меня ботинки, в них и уехал. Прислал через час с запиской: «Спасибо за выручку, тезка». Меня ведь тоже Михаилом зовут, Самсоновичем. А я говорю, как не выручить, если свой человек в неожиданной беде оказался.
В свою очередь, Ершов, отрекомендовавшись, сказал:
— Правильно, Михаил Самсонович. Без взаимной выручки не проживешь. Особенно сейчас. Время-то какое горячее… Как ни день, то что-то новое. Вот и погода: вчера еще была зима, а сегодня дождь льет…
— Точно, точно, Захар Михайлович, — согласился проводник, — время тово, будь оно неладно, изменчивое. Проживешь, к примеру, день, посмотришь на перемены, — куда там раньше и за двадцать лет такого не происходило. Много-много изменений сейчас происходит, а особенно, если взять в части равенства. Я к тому это говорю, Захар Михайлович, что прежде даже шкет какой-нибудь, замызганный офицеришка, и тот с нашим братом разговаривать не хотел. Серость, дескать, невежество. А теперь сам командующий, Михаил Васильевич, не побрезговал мои простые солдатские ботинки надеть. А может быть, и вы, Захар Михайлович, согласитесь воспользоваться по части ботинок.
— Нет, нет, что вы, Михаил Самсонович. Они вам и самим нужны будут.
— А на что они мне? — развел руками Михаил Самсонович. — В город незачем, а в вагоне я могу и в чесанках. В самом деле, Захар Михайлович, давайте-ка берите ботинки, лучшего в вашем положении все равно не придумаешь. Разве только великоваты будут, сорок четвертый размер, да это не беда, из больших не вывалишься, так что я сейчас.
Через несколько минут Михаил Самсонович с видом человека, одержавшего решительную победу, принес старые солдатские ботинки. Вдруг глаза Михаила Самсоновича невероятно расширились. Все его лицо как-то неестественно вытянулось.
— Смотри-ка! Мать честная… Что это! — закричал Самсоныч и, перевернув ботинок, вытряхнул на пол трех голых крысят. — А я все смотрю на ботинок и думаю, смотрю и думаю, чего он, черт, вроде как бы шевелится.
А тут вот, оказывается, что.
Поезд стоял еще долго. Михаил Самсонович успел убрать крысят, вымыть и высушить ботинки и снова торжественно вручить их Захару Михайловичу.
Вечером у Фрунзе назначалось секретное совещание.
Он попросил Ершова зайти пораньше. Хотел еще до совещания согласовать с ним некоторые вопросы. Здороваясь, Михаил Васильевич с лукавой улыбкой посмотрел на ноги Ершова.
— Это вас Самсоныч обмундировал? — уж совсем рассмеявшись, спросил Фрунзе.
— Он, — тоже улыбаясь, ответил Ершов. — На сутки разрешил. Забавный старик. Рассмешил меня до слез.
— Да, да, забавный, — согласился Михаил Васильевич. — Поговорить любит и не глуп. Но вы зря, Захар Михайлович, надо было позвонить. Без сапог-то сейчас плоховато.
— Звонил, Михаил Васильевич, с вокзала звонил. Не нашли сапог. Говорят, все на передовые услали. Обещали завтра новые сшить, товар будто бы есть. А если подморозит, тогда и без сапог обойтись можно будет.
— Да, — задумчиво произнес Фрунзе. — Не нашли. Что ж поделаешь, пока еще не богато живем. Но все же сейчас становится лучше. Тыл стал помогать неплохо. Стараемся здесь ничего не задерживать, до бойцов продвинуть.
Разложив на столе нужные для совещания бумаги, Фрунзе подошел к Захару Михайловичу, и они вместе сели на стоящий у окна небольшой диванчик. Разговор начался сам по себе, с сообщения Ершова о том, что главком все еще считает, что наступление лучше было бы начать после распутицы.
Фрунзе с тревогой посмотрел на Ершова и, как бы ища у него поддержки, спросил:
— Неужели, Захар Михайлович, главком до сих пор не понял, что, задерживая наступление, мы с каждым днем ухудшаем наше положение. Неужели ему невдомек, что сейчас, когда противник подходит к самой Волге, для нас особенно значимы слова о том, что промедление смерти подобно. Меня никто не убедит, что оттяжка может принести нам какую-то пользу. Распутица кончится не только у нас, но и у противника, затяжка наступления даст возможность врагу подтянуть отставшие тылы. Вот, пожалуй, и все, чего мы сможем достичь.
— Главком имеет в виду не только дороги, хотя и это важно, но и подход заканчивающих формироваться частей, назначенных для южной группы, — ответил Ершов, стремясь не выдать собственного отрицательного отношения к задержке главкомом и отдельными членами реввоенсовета фронта качала встречного удара по колчаковцам. — Подкрепления только еще начинают подходить, и надо еще раз самым серьезным образом взвесить все эти обстоятельства.
— Взвешивали, Захар Михайлович, — с живостью заговорил Фрунзе, — взвешивали несколько раз. Все учтено. Самара, Саратов и другие города послали нам несколько тысяч рабочих, тысячи коммунистов. Получено не мало оружия, боеприпасов, обмундирования. В частях проведена большая политическая подготовка. Войска готовы — дальнейшая оттяжка преступна. Пусть все, что поступит позднее, будет нашим резервом.
Когда Фрунзе умолк, Захар Михайлович смотрел в окно. Можно было подумать, что он не слышал того, что говорил ему Фрунзе, если бы не собранные на лбу глубокие морщины.
— Не спорю, Михаил Васильевич, возможно, что это и так, — сказал он, наконец. — Но все же не мешает еще раз просмотреть все детали. Я вас очень прошу, если можно, отложите совещание на утро и скажите, пусть мне дадут вот эти сведения. — Он вырвал из записной книжки лис точек и подал его Фрунзе. — В зависимости от результатов проверки мне поручено сообщить вам решение реввоенсовета фронта. Будем надеяться, что все будет хорошо.
Фрунзе поднялся с места, позвонил и передал записку Ершова вошедшему работнику штаба. Наблюдая за Фрунзе, Захар Михайлович видел, что тот доволен и не сомневается в благополучном исходе переговоров о наступлении. Сам Захар Михайлович давно поддерживал как план, так и выдвинутый Фрунзе срок наступления. Поэтому не случайно, что именно его послали в штаб группы, когда реввоенсовет фронта стал склоняться в пользу фрунзенского плана. Ему было поручено вместе с командиром установить окончательный срок задуманного удара, подобрать и утвердить исполнителей этого дела.
Вопрос о командирах ударной группы, как видно, волновал и Фрунзе. Поэтому он тотчас же вернулся обратно, неся в руках папку с бумагами.
— До совещания мне хотелось бы, Захар Михайлович, поговорить с вами о людях, — снова усаживаясь на диванчик и раскрывая папку, сказал Фрунзе. — Сейчас очень важно, кому будет поручено руководство ударной группой. Пришла пора назначать командиров.
— А кого вы предлагаете? — вынимая из кармана карандаш и записную книжку, спросил Захар Михайлович.
— Я советовался с Куйбышевым, у нас сложилось общее мнение: назначить командующим ударной группой Калашникова Василия Дмитриевича, а комиссаром Маркина Данилу Ивановича. На наш взгляд, это самые подходящие товарищи; Они не раз показали себя умелыми руководителями боевых операций, хорошо знают условия и местность. Среди бойцов и командиров пользуются большим авторитетом. Чтобы убедить Ершова в правильности своего выбора, Фрунзе раскрыл папку и стал читать биографию Калашникова. Но Ершов, дружески улыбаясь, закрыл в руках у Фрунзе папку, а затем сунул в карман и свою записную книжку.
— Не нужно, Михаил Васильевич. Этих людей я знаю, давно, работал с ними, а с Маркиным вместе в тюрьме сидели. Вы не ошиблись в выборе. Именно им надо поручить дело. Оформляйте приказ, я завизирую. Такие не подведут.
Довольный ответом, Фрунзе протянул лист бумаги.
— И приказ готовый, Захар Михайлович, вот посмотрите.
Ершов взял приказ, подошел к столу и написал на углу «Одобряю. Член Р. В. С. фронта». Подписавшись и подавая приказ Фрунзе, Ершов добавил: — Да, да. Именно им надо поручить это дело.
— Не хотите ли познакомиться со списком командиров дивизий и бригад? — подавая Ершову еще один лист бумаги, спросил Фрунзе.
Первой в списке стояла фамилия Карпова Алексея. Он назначался командиром дивизии, наносившей главный удар во фланг противника. Возвращая список, Ершов сказал:
