миссионеры» с целью заключения «сверхсекретных» сделок. Вскоре среди них стали мелькать и имена иностранцев, главным образом из ФРГ: руководитель восточноевропейского отдела Министерства иностранных дел ФРГ Франк Крапф, который в роли «посредника» ведет весьма деликатные «дипломатические» переговоры с посланными в Швейцарию Цян Сюэ-сеном китайскими специалистами. Затем в Китай направляются западногерманские торговцы оружием и среди них известный Ханц Иохим Зайденхнур. Именно они убедили швейцарскую фирму «Гретлер» поставлять Китаю «современное оружие». В 1966 году в Китай приезжает западногерманский специалист по ядерной физике Бертолп Зелигер. За два года до этого среди бескрайних песков и песчаных дюн в пустыне Такла-Макан был произведен опытный взрыв первой китайской атомной бомбы. За ней последовали взрывы второй, третьей, четвертой, пятой… А в июне 1967 года, в разгар «большого тайфуна», в Китае было проведено испытание первой водородной бомбы. Ее создали в провинции Цинхай, в лабораториях, расположенных на труднодоступных склонах горы Алашань, где обитают только дикие орлы и «демоны в белых халатах». «Экспериментальные» взрывы атомных и водородной бомб следовали один за другим. В годы «большого тайфуна» был создан цветной документальный фильм о первых трех атомных взрывах… Он шел под названием «Великая победа Мао Цзэ-дуна». И атомные взрывы превозносились агентством Синьхуа так же, как «великая победа идей Мао Цзэ-дуна», как «достижение великой пролетарской культурной революции».
После каждого атомного или водородного взрыва по команде властей в Пекине начинались шумные многочасовые демонстрации под антисоветскими лозунгами. Не было сомнений, китайское руководство придавало «особое значение» быстрому развитию атомной и ракетной промышленности. По мнению дипломатов и политических наблюдателей, в Китае, кроме того, усиленно работали над системами баллистических ракет, способных нести ядерные заряды, готовились опытные запуски межконтинентальных ракет и не менее трех четвертей всех расходов на научные исследования были направлены на создание ракетно-ядерного потенциала, ибо в ракетно-ядерном потенциале, по заявлению «Хунци», «нашло концентрированное выражение стремительное развитие социалистической промышленности, науки и техники в Китае».
В то время как первый китайский спутник совершал обороты вокруг Земли, американские разведывательные спутники, по словам журнала «Линк», сообщали информацию «о строительстве в Китае огромных площадок для запусков ракет…».
Я покидал Пекин в холодный декабрьский вечер. Пекинские ветры гнали песок и пыль, принесенные из далеких степей и пустынь, и поднимали в воздух землю, извлеченную на поверхность при строительстве бомбоубежищ. Пекин проводил «великий стратегический курс» «готовиться к…».
«Китай вынужден готовиться в дальний путь», — заявил позднее Чжоу Энь-лай группе швейцарских журналистов, которые «расшифровали» эти загадочные слова так: «Готовиться к войне».
«В дальний путь! К войне!»
Почему?
Выдвигая лозунг «Опасность с севера», китайское руководство надеялось сплотить разобщенный «тайфуном» китайский народ, отвлечь его внимание от тяжелых внутриполитических проблем, поднять его трудовую активность. И, дополнит газета «Правда», чтобы раздуть военный психоз и обосновать гонку ракетно-ядерного вооружения, компрометировать миролюбивую внешнюю политику стран социалистического содружества, чтобы оправдать свое сближение с силами империалистической реакции.
XV. Неоконченный эпилог
Безвыходных положений нет, есть лишь неправильные пути.
Китайская поговорка
За несколько дней до моего отъезда из Пекина на прощальном коктейле посол Непала, дуайен дипломатического корпуса, вручил мне от имени дипломатического корпуса подарок — серебряный поднос с орнаментом искусных гонконгских мастеров. Но не этим дорог мне данный подарок. На подносе выгравированы автографы всех руководителей дипломатических миссий в Пекине, в том числе братских социалистических стран, тех, с кем мне пришлось работать в тот период, когда вокруг нас свирепствовал «большой тайфун». Сейчас все дипломаты приехали на пекинский вокзал. В наступивших декабрьских сумерках едва видны прощальные взмахи рук. Поезд медленно отходит от перрона, неторопливо рассекая ночную мглу. Пекин тонет в ночи, а я испытываю чувство боли. Это боль разлуки. Я расставался, и возможно навсегда, со страной, в которой жил в сложные и трудные для нее времена. Расставался с народом, который мне не удалось узнать поближе, но его судьба и участь мне не безразличны. Перед своим отъездом в Китай я не знал о нем ничего. Не больше знаю и теперь, когда покидаю его.
В Китай я попал в тот период, когда там бушевал «тайфун». Нас держали на расстоянии от происходивших в стране событий, от народа. Поэтому горько сознавать, что жил в стране месяцы, годы, но так и остался чужим и для нее, и для ее людей. И произошло это не по твоей вине.
Говорят, первые годы после освобождения китайцы часто употребляли слово «фаншэн». Это слово означало конец гнета, бесправия, оскорблений и унижений. Это слово часто произносили и рабочие, и крестьяне, и интеллигенты. Для рабочего слово «фаншэн» означало избавление от рабства и превращение в полноправного человека; для крестьянина — земельную реформу и землю; для интеллигента — освобождение от страха перед безработицей. Говорили также, что только человек, живший в глубоком мраке и вдруг увидевший лучи солнца, может полностью осознать смысл слова «фаншэн». Это было в первые годы. Но постепенно слово «фаншэн» стало употребляться все реже и реже. Потому что люди перестали оглядываться назад. Освобожденный народ пошел по великому пути строительства социализма. Путь к социализму не ровен и не гладок. Но рядом с Китайской Народной Республикой великий Советский Союз, который оказывал ей и помощь, и поддержку. И все ее друзья верили, что, только идя в ногу с великим социалистическим содружеством, Китай поднимется во весь свой могучий рост и обретет подлинное величие на пути к светлому социалистическому будущему.
В Пекине изменили социалистическому содружеству. Взяли другой курс. Пошли по другому пути…
Поезд мчит по маньчжурским степям. Глубокая декабрьская ночь постепенно растворяется в ранней утренней заре. В кошмарных снах этой ночи, последней ночи, проведенной на китайской земле, перед моими глазами промелькнуло, как кинолента, все увиденное, все пережитое. Полыхающее здание иностранного посольства, озлобленные толпы, ощетинившиеся улицы и площади, грохот репродукторов, сливающийся с охрипшими голосами скандирующих людей, разноцветные надписи, лозунги и портреты…
Меня все больше мучают вопросы: кто задумал и начал этот «тайфун»? Куда идет Китай? И куда придёт?
Можно ли оправдать концепцию превращения Китая в изолированное милитаристское государство, где бы все восьмисотмиллионное население одинаково думало и одинаково действовало? Можно ли строить социализм и одновременно выступать против первой страны социализма?
Ответ на один вопрос был бесспорен: Кто? — Он, Мао Цзэдун… «Начало переворота — это моя заслуга!» — заявил он еще ранней осенью 1967 года на «рабочем совещании» в ЦК.
Какова причина? Китай пошел по капиталистическому пути, изменил свой цвет, ответили нам во время одной из бесед в Министерстве иностранных
