Наконец прозвучало последнее «амен», молящиеся поднялись с колен, и их лица обратились к Мартину. Многие из лазаритов показались ему вполне обычными людьми, но другие были покрыты рыхлыми мясистыми наростами, на щеке одного рыцаря багровело огромное пятно, сочащееся сукровицей, а искаженный лик другого напоминал свирепую львиную морду. У прочих виднелись лишь пятна лепры. Общее число лазаритов не превышало двух десятков.
— Слава Иисусу Христу, брат! — поклонился один из рыцарей. — Будьте благословенны — отныне вы дома.
Да, так оно и было, ибо здесь находилось их последнее прибежище, ибо другого дома эти несчастные не имели.
— Я брат Барнабе, капитан отряда Благословенной смерти, — представился другой рыцарь с голым, как колено, черепом и непомерно распухшими, свисающими чуть ли не до плеч мочками ушей. — Покажите нам свое лицо, брат!
Мартину пришлось подчиниться. Расстегнув под горлом ремни закрытого шлема, он снял его, а затем стянул с головы кольчужный капюшон и стеганую шапочку. Его светлые, выгоревшие почти до желтизны волосы упали на лоб, скрывая синеву глаз.
Капитан Барнабе, покачав головой, проговорил:
— Что и говорить, горестно будет потерять такое лицо! Но что значит наша телесная оболочка по сравнению с вечной жизнью души? Где у вас отметины лепры?
— Пятна в подмышках и паху. Монахи в Намюре, откуда я родом, определили, что это несомненная проказа.
— У нас уже есть один брат Мартин, — заметил капитан Барнабе, указывая на прокаженного, изуродованного наростами. — Мы будем называть вас Мартин Прекрасный.
Эти слова вызвали улыбки на лицах лазаритов.
— Не тревожьтесь, вы все равно не доживете до той поры, когда хворь вас обезобразит, — произнес брат Джон, кладя руку на плечо Мартина. — Прежде нас было здесь гораздо больше, но лазариты так рвутся в бой, что смерть приходит к ним без промедления, словно возлюбленная в объятия. Никто из нас не успеет превратиться в гниющую падаль, ибо когда сюда явится Ричард, все мы погибнем во славу Господа. Это ли не истинное счастье для христианина?
Безобразные лица больных засветились оживлением.
Мартину пришлось сдержать себя, чтобы не сбросить руку лазарита с плеча. «Пусть смеются, — пробормотал он про себя, — лишь бы не стали проверять наличие пятен на моем теле».
Но никто и не подумал его проверять — ибо какой же здоровый человек по собственной воле решится жить и воевать среди прокаженных?
В соседнем помещении шатра, отделенном пологом от импровизированной часовни, слуги лазаритов уже накрывали длинные столы. Еда была немудреной: поджаренный хлеб, яйца, кровяная колбаса, ячменная каша, в кувшинах подали светлое пиво. Но и такая пища, как говорили лазариты, после минувшей голодной зимы казалась им лакомой и обильной. Что касается Мартина, то ему, что называется, кусок не шел в горло.
— Под Акрой ныне тихо, и это нас не веселит, — поведал вновь прибывшему брату капитан Барнабе. — С каким нетерпением мы ждали короля Филиппа, как молились о его здравии! Но как только он прибыл сюда, все боевые действия приостановились, ибо французский король решил дождаться союзника, а Ричард Английский задержался на Кипре. Вы ведь прибыли с Кипра, брат Мартин, так поведайте, как там обстоят дела и долго ли нам пребывать в этом тягостном ожидании!
Мартин кратко описал положение на острове. Весть о том, что король Англии собирается возглавить кампанию против Исаака Комнина, вызвала общее оживление. Лазариты решили, что такой опытный воин, как Ричард, в считаные дни справится с императором-самозванцем и наконец-то направится в Палестину. Тогда-то они и покажут, на что способны!
— Неужели Филипп сдерживает армию? — прервал эти речи Мартин, поняв, что при таких обстоятельствах ему не скоро удастся «погибнуть» и расстаться с прокаженными.
Лазариты сокрушенно качали головами. Осада Акры — это попытки штурма крепости, стычки, вылазки и периоды продолжительного затишья. И так длится уже почти два года, — заметил лазарит с открытой гноящейся язвой на щеке, имени которого Мартин не запомнил. Вид этой язвы пугал его — вот настоящий источник заразы, от которого следует держаться как можно дальше!
Однако больной, перехватив его взгляд, добродушно рассмеялся и принялся рассказывать о том, как некогда он вполне успешно лечился в грязевых купальнях Мертвого моря, что сдерживало развитие проказы. На эти грязи регулярно приезжал король Бодуэн, и этот рыцарь не единожды имел возможность беседовать с прославленным полководцем.
— Но ведь это было так давно! — поразился Мартин.
— Да, более восьми лет назад. Но ведь и лепра пожирает человека не торопясь. Король Бодуэн, заболев проказой в семь лет, умер в двадцать пять. И сколько же он успел за это время! Правда, в последние год-два…
Лазарит горестно умолк. Молчали и его собратья. Мартин внезапно почувствовал, как шевелятся волосы на затылке. Он знал, что в последние годы молодой король превратился в полутруп: у него сгнили кости, отпали конечности и вытекли глаза. Безобразно изувеченное болезнью лицо Бодуэну приходилось скрывать под серебряной маской.
Капитан Барнабе первым нарушил молчание, подняв чашу за рыцарские добродетели. Прочие лазариты подхватили по кругу:
— Сражаться за справедливость и добро против несправедливости и зла!
— Не отступать перед врагом!
— Верить заветам нашей святой матери Церкви и блюсти заповеди Господни!
— Быть милосердными к слабым, защищать их!
— Вести с неверными беспощадную войну!
Когда черед дошел до Мартина, он также произнес то, что помнил из кодекса рыцарской чести:
— Соблюдать законы короля, отечества и рыцарства!
— Но только какого короля? — не без язвительности поинтересовался один из прокаженных.
И тотчас между лазаритами вспыхнула перепалка: одни утверждали, что королем должен оставаться Гвидо де Лузиньян, так как он принял помазание в храме Гроба Господня, другие стояли на том, что маркиз Конрад Монферратский станет лучшим правителем этой земли, в особенности после того, как Гвидо безмерно уронил себя, проиграв сражение при Хаттине.
— Я был там и видел, как христиане толпами гибли от рук неверных, — невнятно проговорил брат Иероним, брызжа слюной. — От жары и удушья я лишился сознания… а может, кто и угодил мне по шлему, трудно сказать. Зато помню, какой там был ад… Я пришел в себя среди трупов, в пыли и крови. Уже вечерело, но жара никак не спадала. Я поднялся и пошел, переступая через тела людей и коней. Клянусь — вся земля вокруг была пропитана кровью моих братьев по вере. Из отряда нашего ордена не уцелел ни один. Им-то было сейчас легко — они вознеслись прямо к престолу Господа, а я, злосчастный, брел по этой кровавой долине, и встречавшиеся на моем пути сарацины разбегались, едва я обращал к ним лицо.
