Думая обо всем этом, Алиор шел, кутаясь в свои фантазии как в шерстяной плащ, и потому, наверное, не чувствовал холода того мира, в который попал. И не важно, что его щеки раскраснелись, а спутанные ветром волосы покрылись сединой инея. Он ведь этого не видел, не знал. А для человека нет ничего важнее его собственных ощущений. Так погруженный в молитвы богам небес и земли жрец идет по раскаленным углям, не чувствуя пламени под своими босыми ногами.
Между тем ведьма, ни на мгновение не выпуская плеча юноши из своих цепких пальцев, подталкивая его, понукая идти, когда тот незаметно для себя замедлял шаг, подвела гостя к вратам замка своего повелителя.
Они были такими же огромными, как и все в крепости, так что рядом с гигантскими створками человек казался маленьким, как муравей, заползший на крыльцо.
Золотые, покрытые причудливой чеканкой и множеством искусно граненных драгоценных камней, врата сверкали так ярко, что казалось, будто их металл заключал в себе языки того пламени, в котором были рождены.
"Конечно, эти врата призваны показать пришельцу его ничтожность рядом с тем, что находится за ними. Унизить, бросить в грязь и растоптать… — подумал он и тотчас выпрямился, с долей высокомерного презрения откидывая назад голову. — Не выйдет! Пусть я — песчинка у подножия этой горы, но мне под силу сделать так, чтобы гора рухнула", — он еще не знал, как, но был уже уверен, что не остановится, пока не отомстит. Всем. И снежным кочевникам, и их повелителю — богу ночи.
И не важно, что там говорила ведьма. Кому больше веры: служанке владыки ночи или собственным глазам? Как раз в тот миг, когда они с ведьмой подошли к вратам, створки чуть шевельнулись, раскрываясь, но не полностью, нараспашку, а лишь чуть-чуть, образуя крошечную щель, ровно такую, чтобы в нее могли протиснуться выезжавшие из замка всадники.
Их было трое. Одежда не оставляла никакого сомнения, что это были проклятые кочевники. Только они носили длинные, прорезанные с четырех сторон до самого пояса не то шубы, не то халаты из прекрасно выделанного густого северного меха, и надвинутые на брови меховые шапки — наверху твердые, с острыми выступами на затылке, совсем как колпаки жрецов, внизу же — мягкие, гибкие, с такими же разрезами, как у шуб, они спускались до самых плеч, закрывая от мороза и ветров не только уши, но и шею. Только их сапоги, выделанные не из кожи, а все того же меха, имели на носке нечто вроде узкого загнутого вверх крючка, которым всадники цеплялись за плотные кожаные петли, прочно приделанные к кускам меха, прикрывавшим спины и бока их коней.
У кочевников были смуглые, сгоревшие на ярком северном солнце и высушенные ледяными ветрами лица, узкие, по-кошачьи раскосые глаза и плоские, словно вдавленные внутрь, носы.
Аль очень много слышал о кочевниках снегов, но никогда не встречал ни одного из них, и потому теперь рассматривал с нескрываемым любопытством. Во всяком случае, до того мгновения, как его душу не пронзила острой ледяной иглой мысль о том, что, может быть, именно эти трое вели орды на Десятое царство, отдавали приказ своим людям убивать, уводить в рабство, грабить…
Рука юноши скользнула к поясу, в котором был спрятан нож. Его ослепило желание убить хотя бы одного из тех, кто был повинен в несчастьях, обрушившихся на его страну.
Отомстить легче, чем спасти.
Вот она, цель, всего лишь в паре шагов, едет, гордая собой, и даже не знает о грозящей ей опасности.
Но едва его пальцы коснулись холодного металла, как кто-то мертвой хваткой схватил его за шею, вздергивая высоко вверх, так что спустя всего лишь мгновение юноша уже висел в воздухе, совсем как пойманная на удочку рыба. Как эта самая рыба, вырванная из своей стихии, Алиор дергался, бился, стремясь сорваться с крючка, но тем самым лишь сильнее на него насаживаясь.
— Смотри, какая добыча! — кривя в усмешке губы, сквозь серую рану которых поблескивали острые, похожие на клыки хищника, зубы, бросил своим приятелям один из кочевников.
— Маловата для столь долгой охоты, — хмуро проговорил один из тех, к кому он обращался, не разделяя веселья спутника.
— Да уж, такой путь и без всякой пользы, — второй смачно сплюнул себе под ноги.
— Что ноете? Как будто с самого начала не знали, что так и будет! Шаман ведь сказал…
Кочевники говорили, перебивая друг друга, а то и одновременно, не особенно заботясь о том, услышат его собеседники или нет, словно будучи уверенными: что тем нужно, услышат и так, а что нет — все равно пропустят мимо ушей.
Аль их почти не видел — пот заливал глаза, перед которыми все кружилось, плясало то ли от нехватки воздуха, когда пальцы поймавшего его кочевника сжимали шею так сильно, что юноша с трудом дышал, вырывая с боем каждый живительный вздох, то ли от того, что пленник висел, качаясь из стороны в сторону, словно хрупкий листок на сильном ветру.
Сердце бешено билось в груди. Ощущение близости смерти подталкивало его вперед, заставляя убыстрять ритм, словно призывные удары барабанов.
Алиору было страшно, как никогда прежде. Даже прыгая на дно водопада, даже пробираясь сквозь ужасы кошмарных снов он чувствовал себя… не собой, что ли, глядел на все происходившее со стороны. И, может, потому не чувствовал страха. Сейчас же он всеми фибрами своей души, всеми клеточками тела ощущал боль и холод приближавшегося конца. И чем хуже ему становилось, тем сильнее хотелось жить.
— Шаман! Шаман много чего говорит! И что все наше племя будет убито одним-единственным воином… — продолжали между тем кочевники.
— Кстати, — взгляд одного из них обратился на юношу, которого он продолжал удерживать в воздухе, причем так легко, словно тот был зайцем или, в крайнем случае, лисой. — А может это он и есть?
— Жалкий сосунок, не способный защитить даже собственную жизнь? Ты что, смеешься?
— Но сюда-то он как-то попал, а ведь даже нам это удалось с огромным трудом… — они все трое воззрились на юношу, ожидая от него объяснения, но самого краткого взгляда на него им хватило, чтобы понять, что тот скорее пленник событий, чем их вершитель. Их лица скисли. По-видимому, их больше устроило бы другое — то, во что они уже единогласно и бесповоротно отказались верить.
— И, все же, эта встреча не могла быть случайной. Не верю я в случайности!
— Ты бы ослабил хватку, — сказал кто-то из троицы. — Неровен час, задохнется. Он и так уже выглядит придушенным котенком. Вот как покраснел от натуги.
— Ну и пусть. Тебе-то что? — зло проворчал тот, к кому обращались. — Так ли иначе, он все равно покойник, — и, все же, его пальцы стали сжимать шею юноши несколько слабее, позволяя тому, отдышавшись, несколько прийти в себя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
