Б. В. Покаржевский. Не надо так, Юрий Петрович. Здесь дружеское обсуждение.
Ю. П. Любимов. У художника есть право делать так, как он считает нужным. Я не за анархию какую-нибудь, мы послушно делаем и послушно сдаем. Я же не в укор говорю, но есть какой-то предел и есть мое понимание спектакля. Если мы его начнем мытарить, он будет все время становиться хуже. Слава богу, что с вами пришло народу много, но если бы было человек пять — просто молчаливый зал в спектакле, где есть ряд комедийных моментов. Спектакль рождается на зрителе,… зритель вносит неожиданные вещи…. разрядки смеховые нужны.
Славина хорошо говорила, — и смотрите, какая была реакция: когда она говорила о пилораме, ржали все.
И она прозревает перед смертью и говорит: «Зачем мне твоя дурацкая компания? И Антоху назовешь Антоном Павловичем». И когда она вырядилась и стоит, как на портрете, — смех. В ней есть эта жилка упрямой бабы, почему ее и называют сложной. Но ее последняя нота, уход из жизни — это прозрение.
Зачем мы сделали такой финал? Человек умирает, а мы все высветлили. Мы хотели показать, что это по закону трагедии — очищение. И она, как актриса, говорит: «Вот и отжила». Театр явно подчеркнул, что это труженица.
И монолог. Простите, я с вами согласиться не могу. Славина очень трудный человек, она очень нервна, ее может занести, но она, простите за старомодность, богом отмечена. Это талант редкий. Я с нею борюсь. Но как она дала последний монолог!.. Она очень нервничала на просмотре.
Б. В. Покаржевский. Она немножко перекричала.
Ю. П. Любимов. Но у нее минуты просто озарения. Как она вспоминает, вся умытая слезами, о муже. Ведь это вся биография, это прозрение человеческой души. И как с Павлом жили — тут нет пессимизма, тут есть суровые обстоятельства жизни.
Возвращаемся к замечаниям. Федор Александрович говорил, что можно спеть один раз «Мы за мир», а потом «Летят перелетные птицы».
В пляске можно не падать Мане-маленькой, она и так несуразно это делает.
Вас шокирует, что бутылка стоит. ‹…›Блюдо стоит — его можно унести. В театре это целая проблема принести и унести.
…вы говорите, что нет современной деревни, — тут же нет натурального какого-нибудь вещественного подхода. Тут есть в другом — в отраженном свете. Мы с вами в плакат пойдем, если покажем наше благосостояние. Но это сильнее идет через Пелагею, когда она говорит: «Как же жизнь ушла вперед». Это гораздо лучше, чем если мы выпустим трех хорошеньких, молоденьких актрис. И даже этот проходимец Петр Иванович недоволен, считает, что его времена отошли. Он, может быть, более озлобленный, потому что он выбит из седла. Это, мне кажется, сильнее, чем одевать их. Там все хорошо одеты, и Анисья, и Алька хорошо одеты, но как только вы начнете их наряжать, у вас не будет обобщающего образа, и мы пойдем по натуралистическому пути…
Мы проверяли на самых разных людях[884]. Одно дело критики — Михайлов, Овчаренко, Залыгин, Нилин или Туровская — они объединяются на этом спектакле, значит, мы нашли что-то, что трогает людей, разно думающих… ‹…› Тот же Озеров говорит: «Надо ставить вопрос, чтоб ходила молодежь».
Ф. А. Абрамов. Это говорит секретарь Союза писателей СССР, главный редактор «Вопросов литературы», человек, который не бросается словами, — у меня статью в последнем номере подрезал…
Б. В. Покаржевский. Я сейчас улавливаю некоторые нотки у Славиной: она у Вас кое-что схватила…
Ю. П. Любимов. Я все время им велел, чтоб они его [Ф. А. Абрамова] слушали!
Б. В. Покаржевский. Интонации, речи, обороты…
Ю. П. Любимов. Это же живой представитель.
…Значит, бутылку снимем. Усилим финал Петра Ивановича. Танец сделаем другой.
Сделаем, чтоб не выглядели рабочие [сцены] черными[885]. Оденем как рабочих. Это прямой театральный прием. ‹…›
Б. В. Покаржевский. …вы посмотрите, Федор Александрович, ведь раскулачиванием занимались эти же крестьяне, а сейчас эта ассоциация нам не нужна. Если они будут одеты так же, как другие, то вопросов не будет.
Ф. А. Абрамов. Мне нравится, что они сами же все восстанавливают.
Ю. П. Любимов. Мы делали так, что приходил милиционер, — получается хуже. Получается странная эклектика: спектакль сделан через условный ход, метафоричным приемом, а тут — реалии нашего времени. В один спектакль сведено чуть не семьдесят лет.
Н. И. Кропотова. У вас все время реалии и символы.
Ю. П. Любимов. ‹…› …небольшие зазоры, огрехи мы выверяли в субботу. Даже нашли одну байку про борону: Бежит лиса, дождь идет. Лиса — раз под борону. Ей говорят:
— Ты что, дура? Под бороной не скроешься.
— А все не кажна капля упадет…
Это место, чтоб заострить борону.
Вот что по замечаниям я записал: снять последнюю выпивку, Петра Ивановича сделать более энергичным в конце, снять падение Мани-большой — Докторова это очень хорошо делает.
Б. В. Покаржевский. Значит, учли и нашли свой ход, не разрушая. Это хорошо.
В. И. Розов. Очень хорошо решена сцена, когда вешается дочка Милентьевны.
Ю. П. Любимов. Процесс очень затянулся. Выпуск идет уже месяц, и актеры уже начинают тосковать.
Ф. А. Абрамов. Психовать.
Ю. П. Любимов. ‹…› Им нужно сказать: «Завтра вечером вы сыграете». А если мы опять скажем: «Поработайте, а мы еще посмотрим», — я не знаю, как это будет.
Ф. А. Абрамов. И я прошу разрешения первую песню пропеть «За мир». Это разнообразит.
‹…›
Б. В. Покаржевский. Есть еще у кого-нибудь замечания, пожелания?..
Нет.
Позвольте мне сказать несколько слов.
Я первый раз посмотрел прогон и должен вам чистосердечно признаться: я человек эмоциональный и воспринимаю то, что вижу, и на меня отдельные сцены произвели огромнейшее впечатление своей художественностью, своей обобщенностью. ‹…›
…если говорить по первой части, мне особенно понравилась Демидова. Действительно, театр в образе Василисы Милентьевны сумел воспеть эту труженицу, русскую женщину. Пожалуй, Некрасов о таких женщинах писал и вот — Федор Абрамов.
Мне очень понравилась в этой части Жукова — Евгения. По-моему, она очень точная, она несет и аромат деревни и воздух этой деревни.
Мне нравятся эти посиделки — они живые, запоминающиеся. ‹…› Я недавно посмотрел один спектакль (не буду его называть), сперва он на меня произвел хорошее впечатление, потом, когда стал анализировать, почему он произвел такое впечатление (пьеса-то слабая!), оказывается, из-за одного актера, который изумительно сыграл.
Здесь же много ярких, запоминающихся, убедительных, талантливых актерских работ.
Во второй части мне очень нравится Славина. Когда к ним в дом приходит Анисья приглашать их на день ангела, и разговор с Анисьей — он дорогого стоит, он цельный, образный, яркий. Мне эта сцена особенно понравилась. Это изумительная сцена. Перед глазами — огромный образ. «Ну и пускай», — и легла, и — сразу сборы к Петру Ивановичу[886].
Да, я с вами согласен, что это явление, явление в актерском мире.
Мне кажется, что здесь можно назвать и Альку — она на месте, у Анисьи все намечено, и хорошо она несет характер, и Петр Иванович намечен, и Мани, большая и маленькая; здесь, может быть, где-то потеряно чувство меры, особенно в Мане-большой есть какой-то перебор. Я даже не могу разобраться, в чем, может быть, есть что-то лишнее, что-то мне мешало в восприятии. ‹…›
Можно было бы, повторяю, много говорить. Наверное, если критики по-серьезному отнесутся (а я надеюсь на это), то многое напишут и об актерах, и о достижениях, о режиссерском решении… В целом получается интересный спектакль. ‹…›
Вместе с тем я бы очень просил Юрия Петровича (нам нельзя навязывать художнику!) посмотреть сцену раскулачивания. Вы правильно сказали, Федор Александрович, коллективизация — это острая классовая борьба. Здесь эта борьба как таковая не изображается, здесь только кульминация показана, рассказ и кульминация. Это как штрихи в судьбе Милентьевны. Если бы эта сцена была развернута со всеми «за» и «против», наверное, можно было бы более точно расставить акценты. ‹…› Что касается этой бороны, которая затем становится решеткой, — хотите или не хотите, я после этого на бороны смотрю не как на бороны, а как на решетки. Удивительная вещь искусство! Оно способно так обобщать явление, что никуда не денешься. Один раз лучше показать, чем двадцать раз сказать. ‹…› Поэтому просьба обратить внимание на эту часть. Никто, конечно, не протестует, чтоб были ярко показаны классовая борьба, вопросы коллективизации, но, видимо, не это основная часть в этой «Василисе Милентьевне». ‹…› …здесь представители и Министерства культуры СССР, и Министерства культуры РСФСР, и Главного управления, — все сошлись, не сговариваясь, на этом замечании.
