у дворца Потала, будто предчувствовал что-то. В роще увидел толпу: пастухи, дворцовые стражники, паломники. Они окружили меня, лежавшего в траве без памяти. Грудь моя была перевязана кровавыми тряпками, оторванными от моей же рубахи. Бреннер бросился ко мне и обнаружил, что, несмотря на дырку в груди, я жив. Кое-как он объяснил стражникам, что я слуга русского царя и меня надо доставить в Драгоценный сад.
В Замке на Пруду придворный лекарь самого Далай-ламы осмотрел меня и с недоумением сообщил, что выстрел был прямо в сердце. Рана не сквозная, следовательно, пуля должна быть там, но, судя по всему, ее там нет, сердце-то бьется. Лекарь отказался меня лечить, бормоча о демонах и колдовстве. Ни один врач в Лхасе не пришел ко мне. Так я и лежал в комнате под присмотром одного Бреннера.
Дышал я свободно и никаких болей в сердце не чувствовал. Только слабость и постоянный шум в голове.
– Но кто меня перевязал?
Бреннер пожал плечами.
– Нашли тебя уже перевязанного. Я не сказал никому, что рядом с тобой лежало это …
Бреннер пошарил под кроватью. Я приподнял голову и увидел в его руке черный гладкий камень величиной с кулак.
– Это же камень Распутина!
Бреннер кивнул и протянул мне раскрытую ладонь. Я едва разглядел на ней что-то мелкое. Это была пуля.
– Нашел под камнем, – сказал Бреннер.
– Это же он! Он здесь!
Я подскочил на постели, сел. Голова кружилась, перед глазами поплыли красные жаркие круги.
– Угу… – сказал Бреннер. – Похоже, он тебя оживил.
Лучше бы я умер.
– Зачем ты это принес? – Я отодвинул его руку с камнем.
– Откуда мне знать, может, ты жив, пока этот камень под кроватью.
– Выбрось! Выбрось! И пулю тоже!
– Ладно, ладно …
Бреннер бросил камень в угол комнаты, и тот запрыгал, загрохотал по полу. Я опять упал на подушку. Сердце билось, будто я бежал, хотя вообще уже не должно было биться.
– Значит, я десять дней здесь?
– Угу.
Я собрался с духом:
– Они приходили?
Бреннер понял, о ком я.
– Нет.
– Ни разу?
– Нет. – Бреннер смотрел в сторону. – Врать не буду. Никто не приходил, ни Государь, ни Княжны.
Напрасно меня оживили.
– Но Государь каждый день справляется о твоем здоровье, – спохватился Бреннер.
– Доложи ему, что этот Распутин-Кошкин здесь.
– Доложу, – сказал Бреннер.
…Снова я очнулся, когда уже пели дневные птицы. Бреннера не было, и не было черного камня. А были они – камень и Бреннер? Я встал, голова кружилась. На спинке кровати висел мой синий халат. В нем я вышел из комнаты и оказался среди цветов. Солнце еще не поднялось над деревьями, а только пробивалось сквозь прохладную листву длинными горячими нитями. Я вздохнул полной грудью и почувствовал себя здоровым и пустым, будто та пуля пробила во мне невосполнимую брешь. Я даже потрогал грудь под халатом, но нащупал лишь повязку. Шел по дорожкам сада среди запахов, птичьих голосов. Вышел к воротам. Сонные стражи посмотрели на меня с недоумением, но ворота открыли. Я побрел по улице мимо глинобитных стен без окон и тут только на колкой каменистой дороге понял, что иду босой.
22 мая 1937 года
Москва. ЦПКиО имени Горького
– Какую вы хотите маску? – спросил Кривошеин.
– А без маски нельзя? – зачем-то упрямилась Нина.
– Во-первых, без маски нас не пустят в парк, а во-вторых, это ведь нам на руку, как вы не понимаете? – терпеливо объяснял Кривошеин. – В критической ситуации, если она возникнет, маски могут нас спасти. Этот карнавал удачно нам подвернулся.
Они стояли у лотка с карнавальными масками перед входом в Парк культуры и отдыха имени Горького, где с утра уже гремел карнавал по случаю полной и окончательной победы весны. Кривошеин выбрал маску Пьеро. Нина оценила это досадливой гримаской и взяла себе маску Коломбины.
Они прошли в парк через громадную триумфальную арку, за которой толпа подхватила их и понесла по аллеям вдоль реки. Шумные компании ряженых энергично шагали, целеустремленно пробегали, громко перекликались, безудержно хохотали и неуемно жестикулировали, словно костюмированная массовка на оперной сцене. Марши из репродукторов сшибались над аллеями, перекрикивали друг друга. Осмелевшее майское солнце и дерзкая энергия счастья задавали лихорадочный темп движения. Нина и Кривошеин подчинились этому темпу и с бодростью, неуместной и раздражающей их самих, зашагали в общем потоке без лиц.
Парк культуры и отдыха с аттракционами и колесом обозрения незаметно переходил в Нескучный сад с высокими деревьями и тенистыми аллеями. Там, в Доме отдыха выходного дня, Кривошеин снял два домика с видом на Москву-реку. Поселиться отдельно пришлось потому, что они не состояли в браке.
Кривошеин извлек Нину из погреба после недельного заключения. Она молотила его кулаками куда попало, кричала, кусалась. Он показал ей копию приговора, по которому расстреляли брата. Показал список лиц, объявленных в розыск, в котором она значилась. Это лишило ее воли к сопротивлению, и она не мешала больше Кривошеину спасать себя.
Из записок мичмана Анненкова
18 августа 1919 года
С непривычки трудно было идти босиком по каменистой дороге. Да и куда торопиться? И куда идти? Домой, забрать свои пожитки и мешочек с царским жалованьем. А куда потом? Так далеко я не заглядывал. Хотелось просто идти куда-то, идти, идти … Не стреляться же опять.
Что же, я брошу их? Да, брошу. Сделал все что мог. Умываю руки. Пусто внутри. С этой пустотой его не победить. Может, он устранил меня таким хитрым способом: вынул мое сердце и вставил чужое, пустое? Нет, к чему такие сложности? Можно было просто не воскрешать.
За спиной я услышал удары гонга. Меня догонял паланкин на плечах восьми носильщиков, отделанный парчой и шелком. Впереди шел слуга и бил колотушкой в медь, а по сторонам и сзади шагали стражники с палками в руках и мечами в ножнах, не меньше дюжины. Носильщики семенили бодро, почти бежали. На всякий случай я перешел поближе к домам, чтобы не получить удар палкой. Подумалось лениво: «Куда спешит важный тибетский лама в такую рань?»
Носильщики опустили паланкин на землю прямо передо мной. Женская рука отодвинула полог, и я увидел лицо Татьяны под круглой тибетской шляпой.
– Леонид Петрович, у вас найдется минута для меня?
Она улыбнулась светски, будто мы встретились на променаде в царскосельском парке. Каблуков у меня не было, чтобы щелкнуть, но я наклонил голову с придворной грацией флигель-адъютанта.
– Всегда к вашим услугам, Ваше Императорское Высочество!
Носильщики в красных халатах
