меня правда за дуру держите? Зачем я вам? Должна быть другая причина!
– Нет другой причины, – пожимал плечами Кривошеин.
Нина бесилась, грозилась сбежать, но угрозы были пустыми, потому что она уже верила в реальность своего ареста.
– Вы что же, влюбились? – пришло ей в голову.
– Нет, эти фантазии вы оставьте, – усмехнулся Кривошеин, чем взбесил Нину окончательно.
Этими разговорами она изводила Кривошеина еще на даче и продолжила в парке:
– Допустим, он был тогда в той деревне, этот Анненков, знал отца и меня видел, но зачем он придумал все остальное? Зачем освобождение и бегство царя, которого не было, да еще с такими подробностями? Зачем он придумал эту дикую казнь папы и остальных?
Они плыли над Москвой в люльке колеса обозрения. В верхней точке был виден Кремль: башни, будто зубья сталагмитов, торчали над рыжими крышами и зелеными пучками скверов. На высоте, как ни странно, было тихо, музыка и вопли с соседних аттракционов едва долетали туда, и это невозможно было объяснить расстоянием: звук непостижимым образом стелился низко над землей, и когда колесо снова проходило нижнюю точку, оно окунало их в поток оглушающего карнавального шума. Лишь снова возвысившись над праздником, они продолжали разговор.
– Значит, это случайность? – говорила она. – Случайно к вам попала тетрадь, в которой среди никогда не происходивших событий упоминают меня. Случайно рядом с вашим кабинетом оказался кабинет следователя, который допрашивал меня, и случайно вы зашли к нему и узнали, что фамилия моя Шагаева, как у девочки в той тетради?
– Ну да …
– И вы решаете спасать меня и бежать со мной, ломая свою жизнь …
– Не совсем так. Я еду вместе с вами потому, что моя судьба здесь уже предрешена. Моего начальника арестовали, значит, скоро и до меня доберутся.
– Не понимаю! Почему вас должны арестовать? Вы с вашим начальником совершали преступления?
– То, чем мы занимались с моим начальником, может быть истолковано и оценено по-разному, в зависимости от того, кто истолковывает. Такова специфика нашей службы.
– Но вы служите в органах НКВД. Вы советский чекист! Чем таким вы могли заниматься?
– О господи… – вздохнул Кривошеин. – Как вы собираетесь жить на свете?
– Только не надо вот этого! Я прекрасно жила на свете до вашего появления, – сказала Нина, скривившись презрительно.
– До моего появления? Или до казни отца и брата?
Глаза ее моментально наполнились слезами, и она на время замолчала. Колесо в десятый раз протащило их через поток голосов и маршей. На ходу Кривошеин оплатил карусельщику еще пару кругов. Когда они снова воспарили над деревьями, Нина сказала:
– Противнее всего, что я не понимаю, кто вы? Что вы такое?
– Что я такое? Вы все про меня знаете.
– Ничего я не знаю. Вы вроде бы чекист, а поступаете как враг.
– Как чекист, я должен отвести вас на Лубянку. Вы этого хотите?
– Может, так и надо поступить? Так было бы правильно. Вы сотрудник органов, член партии, а я комсомолка …
Кривошеин помолчал, щурясь на серебрившуюся поверхность реки внизу.
– Я спрошу еще раз: вы этого хотите?
– Да, я этого хочу! – глянула с вызовом. – Вам не обязательно сдаваться со мной. Я сама пойду, а вы идите куда хотите. Я вас не выдам.
Кривошеин рассмеялся:
– Не выдадите? В самом деле? А как же совесть комсомолки?
– Хватит! Я все решила!
– Как скажете. Когда эта чертова мельница нас опустит, я отведу вас на Лубянку.
Громадное колесо катится, будто по головам отдыхающей публики …
Злой Пьеро тащит сквозь карнавал Коломбину в бархатной полумаске. Она пытается вырвать руку, будто зажатую в тиски.
– Отпустите! Мне больно!
– Вы еще не знаете, что такое больно!
Пьеро шагает широко, Коломбина семенит. В суете масок их проход выглядит поставленным номером общего театрализованного действа.
– Не надо меня пугать! – кричит Коломбина.
– Молчать! Вы арестованы как участница троцкистско-зиновьевского центра!
Чем ближе к центральному фонтану, тем толпа гуще. А за фонтаном маячит уже триумфальная арка главного входа.
– За месяц следствия вас превратят в бессловесное животное, но это только начало. Потом лагерь. Десять лет!
Толпа расступается перед широко шагающей внушительной фигурой.
– Будете собирать объедки на помойке за лагерной кухней, выносить парашу, – кричит Пьеро, не беспокоясь, что кто-то может услышать. – Вкалывать кайлом и лопатой! Вас будут насиловать охранники и уголовники, или сами будете отдаваться за пайку, пока свежак, как там говорят …
Под маской не видно лица Коломбины, и кажется, что ей весело семенить за своим статным кавалером к новым карнавальным увеселениям.
– …Но скоро кожа полопается на морозе, волосы поблекнут, десны опухнут от цинги, руки огрубеют, вздуются суставы и вены, о вас станут вытирать ноги, отбирать еду и теплые вещи. Вы разучитесь улыбаться и плакать. Я еще не видел, кстати, как вы улыбаетесь, и уже не увижу …
Вот уже возвышается над головами клоунов, звездочетов и султанов гигантский портал, за которым кончается праздник. И тут Коломбина падает – то ли ногу подвернула, то ли оступилась, – падает на колени. При этом свою ладонь она так и не может вырвать из железной клешни, и Пьеро останавливается, не волочить же ее по асфальту.
– Стойте! Будьте вы прокляты! – кричит Коломбина.
К ней бросается пара масок. Кривошеин отодвигает их и сам поднимает ее.
– Хорошо, я поеду с вами! – плачет Нина. – Но не потому, что вы правы. Я напишу оттуда в ЦК партии, Берии или даже товарищу Сталину! Да, ему! И я уверена, это недоразумение разъяснится. Отца и брата оправдают!
– Пишите куда хотите, но чтобы до самого Стамбула никаких больше истерик!
В ресторане она все еще дула губы. На летней террасе назойливый галдеж публики совсем не замолк, но отодвинулся, отделенный полосой деревьев и кустов сирени.
– Выпейте вина, – предложил Кривошеин.
– А вы?
– Я не пью.
– Как? Совсем?
– Иногда приходится, когда отказаться невозможно. Но вообще, я к алкоголю равнодушен.
– Предлагаете мне пить в одиночестве? Нет уж, давайте напьемся вдвоем.
– Хороши мы будем конспираторы.
Кривошеин заказал бутылку вина. После второго бокала Нина повеселела.
– Какой он был?
– Кто?
– Анненков.
Кривошеин пожал плечами:
– Ну, крепкий, роста высокого, почти как я.
– Красивый?
– Обыкновенный.
– Ну что-то же было в нем?
Кривошеин снова пожал плечами:
– Ничего такого. Да мы и не говорили ни о чем …
– Вы чего-то недоговариваете. Я ведь знаю его, будто знакома даже. Что-то в нем должно было быть …
Кривошеин в третий раз пожал плечами и еще покачал головой для верности.
Нина выпила полбокала.
– Какой вы все-таки скучный тип. Судьба
