себя дрянью, которая изменила любимому человеку, но то, что стал приписывать мне Алексей, как ни странно, ранило больше, чем непреднамеренный обман. Тем неприятнее стало, когда он перешел на личности и стал в красках описывать, как и что могло у нас происходить с Джонатаном и его другом. Мне было противно и стыдно слушать всю эту грязь, злость копилась, копилась, и в итоге я разозлилась и толкнула его, отдергивая руку от куртки.
– Ты придурок! – крикнула я. – Тебе что, завидно?! Да, мы все делали. И так, и по-другому. Все, как ты описываешь, и мне нравилось! Думаешь, мне просто так деньги заплатили?!
Меня так все это достало, все эти взгляды, сплетни, никто не знал правды, и каждый выдумывал то, что ему было удобно, что я больше не могла терпеть.
– А ты как думал?! А ты что? Завидуешь?!
Я понимала, что последние слова стали лишними, но они уже вылетели, и ничего нельзя было вернуть назад. В глазах вдруг потемнело, но я почувствовала облегчение, словно все то, из-за чего я так долго переживала, вдруг моментально отпустило. Ноги стали ватными, но кто-то продолжал держать меня за воротник, не давая упасть, продолжая что-то кричать и ругаться.
– Шлюха… – прошипел кто-то в ухо, а потом что-то больно кольнуло в бок, и я ощутила весь холод этой новогодней ночи.
Мне было холодно, холодно и страшно… и темно… Ни звука, ни шороха, ни взрывов салюта. А топь черноты все затягивала и затягивала, не давая пошевелить ни рукой, ни ногой. Голова шумела, заглушая все звуки.
И вдруг до меня дошло… Все будут счастливы, но только без меня.
* * *
– Настя!
Кто-то звал меня в этой темноте. Я слышала голос, он притягивал, просил, но, как ни пыталась, я не могла выбраться из этой мглы.
– Настя, открой глаза! Пожалуйста, открой! Все будет хорошо… Господи, помоги!
Я пыталась открыть глаза, но что-то мне мешало, какой-то невидимый противник мешал мне вернуться назад, туда, к деревянному сараю, где Алексей… Тут мои мысли путались, я задрожала, чувствуя, как темнота забирается мне под кожу.
– Женя, как она? – Это был Иван.
Ваня здесь, думала я, он поможет, он всегда спасет свою сестренку. Он любит меня. Я не одна.
– Пытается открыть глаза! – кричал второй голос. – Жива она, жива! Жми, Вань, жми!
Вдруг нас тряхнуло, и я опять начала погружаться в темноту, потеряв связь с голосами.
Собрать все силы и опять приоткрыть глаза теперь я смогла не скоро, кажется, прошло очень много времени, но я видела свет, хотя передо мной все расплывалось. Я старалась дотянуться до луча, но глаза слепило.
– Зрачок реагирует, – сказал кто-то. – В операционную, срочно!
* * *
Сон. Мой сон был так реален, как тогда в самолете, и я уже не так боялась, когда поняла, где нахожусь. Я ощущала теплоту кресла, в котором я сижу, его мягкость, легкую шершавость подлокотников и знакомый запах попкорна. Я уже чувствовала эту темноту, она была другой, теплой, родной и знакомой.
Я вытягивала руки вперед и не видела их, но знала, что скоро все изменится.
– Ты здесь? – спросила я.
И голос ответил:
– Да.
– Я скучала, – созналась я.
Голос звучал близко и отчаянно:
– Я тоже.
– Почему я здесь? – опять спрашивала я.
– Чтобы кое-что вспомнить…
– Опять? – удивлялась я.
– Похоже, тебе тоже пора идти на бокс… – усмехнулся голос.
Яркая вспышка впереди меня ослепила, как в прошлый раз во сне, и на секунду я зажмурила глаза, стараясь привыкнуть. Экран отсчитывал: девять, восемь, семь…
– Мне страшно, – неожиданно проговорила я.
– Мне тоже страшно, – прошептал над ухом голос.
На экране замелькали картинки, от которых стыла кровь в венах и спина покрывалась стальным холодом. Я дрожала, вспоминая все то, что случилось возле сарая. Как стеклянная бутылка разбилась о мою голову, как холодная жидкость смешалась с горячей красной, как заскрежетало стекло, врезаясь в живую плоть. Как кричала мама, как брат пытался затащить меня в машину. Как трясся «уазик», пытаясь на всей скорости мчаться по ночному шоссе в областной центр. Как молодой хирург светил мне фонариком в глаза, проверяя, есть ли еще во мне жизнь. Как меня слепил свет операционной, как…
Я вскрикнула и прикрыла ладонями лицо, сразу же почувствовала его руки на своих, они были горячими и влажными, а мои как лед.
– Я больше не увижу тебя? – спрашивала я, не отрывая ладоней от глаз.
– Не знаю, – неуверенно проговорил голос.
– Обними меня, – попросила я, и тут же руки обняли меня, а я обняла в ответ.
– Ты нужна мне, – шептал он мне на ухо. – Я люблю тебя. Больше всего на свете. Ничто мне не нужно без тебя, ничто не радует, ничто не дает покоя. Вернись ко мне!
Его губы коснулись моих, и я почувствовала то, что связывало нас двоих. То, что незримо существовало всегда.
– Я люблю тебя, – шептала я ему в губы.
А он шептал в ответ тысячу раз:
– Люблю, люблю, люблю…
– Где я? – нерешительно спросила я.
– Где-то посередине, – мягким тихим голосом отвечал он.
– Мне страшно… – прошептала я.
– Тогда ты должна вернуться, – настаивал он. – Вернись ко мне. Пожалуйста! Вернись к нам ко всем. Настя, ты слышишь меня?
Я хотела что-то сказать, но лишь шевелила губами, сухими и недвижимыми. Мне хотелось подняться и протянуть руки, чтобы еще раз обнять обладателя этого голоса, но резкая боль пронзила меня под сердцем, и гулкий всхлип вырвался наружу. Темнота отступала, хотя боль пыталась затащить меня назад в ее страшную надежную сеть, но я продвигалась вперед, туда, где могла видеть все, словно сквозь мутное стекло. Да, я видела все мутно, расплывчато, без резкости. Силуэт… Улыбка… Глаза…
Крики, суматоха, какие-то люди в синих и зеленых костюмах.
– Доктор, сестра! – кричал кто-то по-английски.
Рядом что-то запищало и затрещало. Мне хотелось пошевелить рукой, но она была словно немая, и что-то ее удерживало. Я попыталась шире открыть глаза, но увидела перед собой только белое полотно потолка. Голова шумела, а губы были сухими и шершавыми, словно я со страшного похмелья проснулась там, в квартире Коулов, обнимая унитаз. Улыбка приподняла уголки моих губ от воспоминания, но я пожалела, что улыбнулась, потому что боль, на минуту притаившаяся где-то внутри, вдруг опять пронзила и охватила всю меня, заставляла крепче стиснуть зубы.
– Так-так, – проговорил мужчина в зеленом костюме и такой же шапочке. – Посмотрим.
Он прикоснулся к моему лицу, заглянул в глаза, прощупал пульс.
– Все в порядке, – в итоге заключил он. – Все в порядке. Вколите ей обезболивающее, пусть отдыхает. Для
