Планируя исследования, основанные на делопроизводстве советского периода, необходимо считаться с рядом ограничений. Далеко не все разновидности делопроизводственных документов Новейшего времени в должной степени сохраняются в архивах, что затрудняет формирование репрезентативного корпуса источников. Определенная часть материалов содержит не предназначенные для публикации личные сведения либо данные, составляющие государственную, военную или коммерческую тайну, и поэтому недоступна для исследования. Вместе с тем даже доступные материалы, при всей их специфичности, дают основания для выводов о том, как складывались отношения власти, общества и отдельного человека в едва ли не самый противоречивый период истории нашей страны.
3.3.2. Статистика советского периода
Хотя статистика и представляет собой, среди прочего, инструмент обратной связи в вертикально интегрированных системах, ее развитие никак не связано с развитием управления. Напротив того, многие статистические исследования возникают как общественная или частная инициатива: например, важнейшая разновидность статистических исследований XX в. – вычисление фондовых индексов, представляющих собой обобщенное числовое выражение движения капиталов на бирже, – появилась по инициативе финансовых журналистов[457], а осуществлялась (и осуществляется сегодня) либо информационными агентствами, либо редакциями деловых газет, либо самими биржами (представляющими собой, как правило, коммерческие организации)[458]. Потребителями собранных статистикой данных также оказываются не только работники управленческого аппарата разных уровней, но и частные лица – предприниматели, исследователи, активисты политических партий и общественных организаций. С этой точки зрения объединение информации о советской статистике в один параграф со сведениями о делопроизводственных документах может показаться искусственным.
Системообразующей чертой советского социума было почти полное отсутствие общественной активности в традиционном понимании этого слова. Легальные «общественные» организации работали в тесном взаимодействии с государственными учреждениями и фактически представляли собой органы управления, а частное предпринимательство за редчайшими исключениями считалось противозаконным. Независимая исследовательская деятельность вне научных институтов, функционировавших в системе академии наук или отраслевых министерств, также была практически невозможна. Как следствие, единственными «производителями» и «потребителями» статистики оказывались либо собственно государственные чиновники, либо люди, состоящие на службе в аффилированных государству структурах. Статистики вне государственного управления в СССР не существовало: она формировалась исключительно для целей управления страной, а значит, и рассматривать ее естественнее в ряду других аналогичных по функциям инструментов.
Положение статистики в обществе и отношение к ней со стороны властей предержащих были разными на разных этапах истории советского государства, соответственно менялось и содержание создаваемых материалов.
1920‑е годы характеризовались относительно благоприятной обстановкой для развития статистических исследований. На основании декрета СНК «Положение о государственной статистике» от 25 июля 1918 г. было сформировано Центральное статистическое управление РСФСР, в ведение которого поступили все сохранившиеся наработки дореволюционного Центрального статистического комитета Министерства внутренних дел. Многие видные дореволюционные экономисты и статистики (В. Е. Варзар, В. Г. Громан, Б. Л. Кафенгауз и др.) были приняты на работу в органы управления промышленностью, в частности в Центральный отдел статистики Высшего совета народного хозяйства. Опираясь на систему ведомственных органов статистики и местных статистических организаций, ЦСУ проводило масштабные единовременные обследования (Всероссийская промышленная и профессиональная перепись 1918 г., переписи промышленности 1920 и 1923 гг., гнездовая сельскохозяйственная перепись 1919 г. и сплошная 1920 г., две всеобщих переписи населения – 1920 и 1926 гг., городская перепись 1923 г.), а также налаживало сбор текущей статистики, в частности текущей промышленной статистики, основывавшейся на регулярных самообследованиях предприятий по специальным бланкам. Получили дальнейшее развитие достижения дореволюционной статистики в области изучения крестьянства, в частности практика выборочных обследований крестьянских хозяйств и изучения крестьянских бюджетов; в разработку соответствующей проблематики внес значительный вклад известный экономист А. В. Чаянов (1888–1937). Было освоено сравнительно новое для российской статистики предметное поле – статистика правонарушений и девиантного поведения («моральная статистика»), организатором которой выступал известный с дореволюционных времен юрист и криминолог М. Н. Гернет (1874–1953). Результаты исследований широко публиковались отдельными изданиями в виде тематических ежегодников («Сельское хозяйство СССР в <…> году», «Промышленность в СССР», «Труд в СССР»), а до 1927 г. и в томах продолжающегося издания «Труды ЦСУ». Специалисты подчеркивают, что переписи и обследования 1918–1920 гг. проводились в тяжелых условиях Гражданской войны и разрухи и охватывали только те регионы, в которых уже утвердилась новая власть. Это негативно сказалось на репрезентативности данных и осложнило подготовку итоговых материалов. В свою очередь, со второй половины 1920‑х годов обозначилась тенденция к подчинению статистики задачам разработки государственного плана и наблюдения за его выполнением. В результате тематика статистических обследований была ограничена прикладными вопросами управления промышленностью и сельским хозяйством. Вместе с тем советская статистика пока еще сохраняла научную основу.
Радикальные изменения наступили в начале 1930‑х годов. И. В. Сталин и его окружение не испытывали потребности в статистике как инструменте оценки принимаемых ими управленческих решений. Более того, проведение статистических обследований в их классической форме стало опасным, ибо результаты такой работы могли опровергнуть старательно создаваемую пропагандой картину процветающей страны под мудрым руководством вождя. Многие ученые-статистики стали жертвами политических репрессий.
В 1930 г. было упразднено ЦСУ СССР, а вся статистическая работа возложена на экономико-статистический сектор Госплана. В 1931 г. сектор был повышен в статусе до Центрального управления народно-хозяйственного учета при Госплане СССР, которому подчинялась сеть республиканских и областных управлений. Однако уже название нового учреждения указывало на второстепенность статистической работы по сравнению с деятельностью по созданию форм отчетности и обобщению ее результатов[459]. ЦУНХУ продолжило практику широкой публикации цифровых показателей социально-экономического развития страны. В частности, увидели свет статистический справочник «Народное хозяйство СССР» (1932), несколько томов ежегодника «Социалистическое строительство СССР» (1934, 1935, 1936), а также ряд других изданий. Указанные издания отличаются выстроенностью и стабильностью структуры и в то же время обращают на себя внимание специфическим подбором данных[460]. Наконец, с середины 1930‑х годов складывается новая форма «статистических» публикаций, в которых отдельные обобщенные цифры подаются как иллюстрации к актуальным пропагандистским лозунгам. Такие издания выходили под грифом ЦУНХУ, но по сути представляли собой не результат научной обработки статистических данных, а соответствующим образом препарированные материалы для агитационной работы. Относительно адекватные показатели социально-экономического развития страны если и собирались, то оставались достоянием высшего руководства.
Ярким проявлением нового статуса статистики стала судьба результатов (и организаторов) Всесоюзной переписи населения 1937 г. К моменту начала переписи были неоднократно опубликованы оценки, согласно которым численность населения СССР должна была составить 170–172 млн человек; в речах И. В. Сталина соответствующие цифры использовались как данность. Между тем в ходе переписи было учтено только 162 млн человек, т. е. на 8–10 млн меньше, чем ожидалось. Официально признать ошибочность прогноза было нельзя, тем более что расхождение предсказанных и эмпирических цифр косвенно свидетельствовало о потерях, которые страна понесла в ходе коллективизации сельского хозяйства и массовых репрессий. Как следствие, материалы переписи 1937 г. были объявлены «дефектными», специалисты, ответственные за ее подготовку (вплоть до начальника ЦУНХУ И. А. Краваля), признаны «троцкистско-бухаринскими агентами», арестованы и расстреляны, а в январе 1939 г. прошла новая перепись, по итогам которой население страны составило 170 млн человек, что уже соответствовало цифрам, заявленным с высоких трибун. Понятно, что в итоге процесс сбора и анализа информации о численности населения СССР был существенным образом нарушен. Однако сохранить в незыблемости тезис о преимуществах социалистического строя было для власти важнее, чем получить точные сведения о численности и распределении народонаселения.
