от родины, родина тоже не имела очертаний. Родина находилась на другом краю небес. На небе другой планеты она была всего-навсего светящейся точкой. Ни подробностей, ни очертаний.
В такие моменты родина всегда была чем-то гладким и теплым. Казалась ли она слишком большой или слишком малой, у нее никогда не было острых углов, шипов и колючек. Ни при каких обстоятельствах родина не содрала бы с Люинь кожу и мышцы до костей. Она всегда могла спокойно погрузиться в понятие родины – и телом и душой.
Но когда она возвратилась домой издалека, после долгой разлуки, все недостатки, все несоответствия вылезли наружу. Тогда все трещины на поверхности стали заметны, ощутимы и так ясны, как расстояние от одного человека до другого. А сама она уподобилась кусочку головоломки, выпавшему из общей картины родины и полагавшему, что после жизни на другой планете он снова сумеет встать на свое место. Но сразу же после возвращения Люинь осознала, что на родине для нее не осталось места. Ее очертания не совпадали с очертаниями отверстия в головоломке, откуда она выпала при отъезде на Землю. Вот в это самое мгновение она в самом деле утратила родину.
Люинь и ее друзьям не суждено было возвратиться на родину. Корабль, в котором они летели, нерешительно завис в точке Лагранжа[27] между двумя мирами. Нерешительная остановка означала, что ты никому и ничему не принадлежишь, что находишься нигде. Им суждено было стать космическими скитальцами.
Руди
Настало время перерыва на кофе.
Двери Зала Совета открылись. Руди вышел оттуда первым. Он подошел к стене, нажал на панель, получил стакан, наполнил холодной водой из питьевого фонтанчика и осушил залпом.
«Зал слишком мал, – думал он, сидя на диванчике. – Там так душно и тесно. И о чем только думали, когда его строили? Недостает естественного освещения и хорошей вентиляции. Стулья жесткие, как камень. Просидишь на таком стуле всё утро – и настроение жутко испортится. Этим зданием пользуются уже тридцать пять лет как минимум, да? Почему его не перестраивают? Считают его историческим мемориалом? Но это же просто бюрократическая дребедень. Чтобы сохранить историческую память, лучше всего было бы превратить это место в музей и выстроить новый Капитолий. Вечно старики противятся переменам. Как посмотришь по сторонам – кругом старье. Старые дома, старый фонтанчик с водой, устаревшая аудио– и видеосистема… От всего пахнет плесенью».
Последняя мысль ему очень понравилась.
«Запихнуть столько народа в такое тесное место – отличный способ замедлить мысли. В затхлом воздухе любой начнет мыслить как старик. Все дядюшки и тетушки одинаковы: они всегда осторожны, медлительны, нерешительны, никогда не могут ни на что решиться. Сейчас всё складывается в пользу Марса, а они всё еще в растерянности! Если все будут такими консерваторами, будут так сопротивляться переменам, мы ни к чему не придем. Как мы сумеем при таком отношении исследовать глубины Вселенной? Надо мне было более резко вести себя раньше. Я всё еще слишком уступчив».
Холодная вода помогла Руди. Всё его тело освежилось, даже пылающие мочки ушей остыли. Руди встал и облегченно выдохнул.
Законодатели по одному и по двое выходили из палаты Зала Совета. Подходя к длинному столу с закусками и напитками, они перекусывали, пили кофе и переговаривались. Для них перерывы на кофе порой были более продуктивны, чем заседания. Именно в это время формировались альянсы, предпринимались попытки поторговаться за голоса. Мимо Руди прошли законодатели Чакра и Ричардсон. Даже не глянув на него, они направились к нише в другом конце вестибюля, по пути перешептываясь. Темно-золотые прожилки на полу напоминали рисунок на ковре. Чакра и Ричардсон вскоре скрылись из виду.
Руди проводил их взглядом, гадая, не слишком ли дерзко он повел себя чуть раньше в палате. Когда Ричардсон попытался заговорить с ним, он отвернулся и сделал вид, будто бы внимательно слушает Соузу. Возможно, он перестарался и обидел Ричардсона. В тот момент он так повел себя почти бессознательно и не намеревался нарочно оскорбить человека. Но теперь, по трезвом размышлении, Руди понимал, что повел себя чересчур неуважительно. Ему не нравился Ричардсон – этакий упрямый Землекоп, которому недоставало ни благоразумия, ни гибкости для того, чтобы оценить важность покорения природы. Он посмеивался над энтузиазмом и радикализмом Руди, а Руди таких оскорблений никогда не забывал.
«Я потом с ним всё улажу, – подумал Руди. – В конце концов, он старше меня. Я совершил ошибку, демонстративно отвернувшись от него при людях». Не так сильно Руди опасался обиды и осуждения со стороны Ричардсона, как переживал за собственную несдержанность. Ричардсон сам по себе был просто одним человеком, а вот вспыльчивость могла стоить Руди поддержки многих людей. «Улыбайся даже во время драки», – напомнил он себе мысленно.
Он выпил еще стакан воды и почти совсем успокоился.
Рядом с ним остановился законодатель Франц, улыбнулся и поздоровался. Лысый толстяк, за пятьдесят, Франц, похоже, ладил со всеми. Но Руди знал, как ловок этот человек в политике. Не выражая явной поддержки ни Скалолазам, ни Землекопам, он добивался того, что за его голос шла борьба обеих сторон. Руди слегка занервничал.
– Что скажешь о дискуссии? – спросил Франц.
Руди постарался ответить осторожно.
– Гм… Думаю, на это можно взглянуть по-разному. Будь я оптимистом, я бы сказал, что обе стороны… хорошо поняли позицию друг друга и недопонимания нет. Будь я пессимистом, я бы сказал, что обеим сторонам давным-давно хорошо известна позиция друг друга, даже слишком хорошо.
Франц усмехнулся:
– Давно ты в Совете?
– Примерно два с половиной года.
– Я слушал твое новое предложение. Интересно. Очень интересно.
У Руди учащенно забилось сердце, но его голос прозвучал спокойно.
– Благодарю вас. Рад это слышать.
– Могу я тебе задать несколько вопросов?
– Конечно. Буду рад ответить.
Франц перестал улыбаться:
– Смысл твоего предложения в том, чтобы облегчить движение по вертикали, верно?
– Да. Самый большой недостаток плана Скалолазов в том, как передвигаться между возвышенностями.
– И ты полагаешь, что решение лежит в области применения магнитных туннельных машин.
– Машины будут использовать магнитное поле для подъема, но никаких туннелей не будет.
– А каково принципиальное отличие твоего плана от прежних предложений?
– Ну, во-первых, нет нужды рыть туннели. Это, пожалуй, самое главное отличие. В чем-то это схоже с полной автономией наших домов. Машины тоже будут передвигаться автономно. Построить пути для их передвижения и управлять ими будет намного проще.
– Но, если я верно понимаю, твой план требует создания мощного наземного магнитного поля. Это будет недешево.
– Я это предусмотрел. Оказывается, горы на Марсе имеют
