Теоретик. Вы обратили внимание на важный момент в рассуждениях Квигли: на его идеализм. Будучи искренним (то есть честно считающим себя верующим) христианином, Квигли полагал, что и действиями других людей руководят не их личные и групповые интересы, а их вера, например вера в свободу, материализм или насилие[705]. Вот как он описывал причину могущества упомянутых вами банкиров:
Влияние финансового капитализма и международных банкиров на предпринимателей и правительства не было бы таким большим, если бы банкиры не сумели убедить их в правильности «двух аксиом» своей идеологии… что святость частной собственности должна быть защищена двумя средствами: золотым стандартом и независимым от бизнеса и правительств, то есть банковским, контролем над предложением денег [Quigley, 1966, p. 53].
Как видите, для Квигли вполне нормально полагать, что предприниматели и правительства отдают банкам право распоряжаться деньгами только потому, что верят в правильность соответствующих «аксиом». Точно так же под «поколением» он понимает скорее идеи поколения, чем конкретных людей; любой человек с теми же идеями в голове поступил бы на месте банкиров точно так же. Возьмем, к примеру, Франклина Делано Рузвельта:
Президент Рузвельт был фундаментальным ортодоксом в своих убеждениях относительно природы денег… Все 12 лет, когда он сидел в Белом доме, Рузвельт располагал законным правом выпуска бумажных денег, эмитируемых правительством без содействия банков. Но эта возможность ни разу не была использована [Quigley, 1966, p. 534].
По мнению Квигли, Рузвельт принимал решения самостоятельно, исходя из личных экономических убеждений, а вовсе не из интересов группировки, в составе которой он и добился высшей государственной власти. Подобные моменты в книге (а их там хватает) лишь усиливают наше недоумение: как же все-таки Квигли умудрился вместо разных идеологий разглядеть в истории XX века властные группировки?! Ведь рассказ об исторических событиях в духе «Америкой в те годы управляла компания General Motors», да еще иллюстрируемый фразой Чарльза Уилсона «Что хорошо для General Motors, то хорошо и для Америки»[706], ни в коей мере не является описанием властной группировки. Это всего лишь абстрактный пример влияния крупного бизнеса на государственную политику, ничего не сообщающий читателю о конкретных механизмах такого влияния.
Что значит описать властную группировку: 1) указать хотя бы приблизительно время и обстоятельства ее возникновения; 2) перечислить ее участников с указанием места в иерархии группировки; 3) упомянуть основные ресурсы группировки, то есть организации (компании, учреждения, правительства), подконтрольные ее участникам; 4) рассказать хотя бы об одной операции группировки (скоординированных действиях ради достижения понятной цели), оставившей реальный след в истории. Посмотрим, удовлетворяет ли этим критериям описание банкиров, лидеров финансового капитализма, разбросанное по страницам «Трагедии и надежды».
Первое упоминание банковских семейств мы находим уже на 52-й странице книги — «Баринг, Лазард, Эрлангер, Варбург, Шредер… и над всеми — Ротшильд и Морган». Далее Квигли перечисляет психологические особенности всех этих семейств (включая фанатичную склонность к секретности), но ни слова не говорит об отношениях между ними. (Подчиняются ли Варбурги Ротшильду? Кто главнее — Ротшильды или Морганы?) На странице 61 приводятся слова Вальтера Ратенау[707], сказанные им в 1909 году: «Три сотни людей, отлично знающие друг друга, держат в руках судьбу Европы»; имеются в виду все те же банкиры. На странице 62 появляется новый персонаж, директор Банка Англии Норман:
Власть этих интернациональных банкиров достигла своего пика в последнее десятилетие их могущества, в 1919–1931 годах, когда Монтегю Норман и Дж. П. Морган контролировали не только международные финансы, но и международные отношения[708]… The Wall Street Journal 1 ноября 1927 года назвал Нормана «валютным диктатором Европы» [Quigley, 1966, p. 62].
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Квигли не находит нужным уточнить, что упомянутый здесь Дж. П. Морган — младший является сыном упоминавшегося ранее (в 1909 году) Дж. П. Моргана (все, что мы знаем о властных группировках, говорит: никакая власть не передается автоматически от отца к сыну). В группировке поменялся лидер (реальный или публичный), но для Квигли это не представляет интереса. Вторым лидером «банкиров» оказывается вдруг наемный менеджер (пусть даже и Банка Англии), которого никто не знал до 1920 года, но Квигли и здесь совершенно не интересно, как это произошло и куда подевалась власть предыдущего европейского лидера (Ротшильда). Возвращаясь к этой теме через 250 страниц, он просто констатирует переход власти от Ротшильда к Морганам:
В этой системе Ротшильд верховодил большую часть XIX века, но в конце столетия его сменил Дж. П. Морган, чей центральный офис располагался в Нью-Йорке, но который всегда действовал так, как если он был в Лондоне (где, собственно, и была основана первоначальная компания Морганов George Peabody and Company). Старый Морган умер в 1913 году, но ему наследовал сын с тем же самым именем (он стажировался в лондонском отделении компании до 1901 года), а после 1924 года ключевые решения принимал главным образом Томас Ламонт[709] [Quigley, 1966, p. 327].
Если верить этой цитате буквально, то в группировке «банкиров» произошла не одна, а целых три смены власти: от Ротшильда к Моргану-старшему, от него к Моргану-младшему, а от него уже к Томасу Ламонту. Интересуйся Квигли именно властной группировкой, он вряд ли прошел бы мимо возможности покопаться в этой истории; но в очередной раз его внимание тут же переключается с внутреннего устройства «банковской» группировки на их внешнее влияние. Квигли рассказывает об усилиях банкиров в 1930–1933 годах по спасению золотого стандарта и подробно объясняет ошибочность этой политики с точки зрения экономической теории.
Переходя к описанию американской ситуации между двумя войнами, Квигли снова возвращается к собирательному образу Моргана:
В 1920-х система экономической и политической власти [в США] формировалась иерархией [инвестбанков и контролируемых ими компаний, организаций и партий], возглавляемой интересами Моргана и игравшей принципиальную роль как в экономике, так и в политике [Quigley, 1966, p. 532].
Как же повела себя эта «иерархия, возглавляемая интересами», столкнувшись с Великой депрессией?
Переход фермеров, легкой промышленности, торговли, строительства, квалифицированных и неквалифицированных рабочих на сторону демократической партии в 1932 году обеспечил избрание Франклина Д. Рузвельта и начало «Нового Курса» [Quigley, 1966, p. 533].
Не контролирующая всю политическую жизнь США властная группировка Моргана, а какие-то избиратели, переметнувшиеся к другой партии, привели к власти нового президента и поменяли экономическую политику! Да интересуйся Квигли по-настоящему деятельностью и судьбой этой группировки, он бы наизнанку вывернулся, но раскопал бы историю борьбы «Морганов» за выживание в годы «Нового курса»[710]. Но нет, ничего такого на страницах «Трагедии и надежды» мы не находим; экономическая история США и дальше излагается в терминах идеологий и настроений масс.
Практик. Это довольно обычная ситуация для академических ученых, пусть и приобщенных к некоторым властным тайнам. Их дискурс все-таки создается именно в академической среде (я не исключаю, что именно для того, чтобы оторваться от этого дискурса, Миллс и эпатировал академическую публику), и освободиться от него достаточно сложно.
