1) коллективную безопасность; 2) организацию взаимодействия; 3) материальное благосостояние; 4) дружеские отношения; 5) уверенность в правильности своего образа жизни; 6) понимание окружающего мира. Им соответствуют шесть видов общественной деятельности — военная, политическая, экономическая, социальная, религиозная[690] и интеллектуальная. Вот теперь можно рассказать, что такое инструмент и как трудно держать его в постоянной готовности:
Для удовлетворения этих потребностей на каждом уровне общества создаются соответствующие организации. Такие организации, состоящие главным образом из личных связей их участников, мы называем «инструментами» — до тех пор, пока они преследуют свои исходные цели. Но каждая такая организация может превратиться в «институт», переключившись на удовлетворение собственных потребностей[691], в результате чего их первоначальные задачи решаются со все меньшей эффективностью [Quigley, 1979, p. 101].
Квигли приводит блестящий пример превращения «инструментов» в «институты». Великолепный инструмент Римской империи — пешие легионы, завоевавшие все Средиземноморье, — стали на закате империи институтом, который занялся сменой «солдатских императоров», но не смог ничего противопоставить новой военной технологии — кавалерии «варваров». Подобные превращения инструментов в институты происходят во всех сферах общественной жизни неравномерно, и мгновенное фото общества может показать самую причудливую картину: от лучшей в мире армии, финансируемой только за счет случайно захваченных серебряных рудников, до богатейших торговых городов, бессильных отразить нашествие варваров. Но точно такое же превращение испытывает и основной инструмент цивилизации, инструмент ее экспансии:
Когда инструмент экспансии в цивилизации становится институтом, напряжение усиливается… Общество в целом привыкает к экспансии; массы населения ожидают и желают ее продолжения. Общество, создавшее инструмент экспансии, занимается ею многие поколения или даже столетия. Население привыкает к экспансии. Когда ситуация перестает становиться «лучше, чем вчера»… оно оказывается растерянным, беспокойным и даже озлобленным. В то же время само общество, после веков экспансии, перестроено под продолжение экспансии и испытывает болезненный стресс, когда экспансия замедляется… После веков экспансии наше общество организовано так, что оно не может просто существовать; оно должно расширяться — или погибнуть [Quigley, 1979, p. 139, 141].
Как видите, у Квигли присутствует совершенно оригинальная и притом весьма глубокая идея: то, что порождает цивилизацию, становится причиной ее гибели. Более того, тот же самый процесс наблюдается и в меньших масштабах: любой инструмент, когда-то сослуживший вам службу, норовит превратиться в институт, с трудом выполняющий первоначальные функции, но требующий все больших затрат.
Читатель. А нельзя ли выбросить такой мутировавший инструмент на помойку и завести себе новый? Раз уж речь идет о жизни и смерти целой цивилизации?
Теоретик. Это, мягко говоря, непросто. Вспомните римские легионы: кто из «солдатских императоров» смог бы выбросить их на помойку? Социальные инструменты не молоток или рубанок, это способ организации целой сферы общественной жизни, без них можно элементарно погибнуть. Квигли приводит примеры инструментов экспансии: коммерческий капитализм на древнем Ближнем Востоке[692], социалистический город-государство в Минойской цивилизации, рабовладение в древних Греции и Риме. При попытке выбросить их на помойку — как бы и самим там не оказаться. Институт нельзя отбросить, его можно лишь постепенно заменить новым инструментом. Для такой тонкой операции требуется, чтобы новые инструменты не уничтожались старыми институтами (попробуйте-ка создать новую религию при действующей Инквизиции).
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Если таких инструментов не находится, остановка экспансии (после продолжительной эпохи конфликтов, когда вместо внешней агрессии цивилизация выясняет, кто у нее внутри самый главный) приводит к созданию величественной и богатой, но остановившейся в своем развитии Империи:
Но эта внешняя оболочка богатства обманчива. Незначительная экономическая экспансия является следствием того, что для нее нет реальных инструментов. Инновации происходят редко, а инвестиции недостаточны; инвесторы предпочитают проедать свой капитал, расходуя его на бессмысленные монументы вроде египетских пирамид [Quigley, 1979, p. 159].
Своевременное появление новых инструментов оказывается важнейшим фактором долгосрочного выживания цивилизаций (в очередной раз вспоминаем макиавеллианскую «доблесть»). Бывали ли в истории человечества столь либеральные времена, чтобы старые институты не сумели задавить новые инструменты? Да, отвечает Квигли, бывали, и даже несколько раз:
Существует несколько случаев, когда цивилизациям удавалось путем реформ или хитростей преобразовать свои инструменты экспансии, и мы рассмотрим их в дальнейшем… Наилучшие примеры можно найти в эволюции нашей собственной западной цивилизации, где применялись как реформы, так и обходные пути. В результате западная цивилизация имела три периода экспансии: первый около 970–1270 годов, второй около 1420–1650 годов и третий около 1725–1929 годов. Инструментом экспансии в первом случае был феодализм, позднее институализированный в рыцарство. Параллельно и незаметно для рыцарства возник новый инструмент экспансии, который мы называем торговым капитализмом. Когда торговля была институализирована в меркантилизм[693], торговый капитализм сумел реформироваться в промышленный, который стал инструментом третьей эры экспансии западной цивилизации. В 1930-е годы этот инструмент оказался институализирован в монополистический капитализм, и общество в третий раз вступило в эпоху кризиса [Quigley, 1979, p. 145].
Читатель. Ничего так кризис — Великая депрессия, а потом еще и Вторая мировая война! И все это из-за превращения промышленности из инструмента в институт?
Теоретик. Вторая мировая война — да, а вот насчет Великой депрессии — не совсем. Третья эра экспансии продолжалась 200 лет, и за это время много чего случилось (Наполеоновские войны[694], например). Внутри большого цикла экспансии Квигли выделяет несколько малых циклов, на каждом из которых внутри общего для всей эпохи инструмента экспансии (промышленного капитализма) создавались (а потом институализировались) новые экономические технологии:
Мы можем выделить следующие этапы: 1) аграрная революция[695] с — 1730 года; 2) промышленная революция с 1770 года; 3) финансовый капитализм — с 1850 года; 4) монополистический капитализм — с 1900 года [Quigley, 1979, p. 391].
Квигли уделяет главное внимание двум последним способам организации капитализма — финансовому и монополистическому. Финансовый капитализм, в его представлении, возник внутри промышленного в ходе строительства железных дорог — слишком дорогих для любого отдельного капиталиста. Чтобы построить железные дороги, требовалась консолидация разных капиталов, и тут к делу подключился давно существовавший банковский капитал. Столетиями жившие только за счет кредитования банки увидели новый способ заработать — инвестиции во вновь создаваемые отрасли промышленности, позволяющие получать контроль над крупными корпорациями и участвовать в их прибыли. Обычные банки тут же превратились в инвестиционные, капитализм получил мощный приток новых средств, а найденный эффективный инструмент стал быстро трансформироваться в институт, претендующий на мировое господство (помните цитату про «создание мировой системы управления в частных руках»? вот это она и есть).
