Вокруг по-прежнему темно. Пересмешник спит все в той же позе – на боку, ко мне спиной. Сколько я проспала, понятия не имею, но очень надеюсь, что назначивший мне встречу еще не ушел.
Прислушиваюсь к чужому дыханию, убеждаюсь, что не разбудила сожителя, и осторожно спускаю ноги с постели.
Прохладно. Стоило подумать заранее и найти в шкафу теплую кофту, но если стану искать сейчас, то непременно наделаю шума. Так что ничего, потерпим.
Потягиваюсь, пытаясь сбить сонливость. Грудь отдается тупой ноющей болью – у Филина не пальцы, а тиски. Достаю из-под матраса складной нож и кладу в карман. Ныряю в ботинки, подхватываю специально оставленный на видном месте фонарик и взбираюсь на подоконник.
Обычно я просто прыгаю вниз, но сегодня перебираюсь через подоконник не торопясь, свешиваю ноги вниз, хватаюсь руками за край и повисаю на них, чтобы прыжок был как можно короче и тише.
Оказавшись внизу, еще пару минут остаюсь на месте, прислушиваясь. Но никто не высовывается ни из нашего окна, ни из соседних.
Значит, путь свободен.
* * *
Я точно знаю, где располагается вход в шахту, которым пользуются наши мужчины. Поэтому иду в темноте. Фонарь не включаю, помня о людях из люка. Не хватало еще повторить участь Чижа.
Оказавшись на месте, кручу головой. Никого. Тихо и темно. Вдруг незнакомец имел в виду другое место? Может, он назвал шахтой тот самый люк у реки? Он ведь тоже ведет под землю, верно?
– Э-эй, – зову шепотом, так как не знаю даже имени того, кто назначил мне эту встречу вслепую. – Э-эй…
Стою возле входа в шахту. Это металлическая плоская дверь в земле. На ней нет замка, но ее приваливают на ночь тяжелым камнем на случай штормового ветра. Камень на месте. Если поднять эту дверь, то откроется широкое круглое отверстие с тонкими скобами вместо лестницы. Говорят, не один человек сломал шею, поскользнувшись на них и упав по шахтному стволу вниз. Сама я ни разу не бывала в шахте – «не бабское это дело», говорит Филин.
– Э-эй! – повторяю громче, крутясь вокруг собственной оси.
Неужели пришла слишком поздно?
– Хе-хе, детка, пунктуальность никогда не была твоей сильной стороной.
Вздрагиваю. На этот раз рискую – включаю фонарь и свечу им вокруг, пытаясь определить, откуда исходит голос.
Не слишком высокая худощавая фигура выбирается из главного шахтного ствола, по которому поднимают руду в специальных грузовых люльках. Лестницы там нет, и одному богу известно, как незнакомец умудрился прятаться там и не свалиться вниз.
Мужчина решительно направляется ко мне, а я автоматически отступаю, но при этом продолжаю, как дура, светить ему в лицо.
Незнакомец останавливается в паре шагов от меня. Он примерно одного со мной роста («Точно не Ник», – тут же проносится в голове), черноволосый и черноглазый, смуглый. Одет в черный комбинезон, настолько грязный и засаленный, что это заметно даже в темноте. Правый рукав разодран по всей длине: неровный лоскут ткани свисает вниз, когда мужчина вскидывает руку, защищая глаза от света моего фонаря.
– Пожрать принесла?
– Что? – совершенно теряюсь от этого вопроса и делаю еще один шаг назад.
– Что-что, – передразнивает незнакомец. – Я уже ошалел от вашей морковки и редиски. Думал, хоть сухарь какой прихватишь.
Часто моргаю. Он это серьезно?
– Да убери ты фонарь! Хочешь меня инвалидом сделать? Уже слезы из глаз.
Поспешно отвожу луч света от его лица, но и гасить не спешу. Оказаться один на один с незнакомцем в темноте меня не прельщает совершенно.
– Ну, чего стоим? – Кажется, мужчина начинает злиться. – Сейчас привлечем внимание твоим светильником – и хана обоим. Совсем страх, что ли, потеряла?
Привлечем, как пить дать. Здесь большое открытое пространство – свет видно издалека.
С внутренним протестом выключаю фонарь. Крепко сжимаю его в руке – он металлический, в случае чего можно использовать для самообороны.
– Пошли хоть морковку пожую, – ворчит мужчина, едва мы оказываемся в темноте. Глухо закашливается. – Совсем с вами, огородниками, помрешь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})* * *
Положение абсурднее не придумаешь: ночь, сижу на окраине огорода в компании незнакомца, с хрустом жующего морковь с наших грядок.
Сначала мы шли к огороду, вертя головами по сторонам и прислушиваясь. Затем мужчина, уверенно и явно будучи здесь не впервые, направился к одной из грядок, нарвал себе добычи, и мы удобно расположились прямо на земле, в относительной безопасности от чужих глаз – под прикрытием зарослей кустов.
– Что, серьезно, меня не помнишь? – Темно, но привыкшие к темноте глаза различают поворот головы в мою сторону.
Крепче обхватываю колени руками.
– Нет.
– Вот дерьмо, – высказывается с чувством. – Я, когда тебя увидел, решил, что ты тут под прикрытием, что ли. Думал, у тебя есть подвязки, способы свалить отсюда. А ты… это… местная зомби. Тьфу!
Местная зомби, значит?
– Слушай ты, – говорю возмущенно, – я второй год ращу эту гребаную морковь не для того, чтобы ты ею плевался. А из нас двоих на зомби ты похож куда больше…
Гневная тирада обрывается, потому что мой огородный спутник начинает хрипло смеяться.
– Кто ты? – требую злым шепотом.
– Меня зовут Дэвин. Что, серьезно, не помнишь?
Игнорирую вопрос, на который уже ответила отрицательно пару минут назад.
– Это тебя вторую неделю ищут люди, которые появляются из люка возле реки?
– Они, чтоб их…
– Не плюйся!
– Да я не морковкой. А слюна – это даже удобрение.
– Не слышала о таком удобрении.
– Ха, да что ты знаешь… Хотя-а-а… Если ты два года орудуешь тут серпом и тяпкой… Два же, говоришь?
– Зачем они тебя ищут? – Не собираюсь отвечать на вопросы этого Дэвина до тех пор, пока не получу ответы на свои. Впрочем, и потом не собираюсь. Он мне не нравится, и у меня нет ни единого повода ему доверять. – Ты один из них?
В ответ – печальный вздох.
– Я жертва нечестной сделки.
– Подробнее.
– Ты мне еще нож к шее приставь.
Молча достаю складной нож, тот раскрывается с тихим, но прекрасно идентифицируемым щелчком для любого, кто имел хотя бы отдаленное отношение к оружию. Дэвин имел.
– О, – комментирует он звук. – Угрожаешь?
– Предупреждаю. А еще я могу закричать. И если нас не услышат твои сообщники, то услышат местные зомби, как ты их называешь, и тогда тебе точно не поздоровится.
В этот момент моего нового – или старого? – знакомого сгибает пополам, и он закашливается.
– Ты болен?
– Тос… тос… тоской, – удается ему выговорить с третьего раза.
– Я серьезно.
– Да шут его знает. – Наконец у него получается восстановить дыхание. – Это местные тут привиты ото всякой заразы и для улучшения иммунитета, чтобы побольше впахивали на благо властей за пару кусков синтетического мяса в год. А меня ничем не тыкали. Мог и воспаление легких подцепить. Ночи в шахте холодные.
– Ты ночевал в шахте?
– А где же еще?
– Я знаю, те люди искали тебя там.
– Хе. Пусть ищут.
Молчание. Хруст моркови.
– Так ты расскажешь мне, кто эти люди и чем занимаются? – заговариваю первой, понимая, что съедено уже не меньше пяти морковок, скоро рассвет, а я не узнала ничего, кроме имени этого человека.
Хруст прекращается. Он снова поворачивается ко мне. В темноте блестят глаза.
– Слушай, Эмбер, детка, ты только подумай, если ты не решила меня разыграть, а правда ничего не помнишь, то это супермеганереальное совпадение. Я-то считал, ты, как коп, ведешь тут расследование, а ты…
– Значит, ты знаешь, что я коп? – перебиваю.
– Эге! – радостно сияет белоснежными зубами. – Значит, и ты знаешь, что ты коп!
Да что ты будешь делать? Мне нужна информация, и у меня категорически мало времени.
– Кто. Эти. Люди? – шиплю.
– Кто-кто, – Дэвин обиженно ворчит и с хрустом надкусывает морковь, – наркоторговцы. Ты что, правда не в курсе, что тут происходит?
