Качаю головой, но потом спохватываюсь, что темно, и отвечаю:
– Нет.
– Детка, тогда дело – дрянь. Пандора – это же главное место по добыче синерила.
Синерил, синерил… Что-то до боли знакомое. Так и вертится на языке, но… Нет, не помню.
– Синерил, «синий туман», – подсказывает Дэвин, чувствуя заминку. – Ну же. Величайший наркотик современности. Огромные деньги.
Закусываю губу. Все сходится. Меня могли отправить на Пандору, чтобы выяснить, что здесь происходит, если сумели до этого засечь нечто подозрительное, но нуждались в доказательствах.
Молчание затягивается. Я пытаюсь что-нибудь вспомнить, но тщетно. Дэвин же, кажется, воспринимает мое молчание как осуждающее.
– Да знаю, знаю, – будто оправдывается. – Я бы и сам в это дерьмо не полез. Ты же знаешь, я по мелочи: легкая наркота, галлюциногены, травки всякие… А, точно, не знаешь… Короче, пообещали денег. Думал, подзаработаю. А как срок подошел, говорю: ну все, я помчал. А они мне пушку в нос. Нечестно.
Издевательски хмыкаю.
– Да уж, нечестно, когда один наркоторговец направляет ствол на другого наркоторговца.
– Я не наркоторговец, я курьер, – возмущается Дэвин.
– Да хоть бабка Санта-Клауса, – вспыхиваю.
– Гы, узнаю мою детку.
Ему хорошо, он узнает. Чего не скажешь обо мне.
– Зато я ничего не узнаю, – бормочу.
– Точно, я и забыл. Ты же зомбячка. – Собеседник начинает ржать и закашливается. – Вот как… вот как… судьба поворачивается.
– Еще раз назовешь меня зомбячкой, воткну тебе нож в колено, – предупреждаю на полном серьезе. Смех обрывается. – А теперь подробнее: кто ты, кто я, откуда ты меня знаешь?
– Кто-кто, – ежится, напоминая нахохлившуюся птицу на ветке, – я твоя первая любовь, детка.
Открываю и закрываю рот.
У меня нет слов.
* * *
– Давай сначала, – прошу. – Представь, что я вообще ничего о себе не знаю.
– А ты знаешь? – подначивает этот наглый тип.
– Догадываюсь, – ухожу от прямого ответа.
Повисает пауза. Уже хочу поторопить собеседника, полагая, что тот тянет время. Но, оказывается, он просто раздумывает, с чего начать.
– Тебя зовут Эмбер Николс, но, кажется, ты в курсе…
– Дальше.
– Эмбер Николс. Родилась в городе Сантьяго, это окраина Нового Рима. Твоя мать баловалась алкоголем и наркотой. Наркоту ей, кстати, мой отец продавал, – уточняет не без гордости.
– Дальше, – огрызаюсь.
– Ну-у… – задумывается. – Отец твой сгинул куда-то. Ни разу его не видел, хотя мы были соседями. Мы с тобой крутили любовь с седьмого класса. Весело отдыхали, мечтали окончить школу и свалить из нашей дыры. – Замолкает, чешет затылок, припоминая. – Только ты к концу школы с какой-то девчонкой познакомилась. Джиллиан… Джулия… Черт ее знает. Заучка из семьи то ли библиотекарей, то ли мелких клерков. И тебя как подменили – давай играть в ее няньку: ее отлупят – ты вступаешься. Я еще думал, что-то ты отрываешься от коллектива… А потом вообще спрыгнула.
Ничего не помню. Память молчит.
– Откуда спрыгнула? – уточняю. – С иглы?
Дэвин снова закашливается. Терпеливо жду, когда его отпустит.
– Обижаешь, детка. Мы никогда не кололись.
– Не важно, – отмахиваюсь. – Дальше.
– А что дальше? – Ох и любит же он повторять: то «что-что», то «кто-кто», теперь это. – Весело жили, о звездах мечтали. А потом тебя понесло в столицу на какую-то акцию протеста. Заучка твоя и потащила. За природу бороться, что ли. Маразм идеалистов, так я это называю…
– Дальше, – одергиваю.
Я плохо помню Джилл, но точно знаю, что дружила с ней всю жизнь и относилась к ней очень тепло.
– Дальше, дальше, – опять повторяет, жутко этим раздражая. – Там ты познакомилась с тем типом из богатеньких. И все.
– Что – все? – Мне уже на полном серьезе хочется выбить из этого человека все, что он знает.
– Да опять подменили тебя, вот что, – огрызается в ответ. – Ник то, Ник се… Как там его?.. Валенсус? Валентис?..
– Валентайн, – подсказываю.
Отворачиваюсь. Сижу, обнимая колени, смотрю на далекие звезды.
– Ну, естественно, Валентайн! Погоди… – До Дэвина доходит то, что я поняла сразу. – Его ты помнишь, а меня нет, значит?!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Угу, – подтверждаю.
– Ну даешь. – Похоже, для него это по-настоящему обидно. К черту. Не намерена никого утешать. – Ну так, – слава богу, продолжает без напоминания, – Валентайн вскружил тебе башку, что, мол, не важно, кто ты и откуда, можно всего добиться. Что главное – цель и желание. Ты на нем точно помешалась, в рот ему заглядывала. Кирси тебе еще сказала: «Хочешь его, так переспи и уймись». А ты нам задвинула речь, что вы друзья и он просто очень хороший человек. Ну-ну. Сама потом и протрепалась, что он занят, а ты вроде как со мной. – Пауза. – Собственно, примерно тогда мы с тобой и разбежались. Знаю только, что ты поехала в столицу поступать в Полицейскую академию вместе со своим Валентайном. Поступила. Карьера, все дела… А мы остались. Но видишь как, судьба все равно сведет, если ей нужно. Чего молчишь-то?
А я так и сижу не шевелясь, понимая, что начинает светать. Нужно уходить, и как можно скорее. То, что нас не заметили ни жители Птицефермы, ни наркоторговцы, – уже удача. Не стоит испытывать судьбу и дальше.
– Скажи мне, ты видел этого Валентайна? – поворачиваю голову к собеседнику.
Действительно светает – различаю его лицо уже гораздо отчетливее. Смуглое, с крупными глазами, подвижное. Он сам весь какой-то вертлявый, движения резкие, как и речь – быстрая.
Дэвин потирает подбородок одной рукой, во второй все еще держит за ботву недоеденную морковь.
– Видел пару раз, – кривится. – Но ты нас не знакомила. Так, прилетал за тобой на флайере. Джемма еще смеялась, что с твоей детской страстью ко всему, что летает, ты влюбилась не в парня, а в его флайер.
Кирси, Джемма, Дэвин… Трясу головой. Тяжело – слишком много имен.
– Как он выглядел? – требую.
– Классный. Одна из последних моделей.
– Не флайер! Валентайн.
Дэвин выпячивает и без того пухлую нижнюю губу, раздумывая. Чешет в затылке.
– Я тебе художник, что ли? Обычный. Блондинистый тип. – Убирает руку от головы и разводит обеими руками в воздухе. – Длинный, светлый. Вам, девчонкам, такие нравятся. О, точно! Кирси еще звала его «твой голубоглазый».
Голубоглазый блондин, значит?
Не могу понять, что я чувствую больше: злость или облегчение.
Голубоглазый блондин…
Ник, я тебя убью.
Глава 24
Бегу так быстро, как только могу. Подошвы ботинок пружинят от глины, дыхание сбивается. Уже почти совсем светло.
Ноги подводят уже во дворе поселения. Задеваю носком обуви крупный камень, спотыкаюсь, падаю, в последний момент успев выставить перед собой руки. Ладони встречаются с жесткой глиняной поверхностью, кисти обжигает болью, и в этот момент меня накрывает.
Вспышка и следующая за ней головная боль ослепляют и дезориентируют. Пытаюсь подняться, но снова падаю, на этот раз на бок. Лежу на земле, обхватив плечи руками, и судорожно хватаю ртом воздух. Но это лишь тело – мое сознание не здесь, не сейчас…
…Бег, погоня, прерывистое дыхание. Босые ноги, изрезанные осколками битого стекла.
И тут одна из дверей, мимо которых я бегу, открывается, и мое запястье обхватывают чужие пальцы, держат крепко, но не больно. Затаскивают внутрь.
Хлопает дверь, и я оказываюсь практически прижата к парню в светлой футболке. Не вижу лица – он слишком близко, и мой взгляд почему-то устремлен ему в шею.
– Придурок, руки убрал! – шиплю и вырываюсь.
Но эта эмоция лишь напоказ. Мне не страшно, и я не злюсь – мне весело и хочется хохотать.
Отступаю и вскидываю глаза на молодого человека, гостьей которого внезапно оказалась. У него красивое тело… Взгляд поднимается вверх, и я встречаюсь с ярко-голубыми глазами. Парень – примерно мой ровесник, высокий, светловолосый, очень симпатичный.
