запах, напомнивший о прежних приездах.
Незнакомый кобель, выскочивший из конуры, принялся кидаться на Бьярки, но боярин прошёл мимо разъяряющегося от собственного лая пса, словно не заметив. Он уже был почти у порога, когда дверь отворилась и в проёме показалась статная молодая женщина, кутавшаяся в шерстяной платок. Хозяйка тревожно нахмурилась, но узнав в госте Бьярки, мгновенно преобразилась и вальяжно прислонилась к косяку, сложив на груди руки. Женщина смерила юношу нескромным взглядом с ног до головы. На её щеках заиграл лёгкий румянец, и она усмехнулась.
— Давненько ты не наведывался, боярин. Совсем дорогу забыл.
За насмешкой слышалась обида, и Бьярки облизнул губы, рассматривая женщину в ответ не менее откровенно.
Звана была всё так же хороша собой. Она никогда не носила вдовьего наряда, приставшего бы её положению, и, как Бьярки отлично знал, под её повойником лежала лишь одна коса красивого, соломенного цвета, шелковистая и блестящая.
Её лицо было слегка тронуто солнцем, но пухлые руки оставались так же белы, как, он не сомневался, и остальное тело под рубашкой. Голубовато-серые глаза смотрели с прищуром, тонкие брови были вызывающе вздёрнуты, щёки так и норовили ещё больше округлиться от сдерживаемой улыбки.
— Не рада? Неужто прогонишь? — спросил Бьярки, упирая одну руку о стену в вершке от её плеча.
Очи Званы заблестели. Она кинула быстрый взгляд за спину юноше, убеждаясь в отсутствии лишних глаз, и схватив Бьярки за ладонь, проворно втянула его в сени.
— Обожди, кобылу твою сведу в скотник, — прошептала хозяйка и вынырнула во двор. Она вернулась так быстро, что Бьярки не сдержал тихого довольного смеха.
— Соскучилась?
— А то, — улыбнулась женщина, подходя ближе. — Уж не чаяла тебя больше увидеть, Брячко.
Она стояла вплотную к нему, и Бьярки видел, как вздымалась высокая грудь. Звана раскраснелась, и несколько прядей выбилось из-под косынки, красиво окаймляя лицо.
Юноша положил руку на её покатый бок и по-свойски притянул к себе. Округлая и мягкая, вмиг разомлевшая от одного его присутствия, Звана пахла хлебом и липой.
Бьярки перестал бывать в Поддубье, когда Гнеда заняла все его помыслы, но теперь он явился сюда наперекор себе. Пытаясь забыться. Надеясь заставить себя поверить, что объятия другой женщины смогут дать ему желаемое. Что Гнеду можно заменить на любую. Что ему всё равно.
Звана прерывисто вздохнула и ухватилась за его руку, увлекая за занавеску. Очутившись в полумраке, она присела на краешек постели и повела покатыми плечами, одним красивым движением скидывая платок. Избавившись от повойника, Звана высвободила косу, давая ей рассыпаться по спине золотыми волнами.
Бьярки провёл ладонями вверх по её бёдрам и поясу, собирая в складки понёву, тут же поспешно развязанную Званой, и попутно любуясь здоровым, развитым телом, с благодарностью встречая жар, зарождающийся внутри.
Оставшись в одной исподней сорочке, Звана прильнула к Бьярки, в нетерпении поддевая подол его рубахи, и юноша, не отрывая взора от лихорадочно блестящих глаз, снял пояс и поднял руки, позволяя ей раздеть себя.
— Ох, как я скучала, — проговорила она ему в шею, и горячий шёпот вздыбил волоски на его коже.
Тёплые ладони Званы легли на ключицы Бьярки, и он замер в ожидании поцелуя, когда вместо прикосновения у его лица раздался хрипловатый голос:
— А она не в обиде будет?
Боярин нехотя открыл глаза, не понимая, о чём толкует Звана. Она пьяно улыбалась из-под длинных ресниц, но отчего-то по спине Бьярки пробежал холодок.
— Что? — сипло спросил он.
— Та, что дала тебе это, — сказала Звана, поднося к глазам юноши тонкое колечко, висевшее на его шее, продетое на кожаную нить.
Бьярки несколько мгновений смотрел на украшение в пальцах Званы, бессмысленно моргая, так, будто видел его в первый раз.
Кольцо Гнеды было единственным, что он посмел взять на память о ней, когда, дав себе зарок оставить девушку в покое, Бьярки уехал в Степь. С тех пор оно, казалось, приросло к коже. Бьярки давно не ощущал перстенька подле груди, словно он стал частью его самого. Но теперь, когда кольцо поблёскивало в руках женщины, за лаской которой он пришёл, юноша удивлённо осознал, что всё ещё продолжал носить его.
— Нет, — ответил Бьярки, сглотнув подступивший к кадыку ком, чувствуя, как огонь, миг назад опалявший нутро, безвозвратно тухнет, придавленный прохладной тяжестью маленького кусочка серебра. — Ей всё равно.
— Что ж у ней, камень вместо сердца, такого молодца не любить? — дразняще улыбнулась Звана и потянулась губами к Бьярки, но тот резко отвернулся, и женщина неуклюже ткнулась в его скулу. — Да что ты? — попыталась продолжить она тем же беззаботным голосом, но в её словах зазвучала тревога. — Ай обиделся? — Звана улыбнулась, но её красивые глаза беспокойно забегали по лицу юноши.
Бьярки отстранился, с опустошением ощущая, как на месте едва вспыхнувшей страсти расползается ледяная корка.
— Сними его! — потянулась Звана к его шее, но Бьярки, не глядя на неё, быстро надел не успевшую остыть рубашку. — Забудь о ней, иди ко мне! Ты обо всём забудешь! — отчаянно залепетала Звана, цепляясь за него, но боярин осторожно, но твёрдо убрал от себя её руки.
Звана всхлипнула.
— Прости меня! Прости бабу глупую!
Её обнажённость враз перестала казаться уместной, и Звана скрестила на груди руки в неловких попытках прикрыться.
— Нет. Это я, — отрывисто проговорил Бьярки, торопливо опоясываясь и не встречая растерянного взгляда Званы, — это я дурак.
Он поднялся и, быстро поцеловав её в растрёпанную макушку пересохшими губами, вышел вон.
41. Рубашка.
Остаток лета Бьярки провёл на южном рубеже, где за этот год его усилиями были возведены укрепления, которые в Стародубе теперь именовали Засекой. Оттуда удобно было следить за степью, и в случае необходимости цепь мелких дозоров позволяла быстро доставить до столицы весть о поднимающейся опасности. Последний набег многому их научил.
Сарынам не очень-то нравилось новое соседство, и время от времени они ввязывались в стычки с залесцами, надеясь вытурить их со своих границ, но пока всё обходилось малой кровью.
Ивар хорошо понимал важность Засеки и всячески поощрял Бьярки и его людей, присылая им лучшие припасы и щедро награждая за опасную службу. Что же до самих побратимов, то, кажется, обоих устраивало разделявшее их отныне расстояние.
Трещина пролегла между ними с тех пор, как Гнеда появилась в Стародубе, но после холодной разлом превратился
