замок расплавился. Внутри одежда для мальчика и что-то похожее на остатки сплавившихся вместе оловянных солдатиков. – Он помедлил, глядя на нее. – Да, госпожа. Мальчик из рода Друкорлатов. Один из солдат их домашнего войска служил капитаном в легионе Урусандера.
– Ну и ну! Похоже, мы здорово влипли!
– Если Грипп найдет мальчика, госпожа, и они выберутся из этих холмов, то все может стать намного хуже.
– Высокородный ребенок, путешествующий в Харканас…
– Да, госпожа, заложник Цитадели. Видите ли, лейтенант, с того самого момента, как этот мальчик покинул свой дом, он находился под защитой повелителя Аномандера. Вот почему с этим караваном торговцев шкурами был также и Грипп Галас.
У Рисп к горлу подступил комок. Она с трудом сдержала стон. Сержант в упор смотрел на нее, и женщина чувствовала, что на нее также устремлены взгляды остальных солдат – даже похоронная команда подошла ближе. О, как же лейтенант раскаивалась сейчас в том, что вообще вызвалась убрать следы этой катастрофы! В конце концов, виноват в случившемся был только Силанн. Будь этот дурак сейчас рядом с ней, она бы его убила. И вряд ли его жена стала бы возражать.
«Пожалуй, Эстала сама дала бы мне нож», – подумала Рисп. А вслух сказала:
– Мало кто из высокородных служил в легионе Урусандера.
Сержант кивнул:
– Некоторые Великие дома недостаточно богаты, чтобы собрать свое собственное войско. Иной раз случается так, что приходится поступать на службу к другим домам. Но покойный Друкорлат, насколько я помню, был весьма гордым мужчиной.
– Ты знал его?
– Да, лейтенант, я служил под его началом. Так же, как Ласкан, Хелрот и Бишим. Друкорлат был хорошим воином. И погиб как герой.
Рисп тотчас же вновь охватил страх, на этот раз она усомнилась в преданности стоявшего перед ней сержанта.
– Но ты же сам говорил, что Гриппу и тому заложнику нельзя позволить уйти из этих холмов живыми!
– Никак нет, госпожа. Я лишь сказал, что, если это произойдет, тогда все будет еще хуже.
– Понятно. И что ты предлагаешь, сержант?
«А я-то думала, будто обладаю талантом командира. И вот пожалуйста: провалила первое же испытание».
– Нужно их найти, госпожа. И поступить по справедливости.
– То есть как?
– Пусть Силанн понесет заслуженную кару, госпожа.
– Неужели ты полагаешь, будто он просто так, с бухты-барахты, решил преступить закон и учинить на дороге резню? Несерьезно, сержант. Силанн – наш боевой товарищ, который допустил ошибку, однако продолжает служить в легионе и командовать солдатами.
– Мы не можем знать, почему он так поступил, госпожа. Это тайна для всех нас, а возможно, даже и для его жены.
– Значит, вместо того чтобы в целях безопасности выследить и убить Гриппа и мальчишку, положив таким образом всему конец, ты советуешь поступить иначе, изобразив ужас и смятение? Найти старика и мальчишку-заложника, помочь им, может, даже сопроводить их в Харканас? – Рисп окинула взглядом членов отряда. Она едва знала этих солдат, но Хунн Раал не сомневался в их преданности. Тем не менее в данных обстоятельствах даже эта преданность оказалась под вопросом: достаточно вглядеться в их лица. Жизнь заложников была священна, а этот конкретный заложник находился под защитой повелителя Аномандера, что лишь добавляло страха в сердца воинов. – Что ж, тогда нужно сообщить Эстале, что планы изменились.
– Да, госпожа.
– Пошли к ней Ласкана и Бишима. А что потом? Силанна арестует его собственная жена?
Сержант молча покачал головой.
Рисп на мгновение закрыла глаза, затем посмотрела на дорогу.
– Нет, так не пойдет. Силанн слишком слаб, чтобы держать язык за зубами. Эстале придется убить мужа и его солдат, которые участвовали в том сражении. – Лейтенант снова встретилась взглядом с сержантом. – Она ведь должна понять, что это необходимо? Другого выхода нет.
Сержант продолжал молчать, глядя на нее.
– Пошли в лагерь гонцов.
– Есть, госпожа.
Сержант махнул рукой, и двое солдат, сев в седла, тут же ускакали.
– А Хелрота отправь в Обитель Тулла, – продолжала Рисп. – Дабы сообщить о случившейся на дороге бойне и объяснить, что мы ищем выживших. Пусть попросит помощи.
– Будет исполнено, госпожа.
Надо будет избавиться от сержанта. В их отряде он явно лишний. Слишком трудно понять, о чем он думает, и это раздражает. Рисп воспринимала его молчание как осуждение, но ничего поделать с этим она не могла.
– Заберите тот сундук. Мы возьмем его с собой. А потом отправимся на восток. Поедим в седле.
– Слушаюсь, госпожа.
Рансепт снова соскользнул в канаву, где пряталась девочка:
– Они послали троих всадников. Двое поехали назад, туда, откуда прибыли, а один поскакал вперед, вероятно в сторону Туллы. А все остальные направляются на восток.
Продрогшая и уставшая Сукуль мрачно вздохнула:
– И что все это значит?
– Могу поспорить, они не из числа тех убийц. Они все из легиона, и в связи с этим возникает очередной вопрос.
– Что они тут делают? – кивнула Сукуль. – Ни разу еще в окрестностях Обители Тулла не появлялся отряд легиона.
– Эти воины явно не хотят, чтобы их видели.
– Но ты сказал, что один из них скачет в сторону Туллы?
Кастелян что-то проворчал, бросив взгляд на Ребрыха, который спал, свернувшись у ног Сукуль. Тепло собачьего тела согревало замерзшие пальцы, и девочка смотрела на пса с любовью, которую раньше не могла даже представить.
– Может, нам спуститься к ним? – спросила она.
– Слишком поздно.
– Я же говорила тебе: нужно было взять лошадей и просто поехать по дороге.
– Если так подумать, – согласился Рансепт, – то вы, пожалуй, правы. Но в любом случае тут явно что-то не так.
Спорить с ним она не собиралась. На этот раз вряд ли стоило пренебрегать интуицией старого одышливого кастеляна.
– Так кто же тогда убил тех торговцев?
Рансепт покачал головой и выпрямился:
– Спустимся туда. Может, Ребрых нам подскажет.
– Но, кастелян, он всего лишь клятый пес, а не провидец.
– Госпожа, это мой пес.
Сукуль прищурилась:
– Ты кто-то вроде жреца Огни, Рансепт?
– Среди отрицателей нет жрецов, госпожа.
– А как насчет песьегонов?
– У них только ведьмы и чародеи, – ответил старик. – Их еще называют заклинателями костей.
– Они гадают на костях?
– Нет. Вернее, может, и гадают, но, думаю, название это больше связано с тем, что мы видели в храме, госпожа. Кость переходит в дерево, кость переходит в камень – словно бы спрашивая: если мы можем быть одним, то почему бы и не другим? Будто весь вопрос заключается лишь в том, как нам говорить со временем. – Он помедлил и добавил: – Рассказывают, что песьегоны наделили джелеков даром одиночничества, что тоже можно воспринимать как своего
