струны. В ушах тоскливо звучали слова романса:
Мы так недавно, так нелепо разошлись…
«Нет, невозможна такая бессмысленная, беспричинная разлука. Невозможна…» — чуть не вскрикнул Корнелий и, взяв бумажную салфетку, не переводя дыхания написал:
«Дорогая Нино. Я ухожу, и не знаю — куда и зачем? Почему, почему все так случилось? Я так мечтал, я так жаждал начать новую жизнь, и вот мне приходится расставаться с Вами, остаться с оскорбленной, опустошенной душой. В груди моей только боль и невыразимое страдание. Я еще живу и даже улыбаюсь, но это — улыбка человека, который уже мертв. Я уношу в своем сердце Ваш образ, такой чистый и детски невинный, нежный образ девушки, которой я оказался недостоин (я это чувствовал всегда). Но скажите, зачем было вмешивать в ваши отношения третьего человека? Ведь это Миха Вам насплетничал. Неужели Вы думаете, что у меня не хватило бы мужества рассказать Вам все без утайки? Но Вы поверили сплетням. И, предъявив мне затем целый ряд обвинений, не захотели даже выслушать меня, не дали мне возможности оправдаться. А теперь все кончено. Вы так и не поняли меня, А я-то думал, что мы до конца понимаем друг друга. Загляните внимательно в мою душу, поймите — а Ваших руках спасти меня или погубить. Если Ваше мнение не изменится, то тогда лучше смерть. Пишу это вполне обдуманно. Это не пустая фраза, рассчитанная на то, чтобы вызвать в Вас жалость. Это и не мольбы, и не просьба. Поступайте так, как Вам подсказывает Ваше сердце!
Прощайте, будьте счастливы. Простите меня за все причиненные Вам огорчения.
Неужели пришел конец нашей любви? Такой нелепый, бессмысленный конец…
Жду ответа.
Корнелий».
КНИГА ТРЕТЬЯ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
АСКЕР
Чувство самосохранения и желание выбраться как можно скорее из этого, страшного места смерти присутствовало в душе каждого.
Л. Н. Толстой
1
Весною 1919 года турецкие войска снова вторглись в пределы Грузии. Корнелий опять вступил в армию: им руководило не только патриотическое чувство, но и желание оправдать себя в глазах Нино. Письмо, которое Корнелий написал в ресторане, все еще оставалось без ответа. Он уныло и бесцельно бродил по городу, ни на кого не обращая внимания, безразличным взором глядя куда-то вдаль. Так смотрел, бывало, и его друг Григорий, погибший под Аспиндзой…
Турки, вторгшиеся в Ахалцыхский и Ахалкалакский уезды, теснили грузинские войска. Вернуть обратно захваченные врагом земли стоило огромных усилий.
Батарея, в которой служил Корнелий, целый день вела огонь. Вечером было приказано переменить позиции. Солдаты поставили горные орудия на передки и впрягли лошадей. Раненых разместили в фургонах, и, как только стемнело, батарея двинулась к горе, поросшей густым лесом.
Впереди ехали командир батареи капитан Алексидзе, его помощник, штабс-капитан Бережиани, поручик Двали, младшие офицеры и конные разведчики.
Казенных фургонов, и двуколок для перевозки всего имущества и боеприпасов не хватало, и в конце обоза, поскрипывая, тянулись крестьянские арбы.
Батарея с большим трудом продвигалась в густом тумане по узкой горной дороге. Проводники освещали путь факелами, прикрепленными к длинным шестам. Колеса орудий то и дело застревали в рытвинах или останавливались перед каменными глыбами. Тогда артиллеристы с криком и уханьем подталкивали их плечами, вытаскивали на дорогу. Справа высилась гора, слева зияла глубокая пропасть.
Подъем кончился. Батарея выехала на плоскогорье. Вдали виднелось зарево пожара. Горела деревня.
Зловеще извиваясь, огненные языки поднимались высоко к небу. Тишину темной ночи нарушали изредка стоны раненых, грохот колес да позвякивание стремян. Пожар остался в стороне. Снова начался подъем. На востоке небо прояснилось, забрезжил рассвет. Но скоро горы окутал такой густой туман, что даже свет факелов не мог пробить его непроницаемую мглу. В двух шагах ничего нельзя было различить. Пошел дождь, частый и мелкий, словно просеянный сквозь сито…
Лес кончился как-то неожиданно. Батарея выехала в поле и остановилась у маленькой деревушки Кореди. Лошадей выпрягли и натянули канат для коновязи. У орудий и обоза выставили часовых. Проголодавшиеся солдаты разбрелись по деревне.
Возле глинобитного домика женщина торопливо доила корову. Корнелий полагал, что деревня давно покинута жителями, и был удивлен, когда обнаружил признаки жизни. Перед каждым домом стояли арбы, груженные продуктами и домашним скарбом. Если бы турки заняли ближайшую деревню Карчхали вчера, то эти арбы были бы уже далеко отсюда. Но под Карчхали турок разбили, а когда в Кореди прибыла батарея, крестьяне совсем воспрянули духом. Они радостно встретили солдат, делились с ними своей скудной едой.
Хотя наступил уже конец весны, в горах по утрам все еще было холодно. Артиллеристы развели костры, расположившись вокруг них, принялись сушить одежду. От сапог и шинелей поднимался пар.
Корнелий прилег у одного из костров, так чтобы огонь грел ему спину, положил голову на ноги своему другу Сандро Хотивари. Мокрое белье липло к телу, словно холодный компресс. Придвинувшись еще ближе к костру, Корнелий обвел глазами промокших, усталых товарищей. Жалко скорчившись, Дата Качкачишвили прижался к Геннадию Кадагишвили, а тот в свою очередь положил свою голову на широкую грудь Мито Чикваидзе. Только Гига Хуцишвили лежал на спине, скрестив на груди большие руки. А вот душа батареи — Кукури Зарандия. Он примостился возле смуглого храброго джавахетца Ладо Метревели. За эти дни боевые товарищи стали для Корнелия самыми близкими, самыми любимыми людьми. Спокойно и беззаботно спали они на высокой горной поляне.
Уставший от боевой суматохи и бессонных ночей, сидел тут же на походном складном стуле капитан Алексидзе. Шинель на нем была расстегнута, озябшие руки тянулись к огню.
К капитану подошел старшина Лазришвили. За ним стояла группа крестьян.
— Шесть наших арб застряли в грязи, нужно их вытаскивать, — доложил Лазришвили.
Алексидзе окинул строгим взором спящих солдат. Все еще боровшийся со сном Корнелий поспешно сомкнул глаза, опасаясь, как бы именно его капитан не отправил на выручку арб. Но когда он снова приоткрыл глаза, случилось то, чего он так боялся.
Алексидзе подозвал его к себе. Делать было нечего. Он встал и, еле передвигая ноги, подошел к командиру.
— Слушай, Мхеидзе, жаль мне тебя, но ничего не поделаешь, ты и смелее и выносливее своих товарищей. Возьми вот этих крестьян — они с быками своими туда пойдут — и постарайся арбы с орудийными патронами доставить сюда. Да смотри не задерживайся,
