с земли и осмотрел.
— Совсем новая, — видать, хозяин хорошо за ней ухаживал.
Присев на корточки, Корнелий разглядывал убитого. Чуть выше уха чернело запекшееся кровью входное отверстие пули, прошедшей навылет.
— Чисто сработано, — похвалил выстрел Сосо Лазришвили. — Выходит, что понапрасну я смеялся над тобой, когда — помнишь? — ты возле склада убил наповал собаку.
Корнелий показал место, откуда он стрелял в аскера.
— Браво! С такой дальней дистанции! Очень хороший выстрел! — восхищался Сосо.
— Превосходный! — вторил ему Кукури Зарандия.
Он перевернул труп аскера. Это был молодой, рослый парень, одетый в куртку стального цвета, обрызганную кровью, и в гамаши немецкого образца. За спиной убитого был брезентовый ранец, отчего грудь его выгнулась, голова же касалась травы. Густые черные брови срослись у переносицы, верхнюю губу покрывал первый пушок. Шапка турка откатилась в сторону, и ветер развеял по широкому лбу и смуглому лицу черные как смоль волосы. Мухи роились вокруг его полных, чуть приоткрытых губ, между которыми виднелись ровные белые зубы.
— Из Галиполийского стрелкового легиона, — пояснил старшина.
— Вот где его настигла смерть… — тихо произнес Корнелий.
Обыскали убитого, но документов при нем не оказалось.
— Возьми свой трофей, — сказал Сандро, передавая Корнелию винтовку аскера.
Корнелий еще раз взглянул на убитого, — казалось, тот просто спал. «Вот так же недвижно лежал и Григорий», — вспомнилась Корнелию гибель его друга.
— Пусть это будет расплатой за смерть Григория! — крикнул он.
— Аминь! — ответили хором товарищи и, вскинув винтовки, отправились в батарею.
3
После того как Нино отказалась стать женой Корнелия и, попрощавшись с ним, захлопнула дверь, ее вдруг охватила страшная слабость; она едва нашла в себе силы снять пальто. Добравшись до своей комнаты, остановилась перед шкафом и посмотрела в зеркало. Оттуда на нее глядело пылающее лицо с красными пятнами на щеках, с лихорадочно блестевшими глазами. Ей стало жаль себя, лицо ее искривилось горькой гримасой, на глазах показались слезы. «Все кончено», — прошептала она и, упав на диван, зарыдала.
Выплакав свое девичье горе, Нино подняла голову и взглянула в окно. Прикрыла ставни, ночная темнота наполнила комнату томительной тишиной.
«Неужели Корнелий клялся мне в любви, а сам назначал свидания немке? Нет, этому надо положить конец!» — решила Нино. Однако, получив от него на другой день письмо, она стала в тупик, не зная, кому же, собственно, верить. И Нино стала мучить себя сомнениями: «А что, если и мама, и Эло, и Миха нарочно стараются очернить Корнелия?..» Представив себе его фигуру, неподвижно застывшую у стены, вспомнив прикосновение его руки и прощальные слова, Нино почувствовала себя перед ним глубоко виноватой и решила просить у него прощения. Но Корнелий так неожиданно, так скоро уехал на фронт, что она не успела даже ответить ему.
Она подошла к письменному столу, достала из ящика письмо Корнелия и принялась снова его перечитывать.
Когда она дошла до того места, где Корнелий писал: «…поймите — в Ваших руках спасти меня или погубить», — ее охватил трепет. «Вот уже два месяца, как он на фронте, и если с ним что-нибудь случится, то в этом буду виновата я». В сердце девушки пробудилась нежность к нему. Она взяла его фотографию и ласково взглянула на нее. Особенно трогали Нино последние строки письма: «Неужели пришел конец нашей любви? Такой нелепый, бессмысленный конец…» Ей страстно хотелось, чтобы Корнелий скорей возвратился.
Нино измучилась, похудела. Здоровье ее пошатнулось. Румяные щеки поблекли. В университет и консерваторию она уже давно не ходила. Спортивное общество «Сокол» готовилось к выступлению в день 26 мая. Нино сидела дома и никого не желала видеть. Никаких предписаний врачей, которых приглашали к ней, она не выполняла, лекарств не принимала.
Еще до 14 января, когда Вардо, поссорившись с Нино, оскорбительно отозвалась о Корнелии, Эло успела шепнуть своей двоюродной сестре, что Корнелий путается с Маргаритой, что они ежедневно встречаются, бывают в ресторанах. Эти сведения Эло получила от Миха, который, примирившись с женой, заявил: «Теперь и твои родственники должны видеть, что уж не такой я безнадежный развратник и пьяница, что есть люди почище меня. Видит бог, как я люблю и уважаю всю вашу семью, ваши интересы ставлю всегда выше своих личных — иначе разве выдал бы я когда-нибудь тебе тайну друга».
Миха, конечно, лгал. В душе он рассуждал совсем по-иному: «Раз уж Макашвили обо мне столь дурного мнения, то пусть не лучшего мнения будут и о Корнелии». Впрочем, им руководило и другое низменное побуждение: ему нравилась Нино, но она любила Корнелия, и он решил рассорить их.
ВАКЕ
Грузинское правительство, одушевленное желанием работать в согласии с союзниками… дает свое согласие на ввод войск… и сделает все возможное для их размещения.
Из документов меньшевистского правительства
1
Настало 26 мая — годовщина провозглашения Грузии республикой. С самого утра на широком поле в Ваке начали выстраиваться воинские части и собираться горожане. Меньшевистское правительство решило продемонстрировать сегодня английским, французским и итальянским послам и командованию оккупационных войск всенародное торжество и мощь грузинской армии.
Но парад войск был неожиданно отменен, и празднование приобрело какой-то неопределенный характер. Не помогло и торжественное заседание Учредительного собрания, на котором Ной Жордания произнес речь, очень понравившуюся иностранным послам и генералам, сидевшим в дипломатических ложах. Лучше всего в этот день удалось выступление спортивного общества «Сокол».
Корнелию, приехавшему с фронта усталым и душевно опустошенным, так и не пришлось отдохнуть — его вместе с товарищами сразу же по приезде вызвали в общество «Сокол» и объявили, что надо готовиться к выступлению в день праздника. Корнелий ежедневно по утрам и вечерам тренировался в спортивном зале общества.
От Нино все еще не было ответа.
Рано утром 26 мая он явился на обширный двор общества «Сокол», где к тому времени собрались уже все спортсмены. Первым встретил Корнелия один из руководителей общества — доцент Георгий Николадзе, высокий, широкоплечий молодой человек.
— Опоздал, — пробасил укоризненно он. — Долго спишь. Даже распух от сна.
Корнелий поздоровался с Георгием и взглянул на него так, словно видел его впервые. Георгий Николадзе, бывший инженер Путиловского завода, недавно приехал из Петрограда. Он был сыном Нико Яковлевича Николадзе, видного грузинского общественного деятеля, друга Чернышевского.
Товарищи окружили Корнелия. Все они были в чешских спортивных костюмах, в белых майках, в синих шароварах, стянутых трехцветными кушаками, и в мягких туфлях. Костюм довершала круглая черная войлочная шапочка, украшенная спереди соколиным пером. Костюмы девушек отличались от мужских только короткими, едва доходившими до колен шароварами.
Под звуки оркестра «соколы» вышли на улицу.
