и верности.
— А знаете ли вы, — обратился он вдруг ко всем, — что скоро, очень скоро я и Корнелий станем свояками… Да, свояками… — твердил он и, растроганный собственными словами, вдруг расплакался.
Кэти обняла его и принялась утешать.
— Вы серьезно собираетесь жениться? — повернулась Маргарита к Корнелию.
— Миха пьян. Он не понимает, что болтает…
Маргарита хитро улыбнулась.
— Я так и думала. Но только такие, как вы, для семейной жизни не годятся.
— Интересно знать, что же это за люди, которые для семейной жизни не годятся.
Маргарита, взяв его руку, прижала ее к своей груди.
— Вы странный, — прошептала она, — очень странный человек — самолюбивый, ревнивый. Если женщина вам изменит, вы убьете ее.
— Может быть, вы и правы…
— Потому-то вы и боитесь женщин, а думаете, что презираете их. Ну, рассудите сами: за что вам презирать женщин?..
— За то, что почти все они лживы и коварны, — проговорил Корнелий и, взглянув на обнаженную грудь полулежавшей около него женщины, смутился.
— Говорю же я вам, говорю, что боитесь вы женщин, — продолжала настаивать на своем Маргарита, — и конечно же очень ошибаетесь, когда утверждаете, что все женщины лживы и коварны. Вот я, например, вам никогда не изменила бы. Почему вы улыбаетесь?
— Я не верю вам…
— И вы не изменили бы женщине, которая сумела бы привязать вас к себе настоящей, большой любовью. Почему вы улыбаетесь? — снова спросила Маргарита.
— Так… Я думаю о другом, — ответил Корнелий.
— О чем же?
— Мы разговариваем с вами, как влюбленные.
— Откуда вы взяли? Я, кажется, не признавалась вам в любви, — заметила Маргарита и пристально взглянула ему в глаза. — Скажите, вы не поэт?.. У вас такие странные глаза. В них проглядывает несомненное дарование. Недаром Платон Могвеладзе называет вас вундеркиндом, а муж мой говорит, что из всех воспитанников вы были у него самым способным.
— Вундеркинды обычно рано превращаются в идиотов. Да и вообще мнение Могвеладзе меня не интересует! — вспыхнул Корнелий.
— Бедненький мой, на какого же, однако, позера и пустослова променяла вас эта ветреная девочка! — неожиданно заключила Маргарита.
— Я не нуждаюсь в сочувствии! — с обидой воскликнул Корнелий и хотел вырвать свою руку из рук Маргариты.
Но она в тот же миг прижалась к нему и взглянула глубоко в глаза.
— Не сердитесь. Мне так передали. Конечно, должно быть, все это просто сплетни. Ну, а если и правда, то отчаиваться не стоит. К чему вам она, эта девушка? Видно, вы еще не знаете себе цены — ведь вы можете очаровать и погубить женщину…
— Это недостойное дело, — прервал ее Корнелий.
Но она продолжала шептать, чтобы не слышали другие:
— Скажите — и я стану вашей рабыней. Все, все сделаю для вас. Ведь помогла я вам освободить Леона…
Маргарита все еще полулежала, опираясь локтем на вышитую подушку. Корнелий пристально смотрел на нее. Свет из-под абажура ложился на ее лицо и полуобнаженную грудь причудливыми кружевными узорами.
Неожиданно Маргарита прижала руку к груди, словно в нее вонзилось острие кинжала и причиняло ей страшную боль.
— О, не смотрите на меня так! — сказала она с надрывом. — Я не могу. Ваши глаза ночью черные, а днем изумрудные, зеленые. Помогите, у меня кружится голова. Поднимите меня…
Корнелий помог ей приподняться.
Корнелий был опьянен и шампанским и близостью красивой женщины.
Миха заиграл на рояле вальс. Маргарита и Корнелий начали танцевать. Крепко обняв ее за талию, он бешено кружился с ней по комнате. Так танцевали они долго, пока не налетели на занавес, отделявший гостиную от спальни. Голубой с золотой бахромой занавес заколебался, зашуршал, точно покатились морские волны. Корнелий и Маргарита погрузились в них и скрылись от посторонних глаз…
4
Четырнадцатого января Макашвили справляли именины дочери — традиционный для грузин день святой Нино.
Днем к Макашвили зашел Сандро Хотивари с подарками — тортом и корзиной цветов. Цветы послал Корнелий; вместе с цветами в корзине лежало письмо.
Когда Сандро ушел, Вардо попросила дочку показать ей письмо.
«Дорогая Нино, — прочла она, — очень сожалею, что лишен возможности зайти сегодня к вам и лично поздравить Вас с днем Ваших именин. Будьте счастливы. До свидания. Но встретимся ли мы когда-нибудь? Если да, то где и когда? Жду ответа. Многое мне нужно Вам сказать.
Корнелий».
Вардо была в черном бархатном платье. На фоне темного бархата ее грудь казалась еще белее. Вдруг и грудь, и шея, и лицо Вардо покрылись красными пятнами. Нервничая, она скомкала письмо, бросила его в корзинку и как подкошенная упала на диван. Лицо ее исказилось от злости. Она изумленно посмотрела на дочь:
— Боже, что это за несчастье такое! И чего он к нам привязался? Чего он от тебя хочет? Никакого самолюбия у человека… Ничего не понимаю! Ничего!
Нино не успела ей ответить, так как в гостиную вошла Эло. Она решила посплетничать, рассказать Вардо, что Корнелий увлекается Маргаритой, что их видели вместе в театре, в ресторане. Но взглянув на Нино, ужаснулась, прислонилась к стене и застыла.
Нино дрожала как в лихорадке, с негодованием разрывая письмо Корнелия на мелкие кусочки.
— Нате вам, нате! — закричала истерично она. — Успокойтесь!..
— Нино, как ты смеешь так говорить матери! — возмутилась Вардо.
— Довольно, я не могу больше терпеть! Я устала от вас, устала, поймите! — продолжала кричать Нино.
Она подскочила к роялю, схватила стоявшую на нем корзинку с цветами и швырнула ее прямо в стену. Лепестки посыпались на пол, словно крылья бабочек. К горлу подступили слезы. Нино закрыла лицо руками и глухо зарыдала…
Так начался в этом году день святой Нино в доме Макашвили.
НЕУДАЧНОЕ СВИДАНИЕ
Но, предчувствуя разлуку,
Неизбежный грозный час,
Сжать твою, мой ангел, руку
Я спешу в последний раз.
А. С. Пушкин
1
20 января вечером к Корнелию явился Евтихий Сирадзе, повар Мадашвили, и передал ему маленький конверт. Корнелий поспешно вскрыл его.
«Корнелий, — писала Нино, — нам необходимо встретиться, чтобы поговорить о весьма серьезном деле. По некоторым обстоятельствам я не могу принять Вас дома. К Вам идти мне тоже неудобно, поэтому завтра я буду ждать Вас на квартире у Эло ровно в восемь часов вечера. Напишите, сможете ли Вы быть в назначенное время, и передайте ответ с Евтихием. До свидания.
Нино».
Корнелий еще и еще раз перечитал письмо, потом положил его на стол и тогда только заметил, что Евтихий в серой шинели, с папахой в руках стоит перед ним, вытянувшись, словно солдат.
