привстал на носки и, как змееныш, вытянул шею, чтобы лучше слышать.
— Английских генералов ни с какой стороны не интересуют одежда, манеры и внешний вид наших министров, — повысил голос Мито. — Им нужно знать, какую пользу они могут принести им. Эти англичане хорошо знают, что министры такого рода бывают очень полезны для Британской империи. Там, в Англии, политика измены рабочему классу превратила Макдональда, Томаса, Гендерсона, Сноудена и других, им подобных, в ярых поборников британского империализма. Все они являются послушными проводниками интриг и махинаций английского правительства.
Мито Чикваидзе повернулся и в упор взглянул на подозрительного человечка. Под проницательным взглядом Мито он съежился и поспешил затеряться в толпе.
Когда шпик удрал, Мито Чикваидзе закончил свою тираду:
— Примиренчество и измена рабочему классу имеют свои законы. Эти законы превратили наших социалистов в холопов грузинских торгашей и князей. Эти законы заставили их даже напялить цилиндры на головы. Но англичан, как видите, этим не удивишь.
Окружающие внимательно слушали Чикваидзе.
3
Председатель Учредительного собрания Карло Чхеидзе поднял руку и, когда оркестр замолк, открыл торжественный митинг. Он предоставил слово президенту Грузинской республики Ною Жордания.
Президент поставил цилиндр на перила трибуны, подергал плечами и, разгладив свою седую бороду, обратился к народу:
— Граждане, позвольте поздравить вас с годовщиной существования Грузинской демократической республики. Благодаря единодушию и согласию, царящему в рядах грузинской демократии, наша страна избегла большевистской анархии. В истекшем году мы сумели дать достойный отпор врагам нашей демократии. Мы отразили вероломное нападение дашнакской Армении, предотвратили вторжение д…д…добровольческой армии, — Жордания почему-то вдруг стал заикаться.
На лицах англичан появились недовольные гримасы: существование самостоятельных грузинской, армянской и азербайджанской республик было не в интересах Англии.
Не все присутствовавшие на празднике понимали истинное положение дел и поэтому гримасы на лицах англичан сочли за выражение досады, вызванной заиканием президента.
Осилив кое-как слово «добровольческая», Жордания стал восхвалять успехи грузинской демократии.
Желая расположить к себе иностранных гостей, он рассыпался в комплиментах по адресу Англии, Франции и Италии. Не были забыты ни английский парламент, ни Французская революция, ни герой Италии Гарибальди…
— Я счастлив сообщить вам, что отныне мы не одиноки. На нашей стороне демократическая Европа. Нет сомнения в том, что с ее помощью мы сумеем создать свое сильное государство. Грузии прежде всего окажет помощь великая английская нация, — сделал Жордания особый реверанс англичанам, — Англия, которая является колыбелью демократии, носительницей ее лучших традиций, а…п…п…остолом и знаменосцем цивилизованного человечества, — Жордания снова стал заикаться.
Но теперь на лицах англичан не появилось недовольных гримас. Теперь они улыбались.
Грянули звуки английского национального гимна: «Правь, Британия, цари над морями!»
Английские генералы замерли, взяв под козырек. Их надменные взоры устремились вдаль, словно они видели там, за цепью гор, грозно маячившие на Батумском рейде дредноуты и крейсера с их могучей артиллерией.
Когда звуки гимна смолкли, Уордроп и генерал Корн, улыбаясь, сняли белые перчатки и, подойдя к Жордания, пожали ему руку с выражением благодарности за дружеские чувства.
После речи президента и ответных выступлений гостей был объявлен перерыв. Одно мгновение огромная толпа безмолвствовала, потом все разом заговорили. Люди разбились на группы, переговаривались, спорили. В момент, когда Уордроп и Корн, улыбаясь, обменивались рукопожатиями с Ноем Жордания, раздался голос какого-то рабочего:
— Ишь как лебезит!..
Перепрыгнув через канат, Корнелий подошел к той группе, в которой стояли Мито, Гига и Кукури.
— Да, нечего сказать, хороша независимость! — поддержал рабочего Мито.
— Хорош праздник, весело глядеть! — сказал вслед за Мито стоявший тут же солдат. Это был худой, тщедушный человек, дочерна опаленный солнцем, с впалыми глазами и истощенным лицом.
— Если не нравится, выколи себе глаза и не смотри! Чего тебе здесь невесело? — накинулся на солдата народогвардеец.
— Весело до слез.
Народогвардеец презрительно покосился на солдата:
— Эх ты, образина!
— И ты, тыловая крыса, смеешь еще обзывать меня образиной? На себя лучше посмотри! Нажрал себе пузо такое, что кожа от жира лопается, свинья ты поганая!
Корнелий и его друзья поддержали солдата.
— Будь этот солдат сознательным рабочим, а не темным крестьянином, он служил бы в Народной гвардии, — заявил в свое оправдание народогвардеец.
— Что же, по-вашему, вы, народогвардейцы, лучше нас защищаете свободу и независимость Грузии? — не унимался солдат.
— А ты, быть может, скажешь, что большевики или темные крестьяне защищают…
— Видел я, как вы, сознательные, защищали интересы народа в Карисмерети, — вставил Корнелий.
— Вот результат вашей защиты, — сказал, указывая на англичан, тот самый рабочий, который посмеивался недавно над Жордания, лебезившим перед англичанами.
— Все это — демагогия. Знаем мы вас, большевиков. Вы предпочитаете культурной Европе большевистскую Россию… — принялся ораторствовать народогвардеец.
Но рабочий перебил его.
— Очень странные вы, меньшевики, люди, — развел он руками. — Взять хотя бы вашего Жордания. Двадцать лет он считал недопустимой для Грузии даже автономию, а теперь старается доказать, что необходимость независимости Грузии вызвана ее историческими и этнографическими особенностями. Дескать, у России свой исторический путь, у Грузии — свой. Свой ли это путь?.. Вчера — с немцами и турками, сегодня — с англичанами и Деникиным. Завтра — еще с какими-нибудь культурными грабителями. Где и чем закончится этот ваш самостоятельный путь? Говорят, что у папы римского милости просить собираетесь…
В толпе раздался смех.
— Им только мамы римской не хватает, — проговорил кто-то.
— Имеются у них уже и папа и мама англо-французские да дядюшка американский! — послышался еще один голос.
— Лучше англичане, французы и американцы, чем большевики! — крикнул запальчиво народогвардеец.
— Вот как говорят эти социалисты и демократы! — возмутился Мито. — А не помнишь ли, дорогой мой, как ваш социалист Чхеидзе разъезжал во время войны по деревням Грузии вместе с князьями и помещиками и призывал крестьян служить верой и правдой порядку, установленному Николаем?
— Что ты ко мне пристал, большевистская зараза! Не хотим мы большевистского социализма! Ослеп, что ли, не видишь, какая в России анархия? Что общего могут иметь с большевиками подлинные социалисты и демократы? — злился народогвардеец.
— Запомни раз и навсегда — в России не анархия, а революция, Большевики стоят за рабочую демократию, а вы, меньшевики, — за буржуазную. Потому и не удивительно, что Жордания лебезит перед генералами.
— Убирайтесь-ка лучше отсюда, не то всех арестую! — заорал народогвардеец, глядя налившимися кровью глазами на рабочего и Мито.
Народогвардеец был меньшевиком. Он боготворил Жордания и мнение его по любому вопросу считал неоспоримой истиной, ниспосланной свыше и потому не подлежащей критике. Сам Жордания не терпел возражений и соперников. Все члены его партии должны были говорить и мыслить так, как говорил и мыслил он. Всех непокорных, всех, кто не разделял его мыслей, он всячески чернил в глазах
