– Долбаный театрал, – слышу шепот Ника над ухом.
О да, таков Филин и есть – любитель визуальных эффектов. Как бы я хотела похоронить его в этом белоснежном наряде…
Филин, а затем Ворон, Ибис и Олуша входят в круг, образованный жителями Птицефермы. Затем конвоиры оставляют свою подопечную рядом с Главой, а сами отходят в общий ряд. Их миссия выполнена.
Ну вот и все. Все тридцать пять человек в сборе.
Невольно задумываюсь о том, сколько заключенных на данный момент проживает на Птицеферме по документам. Скольких Филин убил, прочищая себе дорогу к власти? Еще тридцать пять? Сорок? Больше?
– Итак, я предлагаю начать!.. – Голос Главы летит над нашими головами.
Мне тошно смотреть на этого человека. Пялюсь в небо. Сегодня оно удивительно голубое и чистое, лишь вдалеке редкие перистые облака. Было бы здорово, если бы непредсказуемая Пандора послала сейчас дождь. С удовольствием бы посмотрела, как Филин будет месить грязь в своем белом одеянии.
Но дождь не начинается, а Глава говорит и говорит. Стандартный набор фраз: о единстве, о «семье», о том, что мы живы лишь благодаря его законам и их неукоснительному соблюдению, о ценности каждого…
Слышу, как тихонько фыркает Ник за моим плечом – такой долгой речи о том, как Филин всех нас любит и радеет за наше благополучие, ему еще слышать не доводилось. И правда, в последний раз Глава так заливался соловьем на похоронах Тетерева. На моем так называемом суде он был слишком взбешен, а потому немногословен. Сегодня Филин спокоен и доволен, хоть и пытается это скрыть за серьезным выражением лица. Ему нравится карать и миловать. Впрочем, чтобы помиловать, белое не надевают и не вышагивают впереди процессии с видом Господа Бога.
К тому времени, как вступительная речь завершается, у меня уже слезятся глаза от долгого смотрения в небо.
– Олуша, а теперь ответь: зачем ты это сделала? – вопрошает Глава. – Ты ведь знала, что эти медикаменты могут спасти жизни твоих друзей, соседей.
Олуша вздрагивает, когда к ней обращаются, глаз не поднимает. Ее губы что-то беззвучно шепчут. Прищуриваюсь, всматриваясь.
– У меня нет друзей, – тихо переводит Ник, все еще держа меня за руку.
Поджимаю губы.
– Ответь! – Голос Филина пропитан праведным гневом и грохочет будто гром.
От этого окрика Рисовка отворачивается и прячет лицо на груди Сапсана.
Олуша молчит.
– Ответь же! – Глава подходит к допрашиваемой совсем близко. Ударит? Нет, всего лишь кричит еще громче: – Отвечай нам!
По рядам проходит шевеление, начинается шушуканье.
– Может, язык проглотила вместе с таблетками, – язвительно высказывается Кайра, но тут же покорно замолкает и потупляет взгляд, стоит Филину глянуть в ее сторону.
– Ответь!
– Я хотела избавиться, – тоненько отвечает Олуша, так и не поднимая глаз и гипнотизируя потрескавшуюся глину под своими ногами. – Избавиться хотела… от ребенка…
Филин благосклонно кивает и важно поднимает вверх руку с вытянутым указательным пальцем. Поворачивается кругом.
– Все слышали? – уточняет. – Всем уже известно о беременности Олуши. А теперь смотрите, она самовольно решила избавиться от ребенка, не посоветовавшись с нами, не спросив разрешения! – Царь и бог в белых одеждах не терпит, когда кто-то хотя бы дышит без его позволения.
– Значит, она не пыталась покончить с собой?! – ахает Чайка, кажется шокированная ответом подсудимой.
– Отвечай. – Филин ловко переадресует вопрос из «зрительного зала».
Олуша всхлипывает, машет головой.
– Я думала, выпью лекарств, меня будет тошнить и случится выкидыш.
На этих словах Сова возводит глаза к небу. Согласна с ней. Даже я, будучи далекой от медицины, понимаю, что пытаться прервать беременность отравлением – метод сомнительный.
– Почему таким способом? – Теперь голос Главы звучит даже ласково – подводит к главному и невероятно этому рад.
– А каким? – Олуша так и не поднимает головы, общаясь исключительно со своей обувью. – Сова отказалась мне помогать хирургически.
Филин кивает, принимая версию.
– Как ты получила лекарства? Ты их украла или тебе кто-то помог?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Никто в здравом уме и ни при каких обстоятельствах не помог бы Олуше выкрасть медикаменты. В лучшем случае отказали бы, в худшем – тут же донесли бы Главе.
– Помог. – Тоненький голос Олуши заставляет меня шире распахнуть глаза. – Сова сама дала их мне.
Мне хочется прикрыть глаза руками, но я так и стою и смотрю на подлую, глупую Олушу. На скривившегося Филина. На побледневшую от такого обвинения Сову.
– Ты что городишь?! – Сначала мне кажется, что пожилая женщина бледнеет от шока, теперь понимаю – от ярости. – Не было такого! Кайру спроси, чью задницу я перевязывала с утра!
Тайком выдыхаю с облегчением. Алиби – это прекрасно. Как знала, не зря воткнула в Кайру тот ржавый гвоздь.
Взгляды скрещиваются на упомянутой. Та недовольно закатывает глаза.
– Правду Сова говорит, – подтверждает нехотя. – Дура. – Это уже Олуше.
В этот момент подсудимая впервые вскидывает глаза.
– Но я же не виновата! Я хотела как лучше! – Часто моргает. – Пощади, Филин! – И бросается ему в ноги, обнимает колени. Как однажды мои – на кухне.
Было бы мне ее жаль после всего услышанного, не будь она в положении? Сомневаюсь.
Ник расплетает наши пальцы и притягивает меня спиной к своей груди, обнимает. Он тоже понимает, что сейчас что-то произойдет.
Филин отталкивает от себя Олушу ногой. Не бьет, но отпихивает, как бродячую кошку, потеревшуюся о его штанину.
– Розги, – сообщает холодно. – Пять ударов. И предупреждение: еще один проступок – и смертный приговор. Считай, что ты на испытательном сроке.
Впиваюсь пальцами в предплечье Ника.
По рядам проходит гул неодобрения.
– Пороть? Беременную? – Зычный голос Чайки хорошо различим на фоне других.
И впервые мне не хочется закрыть шумной женщине рот.
– Прекратить! – рявкает Филин, потому что все продолжают говорить одновременно. – Немедленно!
– Пощади-и-и! – пищит Олуша у его ног, подползая к Главе по земле и норовя опять обнять его колени.
– Тишина! – кричит тот еще громче, снова отпихивая приговоренную прочь.
Наконец его окрик срабатывает: люди замолкают, даже Чайка. Однако ее брови воинственно сдвинуты, ясно говоря, что их обладательница высказала еще далеко не все.
– Пощади-и-и! – продолжает жалобно доноситься снизу. – Поща…
– Еще звук – и ударов будет десять, – с садистским наслаждением предупреждает Глава.
Олуша прерывается на середине слова, сидит на земле и молча давится рыданиями. Боится, она все еще за себя боится.
Тем временем ищущий взгляд Главы проходит по рядам. Раньше приговоры приводили в исполнение Тетерев или Момот, наши главные палачи. Теперь же не осталось ни того ни другого.
Взгляд Филина мечется от лица к лицу, выискивая желающих. Но таких не находится.
Вздрагиваю, когда пристальный взор Главы останавливается над моей головой.
– Пересмешник, приведи приговор в исполнение.
Он спятил? Это моя первая мысль. Проверяет лояльность и наносит превентивный удар – вторая.
– Нет, – спокойно отвечает Ник.
Глаза Филина мстительно сужаются.
– Что значит – нет? – переспрашивает ласково.
– Только то, что, по твоим же словам, мы все здесь одна большая дружная семья. А я не согласен бить членов своей семьи.
Готова расцеловать Ника прямо сейчас. Без шуток. До сих пор никто не ловил Филина на его же словах.
– Момот тоже был твоей семьей? – негромко бормочет стоящий через два человека от нас Пингвин.
Вероятно, он рассчитывает продемонстрировать свое остроумие, но выходит иначе. Впрочем, как всегда с Пингвином.
– Мы это обсудим, – обещает Филин Нику и переключается на только что привлекшего к себе его внимание мужчину. – Пингвин, тогда ты.
Вечно румяная физиономия моего бывшего сожителя бледнеет так резко, будто в нее плеснули белой краской.
